Наши за границей

— Пойдемъ-ка мы лучше побродимъ по саду, да зайдемъ къ этимъ самымъ дикимъ въ ихъ домики, посмотримъ, какъ они живутъ, — сказалъ Николай Ивановичъ. — Чего тутъ-то глаза пялить. Ей-ей, никакого интереса въ этихъ скачкахъ. Посмотрѣли, и будетъ. Кстати-же тамъ и ресторанъ. Вставай, Глаша.

— Да ужъ лучше, дѣйствительно, по саду походить, — согласилась Глафира Семеновна, вставая съ мѣста.

Безпрекословно поднялся и землякъ. Они вышли изъ амфитеатра и по дорожкамъ сада направились къ жилищамъ индѣйцевъ.

Въ палаткахъ индѣйцевъ шла стряпня. Оставшіяся въ палаткахъ женщины, очевидно, приготовляли ужинъ для своихъ мужчинъ, гарцующихъ въ настоящее время на аренѣ. Николай Ивановичъ, Глафира Семеновна и землякъ подняли войлокъ висѣвшій у входа, и вошли въ одну изъ такихъ палатокъ. Тамъ было дымно. Горѣлъ костеръ, разложенный на землѣ, и надъ костромъ висѣлъ котелокъ съ варящейся въ немъ пшенной кашей. Около костра на корточкахъ сидѣли двѣ женщины — одна старая, другая молодая. Старая мѣшала деревянной палкой кашицу въ котлѣ. Молодая, имѣя въ рукѣ серповидный коротенькій ножъ, разрѣзала мясо на мелкіе кусочки, продѣлывая эту работу прямо землѣ съ притоптанной травой. Женщины были однѣхъ только шерстяныхъ короткихъ и чрезвычайно узкихъ юбкахъ полосатаго рисунка и въ грязныхъ рубашкахъ безъ рукавовъ. Ноги у обѣихъ были босыя. Голова старой женщины была повязана пестрымъ платкомъ; молодая женщина простоволосая, но за то на шеѣ имѣла нѣсколько нитокъ цвѣтныхъ бусъ. При входѣ посѣтителей женщины заговорили что-то на своемъ нарѣчіи. Наконецъ молодая стрѣльнула глазами въ сторону Николая Ивановича, поднялась съ земли и, подойдя къ нему, положила ему на плечи руки и улыбнулась.

— Мосье… Ашете абсангъ… Ашете абсантъ пуръ ну… — сказала она и стала ласково трепать Николая Ивановича по щекамъ.

— Брысь, брысь!.. — замахалъ тотъ руками и пятясь.

Но женщина не унималась. Она схватила его за руки и стала притягивать къ себѣ, какъ-бы стараясь, чтобы онъ ее поцѣловалъ.

— Да чего ты пристала-то, черномазая? — бормоталъ Николай Ивановичъ, стараясь высвободить свои руки изъ рукъ женщины, но та была сильна, и это не такъ легко было сдѣлать. Она продолжала Держать его руки и говорила все ту-же фразу:

— Ашете абсантъ пуръ ну, ашете абсантъ.

— Она проситъ, чтобы вы купили ей анисовой водки, — перевелъ землякъ Николаю Ивановичу.

— Водки? Такъ чего-же она мнѣ руки-то ломаетъ! И вѣдь какая сильная, подлецъ!

Николай Ивановичъ косился на жену. Та уже вспыхивала, блѣднѣя и краснѣя отъ ревности, и наконецъ проговорила:

— Вотъ пахалка-то! Николай Иванычъ! Да что-жъ ты стоишь-то, да за руки ее держишь! Пойдемъ вонъ… Выходи…

— Она меня держитъ, а не я ее… Пусти, черномазая! — рванулся онъ, вырвавъ одну руку, но женщина, улыбаясь и показывая бѣлые зубы, держала его за другую и бормотала:

— Ашете абсантъ, ашете абсантъ.

— Николай Иванычъ! Да что-жъ ты въ самомъ дѣлѣ!.. — возвысила голосъ Глафира Семеновна. — Вѣдь сказано, чтобы ты выходилъ!

— Душечка… Она меня держитъ…

Онъ потянулся къ выходу и, такъ какъ его держали, вытащилъ за собой изъ палатки женщину. Та, предполагая, что Николай Ивановичъ согласился уже купить ей абсенту и сейчасъ поведетъ ее въ ресторанъ, обняла его другой рукой за шею, поцѣловала и заговорила:

— Мерси, мерси… Аллонъ, аллонъ…

Но тутъ Глафира Семеновна не выдержала. Она взмахнула дождевымъ зонтикомъ и съ крикомъ: «ахъ, ты подлая индѣйская морда!» ударила женщину по головѣ. Взвизгнула въ свою очередь и женщина. Увидавъ, что ударъ нанесенъ ей Глафирой Семеновной, она выпустила изъ рукъ руку Николая Ивановича, бросилась на Глафиру Семеновну и вцѣпилась въ ея ватерпруфъ, сверкая глазами и бормоча непонятныя слова. Глафира Семеновна разсвирѣпѣла и тоже держала ее за воротъ рубахи.

— Меня хватать? Меня? Ахъ, ты индѣйка мерзкая! Да я тебѣ всѣ бѣльмы твои выцарапаю… бормотала она.

— Глаша, оставь, оставь… — началъ было Николай Ивановичъ, оттаскивая за плечо жену, но было уже поздно…

Въ одно мгновеніе Глафира Семеновна и индіянка вцѣпились другъ дружкѣ въ волосы и упали на траву, барахтаясь и царапаясь.

— Господи! Да что-же это такое! — воскликнулъ Николай Ивановичъ и бросился разнимать дерущихся. Землякъ! Да что-же вы-то сложа руки! стоите? Помогите и вы! — закричалъ онъ земляку.

Землякъ тоже началъ разнимать. Онъ сѣлъ на индіянку и старался отдернутъ ея руку отъ Глафиры Семеновны; но тутъ выбѣжала изъ палатки старая индіянка и, заступаясь за молодую, принялась тузить кулаками по спинѣ земляка, Глафиру Семеновну и Николая Ивановича. Сдѣлалась общая свалка. Къ происшествію между тѣмъ, заслыша крики, подбѣгали гарсоны изъ ресторана, путаясь. въ своихъ длинныхъ бѣлыхъ передникахъ; стремились мальчишки индѣйцы.

Кое-какъ сцѣпившихся женщинъ растащили. Женщины еле переводили духъ и каждая но-своему выкрикивала угрозы.

— Наглая индѣйская тварь! Потаскушка! Въ моихъ глазахъ и вдругъ смѣетъ къ моему мужу Цѣловаться лѣзть! Я покажу тебѣ, мерзавка! — слышалось у Глафиры Семеновны. Бормотала что-то и индіянка, показывая кулаки. Шляпка Глафиры Семеновны валялась на травѣ, вся измятая, валялся и переломанный зонтикъ. — Ахъ, срамъ какой! Ахъ, срамъ какой! Глаша, Глаша! Да уймись-же… — говорилъ Николай Ивановичъ, передавая растрепанную Глафиру Семеновну тоже растрепанному и безъ шляпы земляку, и принялся поднимать шляпы и зонтикъ.

Гарсоны и собравшаяся публика, держась за бока, такъ и покатывались со смѣха.

LXII

Когда супруги пришли въ себя, то прежде всего они набросились другъ на друга съ упреками.

— Тебѣ хотѣлось, чтобъ все это произошло, ты искалъ этого, ты нарочно лѣзъ на дикихъ. У тебя только и разговора было, что о дикихъ. Радъ теперь, радъ, что такой скандалъ вышелъ. — говорила, чуть не плача, Глафира Семеновна Николаю Ивановичу.

— Душенька, ты сама виновата. Ты первая хватила эту самую индѣйку зонтикомъ по головѣ,- отвѣчалъ тотъ.

— Да, хватила, но я хватила за дѣло. Какъ она смѣла къ тебѣ лѣзть! Вѣдь лѣзла цѣловаться съ тобой, вѣдь она облапливала тебя. Будто я не видѣла! И главное, при женѣ, при законной женѣ, мерзавка, это дѣлаетъ.

— Да почемъ она знала, что ты моя жена?

— А! Ты еще хочешь защищать ее? Tu радъ былъ, радъ, что она съ тобой обнималась и цѣловаться лѣзла! Ну, да, конечно, ты искалъ этого, ты самъ лѣзъ на это. Жаль, что я вмѣстѣ съ ней и тебя зонтикомъ по башкѣ не откатала.

— Вовсе я не того искалъ и не на то лѣзъ. Очень мнѣ нужно обниматься и цѣловаться съ грязной, вонючей бабой! Отъ нея лукомъ такъ и разило.

— Молчи. Вы любите это. Вамъ какая угодно будь грязная и вонючая баба, но только-бы не жена.

— Ахъ, Глаша, Глаша, какъ ты несправедлива! Я просто хотѣлъ покормить эту индѣйку остатками гуся. Никогда я не видалъ, какъ ѣдятъ дикіе, хотѣлъ посмотрѣть — и вотъ…

— Ну, довольно, довольно! Дома ужъ я съ тобой поговорю! Пойдемъ домой!

— Ты, душечка, прежде успокойся, приди въ себя. Нельзя въ такомъ видѣ ѣхать домой. Зайдемъ прежде вотъ въ ресторанчикъ. Тамъ есть навѣрное уборная, и ты поправишься, приведешь Въ порядокъ свой костюмъ, потомъ мы выпьемъ чего-нибудь холодненькаго… — уговаривалъ Николай Ивановичъ жену.

— Чтобы я послѣ этого скандала да пошла въ ресторанъ! Да вы съ ума сошли! Ужъ и здѣсь-то съ нами всѣ лакеи смѣются, а тамъ-то что будетъ!

— Не станутъ они тамъ смѣяться. Здѣсь они смѣются просто сгоряча. А поразмысливъ, они очень хорошо поймутъ, что это не скандалъ, а просто недоразумѣніе. Зайдемъ, Глаша, въ ресторанъ. Ты хоть немножко придешь въ себя.

— И стыда на себя этого не возьму. Какъ я послѣ этого буду глядѣть въ глаза прислугѣ? Вѣдь всѣ лакеи видѣли, какая у насъ была свалка.

— Эка важность! Ну, кто насъ здѣсь знаетъ! Рѣшительно никто не знаетъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, не проси. Домой.

Глафира Семеновна наскоро начала приводить свой костюмъ въ порядокъ. Къ ней подошелъ землякъ, до сихъ поръ разговаривавшій о чемъ-то е гарсономъ ресторана, и принялся ее уговаривать.