Страница 55 из 79
Конуринъ сидѣлъ и покачивалъ головой.
— Тсъ… Вотъ уха-то! Что-же ты мнѣ раньше не сказалъ про бандитовъ? говорилъ онъ Николаю Ивановичу. — Тогда-бы я хоть деньги свои изъ кармана въ сапогъ переложилъ. Теперь разуваться и перекладывать неловко.
— Конечно-же неловко. Ну, да вѣдь теперь день и насъ ѣдетъ большая компанія. Кромѣ того, кучеръ, кондукторъ.
— Ничего не значитъ, замѣтила Глафира Семеновна. — Я читала въ романахъ, что бандиты-то иногда кучерами и кондукторами переряживаются.
— Вы боитесь разбойниковъ по дорогѣ? вмѣшался въ разговоръ Перехватовъ. — Что вы помилуйте… Теперь на Везувій такая-же проѣзжая людная дорога, какъ и у насъ на водопадъ Иматру, напримѣръ. Разбойники вѣдь это въ старину были. Везувій теперь откупленъ англійской компаніей Кука. Кукъ провелъ туда шосейную дорогу, въ концѣ шосейной дороги имѣется рельсовая дорога, по которой на проволочныхъ канатахъ и втаскиваютъ на вершину горы путешественниковъ.
— Какъ втаскиваютъ путешественниковъ на канатахъ? За шиворотъ втаскиваютъ? испуганно спросилъ Конуринъ.
— Да нѣтъ-же, нѣтъ. Какъ можно за шиворотъ! Такіе маленькіе вагончики есть. Въ нихъ и втаскиваютъ путешественниковъ.
Экипажъ спускался къ морю. Тысячи парусныхъ судовъ и пароходовъ стояли у берега. Одни суда разгружались, другіе нагружались. На берегу былъ цѣлый съѣстной рынокъ, обдающій запахомъ копченой рыбы, пригорѣлаго масла, дыма жаровень. Бродили толпы загорѣлыхъ, грязныхъ матросовъ. Не менѣе грязные торговки и торговцы кричали нараспѣвъ, предлагая съѣстной товаръ и зазывая покупателей.
LVI
Какъ только шарабанъ съ путешественниками показался на съѣстномъ рынкѣ, отъ лавокъ, отъ котловъ съ варящимися макаронами и бобами отдѣлились десятки нищихъ, выпрашивавшихъ себѣ подаяніе, и побѣжали за шарабаномъ. Тутъ были и взрослые, и дѣти, были здоровые и увѣчные, старики и полные силъ юноши, женщины съ трудными ребятами на рукахъ. Лохмотья такъ и пестрѣли своимъ разнообразіемъ, на всѣ лады повторялось слово “монета”. Они цѣплялись и буквально лѣзли въ шарабанъ. Нѣкоторые стояли уже на подножкахъ шарабана. Кучеръ разгонялъ ихъ бичемъ, кондукторъ спихивалъ съ подножекъ, но тщетно: согнанные съ одной стороны догоняли экипажъ и влѣзали съ другой стороны. Нѣкоторые мальчишки, дабы обратить на себя особенное вниманіе, катались колесомъ, забѣгали впередъ и становились на голову и на руки и выкрикивали слово “монета”. Пожилой англичанинъ кинулъ на дорогу нѣсколько мѣдяковъ. Нищіе бросились поднимать ихъ и началась свалка. Толпа на нѣкоторое время отстала отъ шарабана, но поднявъ монеты, догнала путешественниковъ вновь. Нѣкоторые были уже съ поцарапанными лицами. Это показалось путешественникамъ забавнымъ и монеты стали кидать всѣ. Кидалъ и Конуринъ, кидалъ и Граблинъ. Граблинъ забавлялся тѣмъ, что норовилъ попасть какому-нибудь мальчишкѣ монетой прямо въ лицо, что ему и удавалось. Свалки происходили уже поминутно. Въ нихъ участвовали и женщины съ грудными ребятами. Онѣ клали ребятъ на мостовую и бросались поднимать монеты. Два мальчика съ разбитыми въ кровь носами уже ревѣли, но все-таки кидались въ толпу бороться изъ-за мѣдяка. Такъ длилось версты двѣ, пока не кончился громадный съѣстной рынокъ, служащій столовой матросамъ, судорабочимъ и носильщикамъ, шнырявшимъ по берегу моря около судовъ. Наконецъ, нищіе стали отставать.
За рынкомъ начались макаронныя фабрики. Сырыя, только-что сдѣланныя макароны тутъ-же и просушивались на улицѣ, повѣшенныя на деревянныхъ жердяхъ. Около нихъ бродили и наблюдали за сушкой рабочіе, темные отъ загара, съ головами повязанными тряпицами, босые, съ засученными выше колѣнъ штанами, съ разстегнутыми воротами грязныхъ рубахъ, съ голыми до плечъ руками. Двое-трое изъ нихъ тоже подбѣжали къ шарабану и предлагали сдѣланныя изъ макароннаго тѣста буквы. Англичане купили у нихъ себѣ свои иниціалы, купила и Глафира Семеновна себѣ буквы G. и I. Дорога пошла въ гору. Начался пригородъ Неаполя. Показались виноградники, фруктовые сады. Цвѣлъ миндаль, цвѣли вишни, цвѣли лупины и конскіе бобы, посаженные между деревьями. Везувій сдѣлался уже яснѣе и темнѣлъ на голубомъ небѣ темнобурымъ пятномъ покрывающей его застывшей лавы. Дымъ, выходящій изъ его кратера и казавшійся въ Неаполѣ легкой струйкой, теперь уже превратился въ изрядное облако. Пахло сѣрой. На смѣну оборванныхъ нищихъ появились по правую и по лѣвую сторону дороги не менѣе оборванные музыканты съ гитарами и мандолинами. Они встрѣчали экипажъ съ музыкой и пѣніемъ и провожали его, идя около колесъ. Они пѣли неаполитанскія народныя пѣсни и пѣли очень согласно.
— Все вѣдь это Мазини и Николини разные, замѣтилъ Граблинъ. — Вонъ глазища-то какіе! По ложкѣ. Дурачье, что не ѣдутъ къ намъ въ Питеръ. Сейчасъ-бы наши наитальянившіяся психопатки и туфли бисеромъ шитыя имъ поднесли и полотенны съ шитыми концами. Эво, у бородача голосище-то какой! Патти! Патти! закричалъ онъ, указывая пальцемъ.
Изъ-за угла каменнаго забора выскочила смуглая растрепанная красивая дѣвушка и, пощипывая гитару, запѣла и заплясала, кружась около колесъ.
— Какая же это Патти! улыбнулась Глафира Семеновна. — Скорѣй Бріанца. Танцовщица она, а не пѣвица.
— Однако-же поетъ. Поетъ и пляшетъ. Эй, Травіата! Катай Травіату!
Дѣвушка кивнула, перестала плясать и запѣла изъ “Травіаты”.
— Фу ты пропасть! Чумазая, совсѣмъ чумазая, а Травіату знаетъ, удивился Николай Ивановичъ.
— Чумазая… Это-то и хорошо. Пріѣзжай она къ намъ въ Питеръ, какой-нибудь хлѣбникъ съ Калашниковской пристани, не жалѣя, тысячу кулей муки въ нее просадитъ, нужды нѣтъ, что у насъ неурожай, замѣтилъ Кожуринъ. — Вѣдь въ ихней-то сестрѣ чумазость и цѣнится.
На подножки экипажа стали вскакивать и оборванцы безъ мандолинъ и гитаръ и предлагали свои услуги, какъ чичероне.
— Этимъ еще что надо? спросилъ Николай Ивановичъ.
— Предлагаютъ свои услуги какъ проводники на Везувіи, отвѣчалъ Перехватовъ.
— Проводники? Не надо! Не надо! Ну, ихъ!
Проводникамъ махали руками, чтобы они отстали, но они же отставали и шли за экипажемъ. Чѣмъ дальше, толпа ихъ все увеличивалась и увеличивалась. Экипажъ взбирался по крутымъ террасамъ жа гору почти шагомъ. Проводники рвали попадающіеся по дорогѣ цвѣты лупинъ, вѣтки цвѣтущихъ миндальныхъ деревьевъ, колокольчики, растущіе около каменныхъ заборовъ, дѣлали изъ нихъ букеты и, скаля бѣлые зубы, подавали и совали букеты дамамъ. Кучеръ и кондукторъ пробовали ихъ отгонять, по они затѣяли съ ними перебранку.
— Николай Иванычъ, ты все-таки постарайся отвернуть свой кинжалъ и вынуть изъ палки, замѣтила мужу Глафира Семеновна.
— Зачѣмъ?
— Да кто ихъ знаетъ! Можетъ быть эти черти бандиты. Видишь, они не отстаютъ отъ насъ, а мы скоро въѣдемъ въ пустынныя мѣста. Вынь кинжалъ.
— Ну, вотъ… насъ съ кучеромъ и кондукторомъ одиннадцать человѣкъ.
— А ихъ больше. Право, я боюсь.
— Господа! Да скоро-ли-же привалъ будетъ! Ѣдемъ, ѣдемъ и ни у какого ресторана не остановились! воскликнулъ Граблинъ. — Я ѣсть хочу.
— Да ни одного хорошаго ресторана еще не попалось, отвѣчалъ Перехватовъ. — Говорятъ, хорошій ресторанъ у станціи канатной желѣзной дороги. Вонъ она чуть-чуть на горѣ виднѣется.
— И до тѣхъ поръ все ждать? Не желаю я ждать.
— Хотите въ шарабанѣ закусить? предложила Глафира Семеновна. — Съ нами и коньясъ, и красное вино, и бутерброды.
— Само собой, хочу. Эти англійскіе мореплаватели не дали мнѣ давеча выпить даже чашку кофею.
Глафира Семеновна достала корзинку съ провіантомъ и начался въ шарабанѣ легкій завтракъ, передъ которымъ, однако, мужчины въ одинъ моментъ до половины выпили бутылку коньяку и окончили-бы ее до дна, но Глафира Семеновна сказала:
— Господа, да предложите вы англичанамъ-то выпить. Неучтиво не предложить… Ѣдемъ вмѣстѣ…
— Мусью! Вулеву тринкенъ? протянулъ Конуринъ пожилому англичанину серебряный стаканчикъ и бутылку.
Англичане не отказались, выпили и въ свою очередь достали корзинку съ провизіей, гдѣ у нихъ былъ джинъ и портвейнъ, и предложили русской компаніи. Выпили и русскіе. Англичанка предлагала всѣмъ тартинки съ мясомъ, протянула тартинку и Граблину.