Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 40 из 53

Сидеть между двумя зданиями — то же самое, что носить большие шоры. Мы могли наблюдать, что происходит на полях перед нами, но не видели, что происходит где угодно в остальных местах. Мы не высовывались за угол дальше, чем нужно, чтобы иметь дело с Т-34. Мы не видели советской пехоты в белом зимнем камуфляже, приближающейся к нашему двору — с поля далеко слева.

Один из солдат пехотного унтер-офицера был послан, чтобы узнать, что происходит. Мы оттянулись назад, заехав кормой во двор, затем медленно продвинули туда среднюю часть, где с крыши торчали командирские перископы. Штарке был готов оценить ситуацию, особенно слева.

Штарке увидел, как Советы бегут среди зданий и еще больше были готовы ворваться со стороны поля. Вот когда свободно вращающаяся башня была бы полезнее угла наводки в 20 градусов. Он решил дать водителю отъехать дальше назад, развернуться и, забрав с собой пехоту, выехать со двора мимо крестьянского дома.

Проблемой было то, что конец 70-калиберной пушки еще не миновал угол здания, когда водитель, по приказу Штарке, дернул машину влево. Столкновение с препятствием вырвало пушку из установки.

Пушка больше не действовала; у нас были все основания сразу же покинуть Д.-Седице, но не без пехоты. Мы и они взаимодействовали по принципу типа «рука руку моет». Они знали, что делать с советской пехотой, а мы знали, что делать с советскими танками.

Унтер-офицер и его отделение были оставлены на ферме за два часа до нашего там появления, и их полугусеничный бронетранспортер уже уехал. Мы заметили, где он оставил следы в неглубоком снегу. Кроме нашего «ягдпанцера», не было другого транспорта, чтобы забрать отделение из надвигавшейся заварухи.

Несмотря на спешку, все солдаты вели себя уверенно, как опытные бойцы. Большая часть их оружия была новейшего образца, как МГ-42 и полдюжины StG-42, то есть штурмовых винтовок. Было также несколько винтовок 98к для стрельбы на большее расстояние. Их автоматический огонь в основном помогал нашему МГ-42 в обороне двора.

После того как мы выехали оттуда, все они укрылись за нашим «ягдпанцером». Затем унтер-офицер убедился, что все солдаты забрались на броню, и присоединился к ним на гладкой крашеной крыше 3,92 на 2,76 м, что составляло 10,87 квадратных метра.

Единственное, чего мы хотели от пассажиров, — чтобы они по возможности не заслоняли перископов, чтобы их штаны не засосало с задниц в воздухозаборные отверстия и чтобы они не испекли себе яйца на выпускной решетке вентиляции.

Штарке, по совету пехотного унтер-офицера, приказал водителю двигаться по следам их машины — унтер был прав, сказав, что это надежный путь спасения, — учитывая, например, мощные мосты, которые он проезжал на бронетранспортере.

Уверен, для отделения из девяти человек это был тот самый случай, когда «лучше плохо ехать, чем хорошо идти». Парням, ехавшим сверху, нужно было попросить Адольфа, чтобы тот заявил на весь мир об их недостаточном Lebensraum (жизненном пространстве) на верхушке «ягдпанцера».

Думая о 23 января 1945 года, я гадаю: то ли отделение помогло нам убраться с той фермы у поля с тремя раскаленными Т-34, то ли это мы их спасли. В любом случае хорошо, что там была пехота. Равно хорошо для нас было то, что «ягдпанцер» был на ходу, несмотря на потерю его чертовски хорошей пушки.

Наверное, из-за пушки нам и повезло.

23 января после обеда мы и три других «ягдпанцера», уничтоживших у Седице общим счетом пять Т-34, встретились с двумя офицерами и несколькими людьми из полковой штаб-квартиры. Двигаясь вместе с нашей в основном нетронутой ремонтной частью, они смогли не встретиться с Иваном.

Парни из штаб-квартиры и персонал ремонтной мастерской пообщались с полком и дивизией по радио.

Нам не пришлось взрывать свой «ягдпанцер». На следующий день, когда его приняла танковая мастерская, я узнал, что из-за невозможности восстановить орудие его решили оставить в качестве источника запчастей. Фактически ремонтники дали понять, что пока используют его как пуленепробиваемое средство передвижения — хотя бы ненадолго.

На следующий день нескольким из нас, ребятам с «ягдпанцера», уже награжденным Железным крестом 2-го класса, без особой церемонии вручили Железные кресты 1-го класса. Те, кто не дорос до креста первого класса, получили крест второго. Выстроенные по такому случаю перед тремя «ягдпанцерами», мы стояли в снегу, как раз под нашими надежными KwK42, поднятыми на максимальный угол возвышения.

Часто, во время затишья в боях, за дни или недели до того, как в присутствии всей части пройдет полная церемония награждения, награда выдавалась заранее, и оформлялся документ-заменитель — обычно запись от руки в расчетной книжке, с росписью старшего офицера, такого, как командир полка, и печатью. Формальное наградное удостоверение — напечатанное, подписанное и с печатью — выдавалось тогда, уже когда все успокаивалось. Запись в расчетной книжке была обязательной — неважно, выдавалась награда по сокращенной процедуре или позже.

У каждого из нас появился Железный крест — как ни удивительно, были и сами медали, одни из последних в 25-м полку, — и соответствующая запись в расчетной книжке. Однако для нас в 25-м полку события так и не приняли более спокойный оборот, чтобы взять разбитую пишущую машинку, заполнить наградной лист, подписать у командира части и поставить печать. Мы, парни из Седице, так и не получили наградных листов к своим Железным крестам. Нам пришлось довольствоваться записью в расчетной книжке.

К следующему утру нам стало ясно, что унтер-офицеру Штарке и нам, его экипажу, придется присоединиться к полковым ремонтникам, — по крайней мере, временно, — или прокатиться на одном из наших нетронутых «ягдпанцеров», потому что они потеряли связь с полком, спешенным солдатам приказали проследовать на запад на «ягдпанцере». Выжив во всех столкновениях с Советами, полку удалось прийти в район Седице из той части Западной Пруссии, что граничила с Литвой.

Вспоминая спешенных, но непобежденных бойцов танкового полка, болтавшихся в то утро вокруг грузовиков ремонтных мастерских и трех «ягдпанцеров», я дам читателю набросок того, как выглядели четверо ребят унтер-офицера Штарке.

Старейший член экипажа, 22-летний Фриц (Фрице) Келлер, был известен приятелям как искатель услуг украинских и русских женщин в обмен на маленькие черные пачки швейных игл из Золингена. Он был оттуда родом. Фриц был в нашем полку еще до того, как тот, по дороге на запад из места в 200 км юго-западнее Сталинграда, прибыл на Украину, где я его впервые увидел.

Еще был мюнхенец Йозеф (Зеппель) Хубер, 20 лет, который терпеть не мог украинскую самодельную водку под названием samohon.Однажды, на квартирах на Южной Украине, Зеппель помочился на земляной пол у постели, оставив отпечатки ног, когда позже встал.

Карл (Карлхен) Крапф, 21 года, после того как помог нам потушить небольшой пожар проводки в Pz-IV, выглядел так, как будто втер жженую пробку в кожу лица для представления уличных актеров.

Я, желая летом 1944 года выстирать белье в прекрасном чистом литовском ручье, привязал его к берегу, чтобы оно вымокло в воде. По какой-то причине нам пришлось быстро оставить это место, так что я не смог забрать рубаху и кальсоны. Несколько последующих недель было очень неудобно носить в жару шершавые колючие штаны прямо на голое тело.

Фритце, кстати, был нашим механиком-водителем; Зеппель — заряжающим; Карлхен — радистом.

Запись о вручении Железного креста 1-го класса имела для меня довольно временную ценность, потому что через шесть месяцев после окончания войны мне пришлось отдать расчетную книжку Британскому демобилизационному центру. С ней оказались утеряны все данные — даты продвижения по службе, модели и образцы выданных мне пистолетов и их номера, полученные прививки, посещение пунктов санобработки, полученные награды, госпитали, в которых я лежал.

В 1945 году никто не мог, пытаясь получить копию своих биографических данных, просто сделать фотокопию обложки и страниц расчетной книжки.