Страница 3 из 91
А люди занимались своими будничными, привычными делами. Из ходовой рубки выглядывал с биноклем в руках молодой штурман Леша Воронцов. Широкое лицо его, обрамленное окладистой пушистой бородой, занимало чуть ли не все лобовое окно рубки, и за ним нельзя было увидеть стоявшего на штурвале Гену — худущего, долговязого курсанта Сахалинского мореходного училища, впервые попавшего в настоящий промысловый рейс.
На крыше рубки расположилась живописная группа моряков, которых по их пляжному виду можно было бы принять за праздных туристов, если бы не напряжение, с которым они, вооружившись сильными морскими биноклями, всматривались в неподвижную гладь океана. Даже на фоне своих темно-шоколадных товарищей эти моряки с биноклями отличались каким-то фантастическим загаром, а их лица от долгих контактов с дневным светилом напоминали иссушенный египетский пергамент. Это наблюдатели, которым доверена самая ответственная работа, определяющая успех рейса — поиск рыбы.
Оказывается, есть такие рыбы, которых очень трудно найти, даже пользуясь самыми совершенными электронными приборами. Они живут в верхних слоях воды. Поэтому на промысле некоторых поверхностных рыб, включая мелких тунцов, добычей которых занимался и наш траулер, лучшим и самым совершенным прибором продолжает оставаться человеческий глаз, вооруженный хорошим биноклем.
Работа наблюдателей при всей ее видимой приятности очень непростая и нелегкая, хотя, казалось бы, что может быть лучше: сиди себе, свесив с крыши рубки босые пятки, загорай, дыши свежим воздухом. Но попробуйте продолжительное время пристально всматриваться поверхность тропического океана. От нестерпимого блеска воды глаза быстро устают и начинают болеть, острота зрения притупляется, и поэтому вахта наблюдения самая короткая: час-два, не более. А смотреть приходится очень тщательно: не найдешь рыбу — вернешься в порт с пустыми трюмами, и полугодовой рейс пойдет насмарку.
На палубе почти что деревенская идиллия: сидят в кружок здоровенные бородачи, как мужички на завалинке, неторопливо и обстоятельно плетут «гаши» (петли на конце канатов) и ведут степенные разговоры. Сходство их с деревенскими жителями усиливается еще и тем, что величают они друг друга только по отчеству «Петрович, дай нож», «Трофимыч, подсоби» и т. д. Время от времени на палубе показывается разгоряченный механик Слава, весь в поту и соляре. Постоит минуту у борта, жадно вдохнет живительную морскую влагу, вытрет мокрый лоб и снова ныряет в свою механическую преисподнюю, где всегда жарко, душно и шумно.
На баке старший механик Данилыч плетет какую-то бесконечную сетку, которую он начал делать чуть ли не с первого дня плавания. Когда дед (так во все времена и на всех судах называли и называют старших механиков) плетет сетку, все спокойны: значит, в машинном отделении всё в порядке, все машины и механизмы работают нормально. А вот если дед сутками не вылезает из «машины», значит, что-то случилось. Так что пусть уж лучше дед плетет!
Траулер блещет чистотой и пахнет свежей краской, и это наводит опытного человека на грустные размышления: значит, рыбалка не клеится. И действительно, поржавевшие борта, грязная, много дней не драенная палуба, по которой толстые стальные тросы — ваеры прочертили черные линии, измученные, небритые, с покрасневшими от бессонницы глазами моряки — все это свидетельствует о том, что промысловая обстановка отличная, рыба идет как надо.
Зато беда, если судно вот такое — чистенькое и нарядное, как соискатель на защите диссертации. Ослепительно сверкает свеженадраенная палуба, на бортах ни следа ржавчины, весь траулер заново перекрашен от ватерлинии до клотика. И моряки словно на профсоюзной конференции: чистые, опрятные, выбритые. Бродят они как неприкаянные по судну, готовые взяться за любую работу, чтобы не киснуть от вынужденного безделья. Это и естественно, нет рыбы — нет того единственного, настоящего дела, ради которого они расстались на полгода со своими близкими, шли сюда, в такую чудовищную даль.
Океан, этот величавый колосс, вот уже несколько недель оставался пустым и безжизненным: ни одного косяка, ни одного встречного судна, ни одного события…
Именно в такую пору, когда неделями нет рыбы, моряк в основном и страдает от мучительной тоски по дому, от болезни, которую способно излечить только одно лекарство: неистовый, всепоглощающий труд.
Ничто, пожалуй, так не поражает новичка, попавшего в длительный рейс, как необыкновенная противоречивость его положения. Казалось бы, находящиеся на судне люди со всех сторон окружены водой, но из-за отсутствия на нашем траулере опреснительной установки моряки очень строго соблюдают режим экономии пресной воды. Баня и стирка лимитированы, а когда особенно поджимает — ограничивают даже умывание: подают воду в умывальники два раза в день на полчаса. Правда, на более крупных и более современных судах работает опреснительная установка, но все равно настоящая, береговая пресная вода расходуется по возможности бережно и рационально.
Далее. С одной стороны, тяжелый физический труд (наше вынужденное безделье — это ситуация совершенно нетипичная и, кстати, переносимая несравненно тяжелее, чем самая напряженная работа), полная отдача сил, нервов, воли, непредвиденные опасности, большие психологические перегрузки, связанные с тоской по берегу, дому, семье. А с другой стороны, как это ни парадоксально, жизнь моряка донельзя простая, бездумная. Ему не нужно ходить или ездить на работу (вышел на палубу или поднялся в рубку — вот ты и на рабочем месте); не нужно заботиться об одежде, пище, развлечениях — все это ему «положено». Моряку не нужно выполнять домашние дела, переживать из-за двойки сына, бегать по аптекам за дефицитным лекарством, стоять в очередях, толкаться в городском транспорте.
Одним словом, жизнь его — это непостижимое сочетание трудностей, опасностей и… беззаботности.
Многие считают, что перед мореплавателями постоянно открываются неведомые острова, сказочные страны, коралловые рифы и атоллы с пальмами. Да, все это иногда появляется на горизонте. Бывает даже, что рыбаки заходят в экзотические страны. Но каждодневно-то они видят вокруг себя одно и то же: пустынный океан, безоблачное небо, неизменно горячее солнце. И так в течение всего тропического рейса. И решительно никаких впечатлений: изо дня в день один и тот же освященный традициями распорядок, одни и те же лица, одни и те же механизмы и помещения. В этом унылом однообразии любая мелочь, любой новый предмет или явление вызывают самый живой интерес; проплыло ли мимо бревно, села птичка на мачту, стайка ли летучих рыбок выпорхнула из-под носа траулера — зрителей хоть отбавляй. Ну, а если встретился корабль или на горизонте показались окутанные туманной дымкой острова — это уже значительное событие.
И я затрудняюсь сказать, у кого более насыщенная событиями жизнь: то ли у скромного служащего, который ежедневно в 8 часов утра, дожевывая на ходу бутерброд и привычно поцеловав жену, спешит на автобус, за пять минут до звонка садится на рабочее место, надевает нарукавники и весь день пишет бумажки, или у лихого штурмана, который обошел земной шар во всех возможных направлениях, десятки раз пересекал экватор, и побывал в портах с завораживающими слух названиями: Манила, Монтевидео, Санта-Крус.
И действительно, при всей романтике моряцкой жизни в океане слишком много буден — очень тягучих и слегка подслащенных сознанием, что ты сейчас, скажем, где-то у берегов Новой Гвинеи или Мадагаскара. Хотя сами берега даже в сильный бинокль можно скорее угадать, чем разглядеть. А праздников, ярких событий в море мало. Да и сами представления о праздниках в море и на берегу очень расходятся. Например, в море не существует выходных дней. Для моряков, чья служба связана с несением вахт (штурманы, механики, рефмеханики, машинисты и т. д.), жизнь выглядит весьма однообразно: 4 часа вахта, 8 часов отдых, 4 часа вахта, 8 часов отдых. И так весь рейс «от звонка до звонка», без праздников и выходных. У других членов экипажа теоретически существует рабочий день. Но это понятие весьма условное — ведь рыба не согласует с профсоюзными органами свое поведение, повадки и привычки: сегодня она «пожелала пойматься» утром, завтра — ближе к вечеру, потом неделю вообще не ловится, а затем рыба решила перейти на круглосуточный режим попадания в рыбацкие сети. Вот и приходится подстраиваться: то люди бесцельно слоняются по палубе, читают художественную литературу, плетут мочалки и авоськи, то сутками не покидают палубу. Заскочит моряк в каюту, рухнет обессиленный на койку, а через два часа его уже поднимают — надо идти принимать улов.