Страница 17 из 17
— А! Отворили ужъ кассу! Ну, пойдемъ брать билеты. А ты, Глаша, тутъ посиди, сказалъ Николай Ивановичъ и направился за войникомъ.
— Николай! Николай! Только ты, Бога ради, не ходи съ нимъ никуда дальше кассы, а то онъ тебя куда-нибудь завести можетъ, испуганно сказала Глафира Семеновна. — Я все еще за вчерашнюю таможенную исторію боюсь.
— Ну, вотъ, выдумай еще что-нибудь!
Николай Ивановичъ ушелъ изъ буфета и довольно долго не возвращался. Глафира Семеновна начала уже не на шутку тревожиться объ мужѣ, какъ вдругъ онъ появился въ буфетѣ и, потрясая рукой съ билетами и квитанціей отъ сданнаго багажа, восклицалъ:
— Нѣтъ, каковы подлецы!
— О, Господи! Въ полицію тебя таскали? Ну, такъ я и знала! въ свою очередь воскликнула Глафира Семеновна. — Да прогони ты отъ себя этого мерзавца! Чего онъ по пятамъ за тобой шляется!
— Войникъ тутъ не причемъ. Нѣтъ, каковы подлецы! продолжалъ Николай Ивановичъ, подойдя уже къ столу. — Ни за билеты, ни за багажъ не берутъ сербскими деньгами, которыя я давеча вымѣнялъ у жида.
— Это сербскими-то бумажками? спросила Глафира Семеновна.
— Да, да… Золотомъ имъ непремѣнно лодай. И правила показываютъ. «Билеты проѣздные мы, говоритъ, только за золото продаемъ». Принужденъ былъ имъ заплатить въ кассѣ французскимъ золотомъ. Еще хорошо, что нашлось. А не найдись золота — ну, и сиди на бобахъ или поѣзжай обратно въ гостинницу.
— А много у тебя этихъ сербскихъ бумажекъ еще осталось?
— Рублей на пятьдесятъ будетъ. Гдѣ ихъ теперь размѣняешь!
— Ну, въ Софіи размѣняешь. Или не размѣняетъ-ли тебѣ буфетчикъ?
Бумажки были предложены буфетчику, но тотъ отказался размѣнять, говоря, что у него такого количества золота нѣтъ.
— Ты говоришь, въ Софіи размѣняютъ, сказалъ Николай Ивановичъ женѣ. — Ужъ ежели ихъ здѣсь не вездѣ берутъ, такъ какъ-же ихъ въ Софіи возьмутъ! Софія совсѣмъ другое государство.
— Ну, вотъ… Тѣ-же братья-славяне. Мѣняла какой-нибудь навѣрное размѣняетъ.
Войникъ, между тѣмъ, суетился около ручнаго багажа и забиралъ его.
— Чего вы тутъ вертитесь! крикнула на него раздраженно Глафира Семеновна. — Подите прочь!
Войникъ заговорилъ что-то по-сербки и упоминалъ слово «вагенъ». Въ это время раздались свистокъ паровоза, глухой стукъ поѣзда и зазвонилъ станціонный звонокъ. Пришолъ изъ Вѣны поѣздъ, направляющійся въ Софію и въ Константинополь.
— Въ вагонъ онъ насъ сажать хочетъ, сказалъ Николай Ивановичъ про войника. — Ну, сажай, сажай, что съ тобой дѣлать. За вытаскиваніе изъ кареты багажа двадцать пара получилъ, а теперь еще столько-же получить хочешь? Получай… Только, братушка, чтобъ мѣста намъ были хорошія. Слышишь? Добры мѣста. Пойдемъ, Глафира Семеновна.
И супруги направились вслѣдъ за войникомъ садиться въ вагонъ.
Когда они вышли на платформу, движенія на ней было еще меньше вчерашняго. Пріѣзжихъ въ Бѣлградъ было только трое и ихъ можно было видѣть стоящими передъ полицейскимъ приставомъ, разсматривающимъ около входа въ таможню ихъ паспорты. Отправляющихся-же изъ Бѣлграда, кромѣ супруговъ Ивановыхъ, покуда никого не было. Супруги сѣли въ вагонъ прямаго сообщенія до Константинополя и, на ихъ счастье, нашлось для нихъ никѣмъ не занятое отдѣльное купэ, гдѣ они и размѣстились.
— Добре вечеръ, захвалюемъ… сказалъ войникъ, поблагодаривъ за подачку нѣсколькихъ никелевыхъ монетъ, и удалился.
Глафира Семеновна стала хозяйничать въ вагонѣ.
— Прежде всего надо разослаться и улечься, сказала она, развязывая ремни и доставая оттуда подушку и пледъ. — Увидятъ лежащую даму, такъ поцеремонятся войти. — А ты не кури здѣсь, обратилась она къ мужу. — Пусть это будетъ купэ для некурящихъ.
— Да не безпокойся. Никто не войдетъ. Отсюда пассажиры-то, должно быть, не каждый день наклевываются. Посмотри, вся платформа пуста.
И дѣйствительно, на платформѣ не было ни души: ни публики, ни желѣзнодорожныхъ служащихъ.
Прошло съ четверть часа, а поѣздъ и не думалъ трогаться. Отъ нечего дѣлать Николай Ивановичъ прошелся по вагону, чтобы посмотрѣть, кто сидитъ въ немъ. Двери купэ были отворены. Въ одномъ изъ купэ лежалъ на скамейкѣ въ растяжку и храпѣлъ всласть какой-то турокъ въ европейскомъ платьѣ, а o томъ, что это былъ турокъ, можно было догадаться по стоявшей на столикѣ у окна фескѣ. Противъ него, на другой скамейкѣ сидѣлъ сербскій или болгарскій православный священникъ въ черной рясѣ и черной камилавкѣ и чистилъ апельсинъ, сбираясь его съѣсть. Въ другомъ купэ было пусто, но на сѣтчатыхъ полкахъ лежали два франтовскіе чемодана съ никелевыми замками, висѣло рыжее клѣтчатое пальто съ пелериной и на столѣ стоялъ цилиндръ. Еще одно купэ было заперто, но изъ-за запертыхъ дверей слышалась польская рѣчь. Раздавались два голоса. Николай Ивановичъ вернулся къ себѣ въ купэ и сообщилъ о своихъ наблюденіяхъ женѣ.
Прошло еще полчаса, а поѣздъ и не думалъ отправляться.
— Когда-же, однако, мы поѣдемъ? проговорила Глафира Семеновна, поднялась и вышла на тормазъ, чтобы спросить у кого-нибудь, когда отойдетъ поѣздъ.
Двѣ бараньи шапки везли ея сундукъ на телѣжкѣ.
— Боже мой! Еще только нашъ багажъ въ вагонъ везутъ! сказала она и крикнула шапкамъ:- скоро поѣдемъ?
— Ѣданаестъ и половина… послышался отвѣта.
— Боже мой! Еще полчаса ждать, проговорила она и, войдя въ вагонъ, сообщила объ этомъ мужу.
— Ну, такъ что-жъ, посидимъ, подождемъ. Вотъ я чайку изъ нашего чайника напьюсь. Признаюсь, я даже люблю такъ не торопясь. Это напоминаетъ наши маленькія русскія дороги. Тамъ иногда на станціи просто какого-нибудь Ивана Ивановича ждутъ, который непремѣнно обѣщался сегодня ѣхать съ поѣздомъ, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
— Ну, нѣтъ, ужъ этого я не люблю. Ѣхать, такъ ѣхать.
— И поѣдемъ въ свое время. А то лучше что-ли, если такая спѣшка желѣзнодорожной станціи въ Берлинѣ? Тамъ еле успѣваешь сѣсть въ вагонъ, да и то рискуешь попасть не въ тотъ, въ какой надо, и очутиться вмѣсто Кельна въ Гамбургѣ! Да вѣдь ты помнишь, какая съ нами была исторія, когда мы на Парижскую выставку ѣхали! Думаемъ, ѣдемъ въ Парижъ, а попали чертъ знаетъ куда.
Но вотъ раздался второй звонокъ и изъ буфета стали показываться на платформы желѣзнодорожные служащіе. Затѣмъ началось постукиваніе молоткомъ колесъ у вагоновъ. Въ вагонъ влѣзъ худой и длинный англичанинъ съ рыжей клинистой бородой, въ желтыхъ ботинкахъ, въ сѣромъ клѣтчатомъ пиджакѣ и триковой шапочкѣ съ двумя триковыми козырьками. На немъ висѣли на ремняхъ: баулъ съ сигарами, бинокль въ чехлѣ и моментальный фотографическій аппаратъ. Англичанинъ направился въ купэ, гдѣ висѣло клѣтчатое пальто.
Но вотъ и третій звонокъ. Раздались звуки рожка, свистокъ локомотива, и поѣздъ тронулся, уходя со станціи.
Супруги Ивановы стояли у открытаго окна и смотрѣли на платформу. Вдругъ Глафира Семеновна увидала вчерашняго таможеннаго чиновника, стоявшаго на платформѣ и смотрѣвшаго прямо въ окна вагона.
— Вчерашній мой мучитель, — быстро сказала она мужу и показала чиновнику языкъ, прибавивъ:- Вотъ тебѣ за вчерашнее!
XVIII
Стучитъ, гремитъ поѣздъ, увозя супруговъ Ивановыхъ изъ Бѣлграда по направленію къ Константинополю. Глафира Семеновна сняла корсетъ и сапоги и, надѣвъ туфли, стала укладываться на скамейку спать уже «на бѣло», какъ она выражалась, то есть до утра. Николай Ивановичъ вынулъ книгу «Переводчикъ съ русскаго языка на турецкій» и хотѣлъ изучать турецкія слова, но вагонъ былъ плохо освѣщенъ и читать было невозможно. Въ купэ вошелъ сербскій кондукторъ съ фонаремъ, безъ форменнаго платья, но въ форменной фуражкѣ, привѣтствовалъ словами: «добри вечеръ, помози Богъ» и спросилъ билеты.
Билеты поданы, простригнуты, но кондукторъ не уходитъ, смотритъ на лежащую на скамьѣ Глафиру Семеновну и, улыбнувшись, говоритъ что-то по-сербски…
— Представь себѣ, я хоть и не понимаю словъ его, но знаю, о чемъ онъ говоритъ, сказалъ Николай Ивановичъ женѣ. — Да, да… обратился онъ къ кондуктору, тоже улыбаясь. — Молимъ васъ никого къ намъ въ купэ не пускать — и вотъ вамъ за это динаръ. Динаръ здѣсь и динаръ потомъ, когда пріѣдемъ въ Софію, получите.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.