Страница 8 из 74
— Надо поспрашивать ихъ, а то какъ-бы не ошибиться, — сказала Глафира Семеновна и, обратясь къ сторожу, спросила: — Инъ Берлинъ? Ви филь уръ?
— Noch eine halbe Stunde, — отвѣчалъ тотъ.
— Что онъ говоритъ? — задалъ вопросъ Николай Ивановичъ.
— Да Богъ его знаетъ что… Что-то непонятное.
— Такъ ты переспроси.
— Имъ Берлинъ? Эйнъ уръ?
— Ja, ja, Madame, um einz…
— Въ часъ, вѣрно.
Такимъ-же манеромъ былъ спрошенъ второй сторожъ, третій, четвертый и пятый. Отвѣты были одинаковые. Каждому сторожу Николай Ивановичъ совалъ въ руку по десяти-пфенниговой монетѣ, говоря: «немензи и тринкензи». Сторожа благодарили словомъ «данке» и удивленно смотрѣли на щедрыхъ русскихъ.
— Теперь ужъ вѣрно. Всѣ въ одинъ голосъ говорятъ, что въ часъ, — проговорилъ Николай Ивановичъ, тяжело вздохнувъ.
Ровно въ часъ къ платформѣ подошелъ поѣздъ и выпустилъ пассажировъ. Супруги ринулись къ вагонамъ и вскочили въ первое попавшееся купэ. Тамъ уже сидѣли два нѣмца — одинъ тощій, другой толстый.
— Херъ… Бите… — обратился къ нимъ Николай Ивановичъ. — Васъ истъ дасъ? Берлинъ?
— O, ja. Ma
— Берлинъ? Слава тебѣ, Господи!
Заглянулъ въ вагонъ кондукторъ и спросилъ билеты. Посмотрѣвъ на билеты супруговъ, онъ сказалъ:
— Zu Dirschau müssen Sie umste igen.
— Глаша! Что онъ сказалъ?
— Песъ его знаетъ, что, — отвѣчала жена и задала вопросъ кондуктору:- Берлинъ?
— Ja, ja… Aber in Dirschau werden Sie umsteigen, — повторилъ кондукторъ. — Этотъ вагонъ отъ Диршау пойдетъ на Данцигъ, а въ Диршау вы сядете въ другой поѣздъ, который пойдетъ въ Берлин, — прибавилъ онъ также по-нѣмецки, но супруги изъ всего этого поняли только слово «Берлинъ».
— Не ошиблись: Берлинъ, — кивнулъ женѣ Николай Ивановичъ.
Свистокъ, отклики на паровозѣ и поѣздъ помчался.
— Любопытно-бы было знать, въ которомъ часу мы будемъ завтра въ Берлинѣ? — говорила Глафира Семеновна мужу.
— A ты понатужься да и спроси вотъ y этого толстенькаго нѣмца. У него лицо основательное.
Глафира Семеновна сообразила, безвучно пошевелила нѣсколько разъ губами и спросила:
— Берлинъ ви филь уръ?
— Ganz genau, Madame, ka
— Что онъ, Глаша, говоритъ?
Глафира Семеновна, понявшая только слово «моргенъ» и переведшая его по-русски словомъ — «завтра», отвѣчала:
— Говоритъ, что завтра, a про часъ ничего не сказалъ. Что завтра-то, такъ мы и сами знаемъ.
— Такъ ты переспроси. Или постой, я переспрошу. Берлинъ ви филь уръ?
Нѣмецъ развелъ руками.
— Um wie viel Uhr, das weiss ich nicht, aber ich weiss nur, dasz am Morgen früh…
— Тьфу пропасть! Опять: завтра.
На слѣдующей станціи тотъ-же вопросъ былъ предложенъ кондуктору. Кондукторъ отвѣчалъ по-нѣмецки;
— Я ѣзжу до Данцига. Это другая вѣтвь. Про Берлинъ не могу сказать, — и опять прибавилъ слово «моргенъ», то есть «утромъ», но супруги опять-таки перевели это слово словомъ «завтра».
И опять помчался поѣздъ, останавливаясь на минуту и на двѣ на станціяхъ. Въ вагонъ заглядывали кондукторы, простригали, отрывали клочки и цѣлые билеты изъ книжки прямого сообщенія и всякій разъ предупреждали, что въ Диршау придется пересѣсть въ другой поѣздъ, твердя: «шт Dirshau müssen Sie umsteigen». Супруги затвердили уже и слова «Диршау» и «умштейгенъ», но все-таки не могли понять, что они обозначаютъ.
— Чортъ его знаетъ, что онъ такое говоритъ: «дырша да умштейгенъ»! — разводилъ всякій разъ руками Николай Ивановичъ и съ досады плевалъ.
— Не горячись, не горячись. Вѣдь уже всѣ въ одинъ голосъ говорятъ, что ѣдемъ мы въ берлинскомъ вагонѣ и въ Берлинъ, стало быть, горячиться тутъ не-чего. Пускай ихъ, что хотятъ говорятъ. Только бы благополучно доѣхать, — останавливала его Глафира Семеновна, стараясь успокоить.
Супругъ, наконецъ, успокоился, и началъ дремать.
IX
Черезъ нѣсколько минутъ поѣздъ остановился.
Застукали желѣзные молотки о чугунныя колеса вагоновъ, засуетились кондукторы, распахивая дверцы вагоновъ купэ. Слышались возгласы: «Dirschau, Dirschaul Drei Minuten»… Глафира Семеновна спокойно сидѣла около открытой двери купэ и смотрѣла на платформу, по которой сновали носильщики съ багажомъ, катились телѣжки съ ящиками и тюками, суетилась публика, размахивая руками съ зонтиками, баульчиками, связкой пледа. Николай Ивановичъ спалъ, похрапывая самымъ аппетитнымъ образомъ. Вдругъ къ ихъ купэ подбѣжалъ кондукторъ, нѣсколько минутъ тому назадъ ревизовавшій ихъ билеты, и поспѣшно воскликиулъ, обращаясь къ Глафирѣ Семеновнѣ:
— Madame, was sitzen Sie de
Глафира Семеновна ничего не поняла и, не шевелясь, смотрѣла во всѣ глаза.
— Dirschau! Miïssen umsteigen! — повторилъ кондукторъ и сдѣлалъ жестъ, приглашающій ее выйти изъ вагона. — Schneller! Schneller! Umsonst werden Sie nach Danzig fahren.
— Коля! Да проснись-же! Смотри, что онъ говоритъ! — засуетилась Глафира Семеновна, расталкивая мужа.
Тотъ проснулся и потягивался. Кондукторъ кричалъ: «schnell, schnell» и показывалъ, что надо выходить изъ вагона.
— Коля! Да прочухайся-же! Онъ махаетъ и показываетъ, чтобы мы выходили изъ вагона, — продолжала Глафира Семеновна, — Поломалось что-нибудь, что-ли?
— Да почемъ-же я-то знаю! — зѣвалъ Николай Ивановичъ во всю ширину рта. — Спроси. Вѣдь ты все-таки лучше меня знаешь нѣмецкій языкъ.
— Виръ инъ Берлинъ, — сказала кондуктору Глафира Семеновна.
— Ja, ja. Nach Berlin. Also hier müssen Sie umsteigen und weiter fahren. Gott im Himmell Was thun Sie de
И опять жестъ, приглашающій выйти изъ вагона. Николая Ивановича кондукторъ даже схватилъ за руку и протянулъ къ двери.
— Чортъ его знаетъ, куда онъ меня тащитъ? — упирался тотъ. — Пріѣхали, что-ли? Херъ кондукторъ, Берлинъ?
— Ja, ja… Berlin… Schneller! Schneller!
— Глаша! Вообрази, въ Берлинъ пріѣхали! Вотъ такъ штука! — восклицалъ Николай Ивановичъ, вытянутый уже кондукторомъ на платформу.
— Да что ты!
— Schneller, schneller, Madame! Uni Gottes willen, schneller.
— Выходи скорѣй! Вотъ неожиданность-то! Думали, что завтра пріѣдемъ въ Берлинъ, а пріѣхали ночью.
Выскочила изъ вагона и Глафира Семеновна, но все еще не вѣрила и спрашивала кондуктора:
— Берлинъ? Берлинъ?
— Да, да… Отсюда вы должны ѣхать. Поѣздъ вамъ укажутъ, — отвѣчалъ тотъ по-нѣмецки.
Николай Ивановичъ совалъ ему въ руку два «нѣмецкихъ гривенника» и говорилъ:
— Данке, очень данке… Спасибо, что предупредили.
Кондукторъ захлопнулъ дверцы купэ. Раздался свистокъ и поѣздъ помчался.
— Вотъ неожиданность-то! Пріѣхали, въ Берлинъ пріѣхали! — бормоталъ Николай Ивановичъ на платформѣ. Какъ-же нѣмцы-то намъ все твердили, что моргенъ, моргенъ, то-есть завтра.
— Да вѣдь ужъ оно завтра и есть. Вѣдь говорили-то намъ вчера. Ежели по часамъ судить, то теперь ужъ завтра, потому утро, — отвѣчала супруга. — Ну пойдемъ. Надо въ гостинницу ѣхать. Вѣдь мы рѣшили сутки пробыть въ Берлинѣ и посмотрѣть городъ.
Они двинулись къ станціоннымъ дверямъ. Въ окна виднѣлся буфетъ и снующіе кельнеры.
— Вокзалишка-то неважный, — говорилъ Николай Ивановичъ, переступая порогъ станціоннаго дома. — Я думалъ, что въ Берлинѣ ужъ и не вѣдь какой шикарный вокзалъ. Будешь что-нибудь ѣсть и пить на станціи?
— Какое теперь питье и ѣда! Только-бы скорѣе до постели. Поѣдемъ скорѣе въ гостинницу. Вонъ гостинничный швейцаръ стоитъ и у него на шапкѣ «Готель де-Берлинъ» написано. Поѣдемъ съ нимъ. Навѣрное, у нихъ карета. Онъ намъ и нашъ багажъ выправитъ. Дай ему квитанцію.
— Надо вѣдь еще про саквояжъ и подушки справиться, которые мы въ томъ прежнемъ поѣздѣ оставили. Вѣдь ужъ телеграмму нашу они навѣрное получили.