Страница 78 из 79
Конуринъ торжествовалъ. Онъ чуть не припрыгнулъ въ вагонѣ.
Поѣздъ тронулся и вышелъ изъ желѣзнодорожнаго двора. Ѣхали опять по насыпной дамбѣ. Направо была вода и налѣво вода.
— По морю, яко по суху… говорилъ Конуринъ, смотря въ окно. — Въ Питеръ ѣдемъ! Въ Питеръ къ женушкѣ любезной! радостно восклицалъ онъ.
LXXIX
Дорога изъ Венеціи на Вѣну черезъ Понтебо — одна изъ живописнѣйшихъ желѣзныхъ дорогъ. Путь лежитъ черезъ неприступныя дикія горы. Изъ Венеціи Ивановы и Конуринъ выѣхали въ ясное, теплое утро. Было больше двадцати градусовъ тепла на солнцѣ, но когда они начали взбираться на горы, быстро похолодѣло. Глафира Семеновна, сидя въ вагонѣ, начала кутаться въ плэдъ. Супругъ ея и Конуринъ, хоть и были разогрѣты коньякомъ, который они захватили съ собой въ запасъ въ изрядномъ количествѣ, но тоже надѣли пальто. Подъ Понтебо на горахъ показался снѣгъ. Снѣгу становилось все больше и больше. Въ нетопленныхъ вагонахъ сдѣлалось совсѣмъ холодно.
— Русскимъ духомъ запахло… радостно говорилъ Конуринъ, смотря въ окна на глубокій, бѣлый снѣгъ, вытащилъ изъ ремней свое байковое красное одѣяло и закуталъ имъ ноги.
— Нѣтъ, до русскаго духа еще очень далеко… — отвѣчала Глафира Семеновна.
— Я, матушка, собственно на счетъ снѣга. Совсѣмъ какъ у насъ на Руси православной. Смотрите, какіе сугробы лежатъ.
Въ Понтебо итальянская граница. Черезъ Понтебо проѣхали безъ особыхъ приключеній. Кружева Глафиры Семеновны были провезены ею и мужчинами на себѣ и безъ оплаты пошлиной. Глафира Семеновна торжествовала. Въ Пантафелѣ, гдѣ пересѣли въ другіе вагоны, уже заговорили на станціи по-нѣмецки и появилось пиво въ кружкахъ; стали попадаться тирольцы въ своихъ характерныхъ шляпахъ съ глухаринымъ перомъ. Зобастыя тирольки носили на лоткахъ бутерброды на черномъ хлѣбѣ, тонкіе, какъ писчая бумага. Вагоны уже отапливались, но все-таки въ нихъ было холодно. Глафира Семеновна укуталась, чѣмъ могла, и улеглась на диванѣ спать.
— Эхъ, пальты-то наши теплыя были-бы теперь куда какъ кстати, а они у насъ въ багажѣ! говорилъ Конуринъ, сидя въ накинутомъ на плечи сверхъ пальто красномъ одѣялѣ и уничтожая сразу три тирольскіе бутерброда, сложенные вмѣстѣ. — Сколько времени, матушка, теперь намъ осталось до русской границы ѣхать? спрашивалъ онъ Глафиру Семеновну.
— Черезъ двое сутокъ навѣрное будемъ на границѣ, былъ отвѣтъ.
— Черезъ двое. Ура! А на границѣ сейчасъ мы чувствительную телеграмму женѣ: “ѣдемъ съ любовію, живы и невредимы во всемъ своемъ составѣ. Выѣзжай, супруга наша любезная, встрѣчать твоего мужа на станцію”.
— Зачѣмъ-же такую длинную телеграмму-то? Вѣдь дорого будетъ стоить, замѣтилъ Николай Ивановичъ.
— Плевать! Въ рулетку въ Монте-Карлѣ въ пятьсотъ разъ больше просѣяли красноносымъ крупьямъ, такъ неужто женѣ на чувствительную телеграмму жалѣть! Синюю бумагу на телеграмму даже прожертвую, только-бы была чувствительнѣе.
Утромъ были въ Вѣнѣ. Глафира Семеновна сдержала свое обѣщаніе и не остановилась въ Вѣнѣ въ гостинницѣ.
Пообѣдавъ на станціи, выпивъ хорошаго пива, тронулись снова въ путь.
— Ужъ и напузырюсь-же я чаемъ на первой русской станціи! говорилъ Конуринъ. — даже утроба ноетъ — вотъ до чего чайкомъ ей, послѣ долгаго говѣнья, пораспариться любопытно…
На станціяхъ, начиная отъ Вѣны, среди прислуги начали появляться славяне съ знаніемъ нѣсколькихъ русскихъ словъ, въ Галиціи уже совсѣмъ понимали русскую рѣчь.
Конуринъ торжествовалъ.
— По-русски понимать начали. Вотъ когда Русью-то запахло, говорилъ онъ, побывавъ на станціи въ буфетѣ и садясь въ вагонъ. — Сейчасъ жидовинъ мѣнялъ мнѣ русскую трешницу на здѣшнія деньги — и въ лучшемъ видѣ по-русски разговариваетъ. Близко, близко теперь до Руси православной. Самъ чувствую, прибавилъ онъ, и замурлыкалъ себѣ подъ носъ:- “Конченъ, конченъ дальній путь, вижу край родимый. Сладко будетъ отдохнуть мнѣ съ подружкой милой”.
Стали подъѣзжать къ русской границѣ. Николай Ивановичъ улыбнулся и сказалъ:
— Черезъ четверть часа прощай австрійскіе гульдены и здравствуй русскіе рубли. Начнемъ сорить пятаки за рюмки водки и гривенники за стаканы чаю.
Конуринъ радостно улыбался во всю ширину лица.
Вотъ и русская граница. Показался русскій жандармъ, потомъ солдаты пограничной стражи съ зелеными воротниками и околышками на фуражкахъ. Поѣздъ шелъ тихо. За окномъ вагона слышалась русская рѣчь. Артельщикъ въ бѣломъ передникѣ и съ бляхой на груди сочно ругался съ кѣмъ-то.
— Наши, наши ругаются… Пріѣхали… шепталъ Конуринъ и даже затаилъ дыханіе.
Поѣздъ остановился. Конуринъ перекрестился. Перекрестились и его спутники.
— Рады? спросила Глафира Семеновна Конурина.
— Блаженствую… Сейчасъ женѣ чувствительную телеграмму…
— Припрячьте подальше кусокъ шелковой-то матеріи, что женѣ везете.
— Подъ жилетомъ запихнута.
Осмотръ паспортовъ. Досмотръ багажа. Формальности переѣзда черезъ границу кончены, и вотъ Ивановы и Конуринъ въ буфетѣ.
— Чаю! Чаю! Три стакана чаю! Одному мнѣ три стакана! — кричалъ Конуринъ слугѣ. — Да бумаги и чернилъ. Телеграмму буду писать.
Съ жадностью онъ накинулся на чай, наливая его изъ стакана на блюдце, пилъ, обжигался и писалъ телеграмму. Телеграмма была самая пространная и начиналась выраженіемъ: “супругѣ нашей любезной съ любовію низко кланяюсь отъ неба и до земли”. Телеграфистъ улыбнулся, когда прочелъ ее, и взялъ за нее четыре съ чѣмъ-то рубля.
Вотъ и звонокъ. Сѣли въ русскіе вагоны. Поѣздъ тронулся. Конуринъ опять крестился.
— Черезъ двое сутокъ будемъ въ Питерѣ…- говорилъ онъ. — Двое сутокъ, сорокъ восемь часовъ. Черезъ сорокъ восемь часовъ стало быть женушка моя любезная встрѣтитъ меня въ Петербургѣ.
Но Конурину готовился сюрпризъ передъ Петербургомъ. Когда поѣздъ остановился въ Лугѣ и Конуринъ вышелъ вмѣстѣ съ супругами Ивановыми на станцію, онъ вдругъ воскликнулъ:
— Батюшки! Жена здѣсь! Пріѣхала, голубушка, встрѣтить меня! Умница! Милая!
И съ этими словами, расталкивая столпившихся пассажировъ, онъ, бросился въ объятія полной пожилой женщины въ суконномъ пальто съ куньимъ воротникомъ, съ куньей оторочкой и въ ковровомъ платкѣ на головѣ.
Произошла трогательная сцена свиданія. Супруга лобызала Конурина и говорила:
— Дуракъ ты, дуракъ! Зачѣмъ ты бороду-то себѣ окарналъ!
— Французъ, подлецъ, въ французской землѣ, на французскій манеръ мнѣ ее окарналъ, отвѣчалъ Конуринъ. — И не спрося меня окарналъ. Ну, да что тутъ! Въ такихъ земляхъ, мать моя, были, подъ такія поднебесья лазали и въ такія мѣста спускались, что надо благодарить Бога, что голова-то цѣла осталась. А борода что! Борода опять на русскій манеръ выростетъ.
Отъ Луги до Петербурга Конуринъ уже ѣхалъ въ сообществѣ супруги.
КОНЕЦЪ.
1893
Оглавление
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
XI
XII
XII
XIV
XV
XVI
XVII
XVIII
ХІХ
XX
XXI
XXII
XXIII
XXIV
XXV