Страница 14 из 40
Комбат взял на прицел «тигра». Чрезвычайно ответственный момент, батальон ждет первого выстрела. Промахнуться на виду у товарищей? Нет, ошибиться нельзя!
Орехов немного помедлил, уточнил наводку и нажал спуск. Грохнул выстрел, лязгнув, вывалилась гильза, и вспыхнули чуть раскосые, темные глаза комбата: столб пламени и дыма вырос над вражеским танком. «Тигр» остановился.
— Вперед!
Танк командира батальона рванулся навстречу врагу. Тридцатьчетверки, резко увеличив скорость, вломились в строй вражеских машин. Гитлеровцы заметались, гибель командирского танка нарушила их управление. На перестраивание и маневр времени у них не оставалось, и они «показали корму».
Но фашистское командование продолжало наращивать силы, подтягивать резервы. Оправившись от удара, фашисты снова атаковали. Батальон Орехова таял. Накал боя возрастал, еще немного—и враг восторжествует. Но ореховцы дрались самоотверженно, и гитлеровцы несмотря на численное превосходство, продвинуться не смогли.
Положение оставалось напряженным. Внезапно вражеские танки появились в нашем тылу. Удар с тыла мог иметь далеко идущие неприятные последствия. Леонов отдал приказ танковому батальону майора Боридько с коду ударить по противнику. Враги не ожидали удара, но не растерялись, и завязался ожесточенный бой. Танки сходились вплотную, таранили друг друга, расстреливали в упор. Из подбитых, охваченных пламенем машин выскакивали танкисты, вытаскивали раненых, кое-кто пытался гасить на себе пылающую одежду. На маленьком клочке земли между подбитыми танками метались члены экипажей, охотились друг за другом, пуская в ход пистолеты и ножи. Вспыхивали короткие рукопашные схватки.
Об ожесточенности и накале боев можно судить по таким цифрам: выполняя задачу, батальон сжег шесть «тигров», пять средних танков и уничтожил более ста пятидесяти вражеских солдат и офицеров. Снова, как и в предыдущих боях, отличилась рота Маслова, уничтожив пять «тигров».
И все же противнику удалось добиться небольшого успеха. Он занял господствующую высоту, перекресток дорог.
С прорвавшимися танками вступили в борьбу части 90-й стрелковой дивизии, танкисты и автоматчики бригады. Стрелки располагались в ячейках и ходах сообщения и первыми приняли танковый удар.
Одним из героев этого боя стал комсорг роты, бронебойщик Александр Коробейников. Он сидел в окопе, выставив на бруствер противотанковое ружье и ловил в прорезь прицела наползавшие танки. От бронебойщика требуется особая выдержка. Стрелять надо думая, расчетливо выбирать нужную точку, иначе скользнет тяжелая бронебойная пуля, высечет из брони синюю искру, срикошетит, оставив царапину, а танк помчится дальше. Что же говорить о «тигре», лобовая броня которого выдерживала огонь противотанковых орудий с прямой наводки?
Успех мог быть лишь в случае, если танк находится на близком расстоянии.
А «тигр» шел на большой скорости, он ближе, ближе. Бронебойщик ждал: только выстрел в упор, только в упор… Коробейников это отлично понимал.
Танк в ста метрах, солнце вспыхивает на полированных траках гусениц, броня покрыта маскировочными бурыми пятнами, от них рябит в глазах. «Тигр» в семидесяти метрах, в шестидесяти. Еще мгновение — и он всей тяжестью навалится на окопчик, втопчет смельчака в землю.
Пора!
Коробейников тщательно выверил прицел. Серая масса заслонила поле, часть неба, надвигалась неотвратимо. Как на зло, танк не подставлял борта. Возможно, танкисты заметили торчащее из окопа противотанковое ружье, а может быть, наученные опытом вчерашнего боя, осторожничали. «Тигр» упрямо надвигался, подминая массивным корпусом высокую, в рост человека пшеницу, попирая налитые колосья гусеницами. Стрелять в таком положении можно, но выстрел не будет смертельным. Коробейников навел ружье прямо в гусеницу и выстрелил. Бронебойщик обнаружен. «Тигр» бьет по нему из орудия.
Оглушенный взрывом Коробейников, раскинув руки, упал на дно окопа. Он с трудом поднялся. Охваченный горячкой боя, он не почувствовал пока боли. Исковерканная бронебойка валялась неподалеку. Пошарив в окопе, нащупал автомат — и вовремя: из-за танка появилась вражеская пехота.
Коробейников лег на бруствер и, вскинув автомат, мельком заметил, что кровь заливает грудь, течет по гимнастерке. И тотчас обожгла боль — щека была разорвана осколком.
А немцы уже в тридцати метрах, на расстоянии броска гранаты. Коробейников открыл огонь. Бил по пехоте короткими очередями, прижимал ее к земле, не давал подняться. А сам слабел с каждой минутой, от потери крови кружилась голова. Но сержант продолжал драться.
Гитлеровцы продвигались по всему фронту бригады, наши танкисты отбивали атаки одну за другой. В какой-то, пожалуй, самый напряженный момент полковник Леонов совместно с командиром 200-й бригады организовали успешную контратаку, которая задержала продвижение противника на несколько часов.
Бригада понесла потери. По всему необъятному полю тут и там чернели покинутые сгоревшие танки — наши и немецкие — с развороченными бортами, сорванными башнями, поникшими орудиями. Неподалеку от командного пункта бригады застыли два танка. Немецкий «тигр» раскинул разорванную снарядом гусеницу, другой меткий снаряд попал в пушку, сорвало дульный тормоз. Люки открыты, но экипаж спастись не сумел — в пшенице валялись убитые немцы в распахнутых мундирах. Метрах в двадцати от него вросла в землю тридцатьчетверка, черная как сажа, с закрытыми люками—танкисты дрались до конца…
Ночью комбриг Леонов провел перегруппировку. Танки заняли новый рубеж, подготовленный заранее. Истребительно-противотанковая батарея по-прежнему оставалась там, где начался бой, на северных скатах безымянной высоты, в полутора километрах северо-восточнее Березовки.
На рассвете немцы обрушили на бригаду огневой вал. Рвались снаряды, пикировали «юнкерсы». Одновременно танковая и пехотная дивизии гитлеровцев ударили с трех сторон в направлении Обояни и стали продвигаться на север. Над головой проносились вражеские самолеты, краснозвездные истребители встречали их, завязывались ожесточенные воздушные схватки, но бомбардировщики, прорываясь сквозь заслон, стремились нанести удар по нашим танкам.
Положение по-прежнему оставалось напряженным. Небо заволокло тучами, пошел дождь. Он резко ухудшил видимость, мешал обороняющимся вести прицельный огонь на дальней дистанции, и противник сумел подойти к рубежу, занятому батальоном автоматчиков. Бойцы не растерялись и пулеметным огнем с флангов отсекли вражескую пехоту от танков. Подоспели и наши танки.
Но силы были слишком неравны. Израсходовав все боеприпасы, пехотинцы вместе с батальоном Орехова стали отходить. Батальон Боридько оказался во вражеском тылу и оврагами пробирался на соединение с бригадой.
Плотная сетка дождя скрыла рощу, на опушке которой стояли в обороне наши танки, видимости никакой. Экипажи томились без дела. Где-то гремело и грохотало сражение, а здесь образовался особенный микромир — ничто не напоминало о недавних жестоких схватках, даже осколочные отметины на броне, пулевые царапины заполнились серой холодной влагой, словно это стали затягиваться рубцующиеся раны.
Звонко и монотонно стучали капли по крышке люка, нагоняли дрему. Но спать нельзя: кругом враг, и неизвестно, что он сейчас, в данную минуту, замышляет.
Командир танка лейтенант Леушин откинул люк, сырой воздух хлынул внутрь, стало легче дышать. Лейтенант высунулся из люка и сняв шлем, прислушался. Короткие русые волосы, намокая, падали на лоб. Механик-водитель старшина Токарев, веселый и разбитной, заметил:
— Хорошо живется некоторым. Захотят — погуляют, воздухом чистым подышат.
— Не прибедняйся, — заступился за командира радист сержант Окунев, — ты свое не упустишь…
Все рассмеялись, так как им был памятен один случай. Весной, когда стояли в селе, Токарев задержался «у одной дивчины» и едва не отстал: рота срочно снималась с места.
— Бегом бежал, — ехидничал радист. — На третьей скорости. Знаешь, командир, пожалуй, наш старшина танк обгонит, если захочет…