Страница 50 из 74
— Такъ что-жъ, что пуръ труа? Что не доѣдимъ — съ собой возьмемъ, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — да немного, братъ, я думаю, и съ собой-то брать придется. Постой, постой… — остановилъ онъ повара, взявшаго уже съ мраморной доски гуся и индѣйку и сбиравшагося удалиться къ очагу. — Анкоръ ля вьяндъ… мяса надо, нельзя безъ мяса…
— Полно, Николай Иванычъ, ну, куда намъ столько! — вскинула на него глаза Глафира Семеновна.
— Матушка, я оголодалъ въ Парижѣ. Какъ вы думаете, землякъ, не заказать-ли намъ еще телячьей грудинки, что-ли?
— Грудинка, гусь, индѣйка — да этого и не вынесешь.
— Не знаю, какъ вы, а я вынесу. Ужъ очень я радъ, что до настоящей ѣды-то добрался.
— Довольно, довольно. Вотъ теперь нужно только спросить, какой у нихъ супъ есть.
— Нѣтъ-ли щецъ кислыхъ?
— Нѣтъ, нѣтъ. Этого вы здѣсь въ Парижѣ ни за какія деньги не достанете. Quelle soupe est-ce quе vous avez aujourd’hui? — спросилъ землякъ повара, и, получивъ отвѣтъ, сказалъ:- Только бульонъ и супъ пюрэ изъ зеленаго гороха. Вы какъ хотите, а мнѣ при индѣйкѣ и гусѣ, кромѣ бульона, ничего не выдержать.
— Супъ пюрэ… пюрэ, мосье… Онъ — бульонъ, а же — пюре, — закивалъ повару Николай Ивановичъ и прибавилъ:- Все-таки посытнѣе. Ну, такъ вотъ: ле индѣйка, ле гусь и супъ пюрэ и бульонъ. Ахъ, Да… Стой, стой! Салатъ анкоръ. Боку салатъ.
Предвкушая блаженство сытнаго обѣда, Николай Ивановичъ улыбнулся и радостно потиралъ руки.
— Винца-то красненькаго намъ подадутъ, землякъ? — спросилъ онъ.
— Сколько угодно. А вмѣсто водки мы коньяку выпьемъ, — отвѣтилъ землякъ.
LVIII
Когда супруги и землякъ усѣлись за столъ, къ нимъ подбѣжала миловидная женщина въ коричневомъ платьѣ, бѣломъ передникѣ и бѣломъ чепцѣ и загремѣла тарелками, разставляя ихъ на столѣ.
— А скатерть, а скатерть на столъ? — заговорилъ Николай Ивановичъ.
— Здѣсь скатертей не полагается, — отвѣчалъ за женщину землякъ. — Чистый бѣлый мраморный столъ, вотъ и все. Простота и опрятность. Посмотрите также на сервировку. Вѣдь эдакой тарелкой можно гвозди въ стѣну заколачивать, до того она толста.
— Коньякъ, мадамъ, коньякъ… Апортэ… — торопилъ прислугу Николай Ивановичъ.
— Cognac? А présent? — удивленно спросила та.- Mais vous n’avez pas encore mangé…
— Да, да… Это по-русски… — пояснилъ ей на французскомъ языкѣ землякъ. — Въ Россіи всегда пьютъ крѣпкое вино передъ ѣдой, а не послѣ ѣды. Это для аппетита. Принесите намъ, пожалуйста, флакончикъ коньяку и порцію сыру.
Коньякъ поданъ. Мужчины начали пить. Прислуга съ удивленіемъ наблюдала за ними издали, пожимала плечами и переглядывалась съ другой прислугой, указывая на мужчинъ глазами. Подали супъ. Мужчины выпили коньяку и передъ супомъ. Видя это, прислуга чуть не расхохоталась и и спѣшно отвернулась, еле удерживая смѣхъ. Это не уклонилось отъ взора Николая Ивановича.
— Чего это ихъ коробитъ? — спросилъ онъ земляка.
— Не принято здѣсь пить коньякъ передъ ѣдой. Его пьютъ только послѣ ѣды, и вотъ этимъ прислужающимъ барынькамъ и кажется это диво.
— Дуры, совсѣмъ дуры!
Но вотъ появилась и индѣйка съ гусемъ, еще только снятые съ вертела, шипящіе въ своемъ собственномъ жирѣ, распространяющіе запахъ, разжигающій аппетитъ. Ихъ несли двѣ женщины на двухъ блюдахъ. Сзади нихъ шествовалъ поваръ съ ножами за поясомъ и съ салатникомъ, переполненнымъ салатомъ. Женщины и поваръ никакъ не могли сдерживать улыбки. Поваръ даже не утерпѣлъ и проговорилъ:
— Voyons, messieurs… Il faut avoir grand appétit pour manger tout èa [27].
Онъ вынулъ изъ-за пояса ножъ, спросилъ, не нужно-ли разнять птицъ, и, получивъ утвердительный отвѣтъ, разрѣзалъ ихъ самымъ артистическимъ образомъ. Николай Ивановичъ накинулся на гуся,
Глафира Семеновна и землякъ навалились на индѣйку.
— Каково изжарено-то? — торжествующе спрашивалъ землякъ.
— Прелесть! — отвѣчалъ Николай Ивановичъ, набивая себѣ ротъ.
Поваръ и прислуживавшія женщины стояли въ отдаленіи съ любопытствомъ смотрѣли на ѣдоковъ и улыбаясь перешептывались. Женщинъ стояло уже не двѣ, a пять-шесть. Къ любопытнымъ присоединился еще и поваръ. Очевидно, они даже спорили, съѣдятъ-ли посѣтители все безъ остатка или спасуютъ. Но птицы были громадны. Глафира Семеновна первая оттолкнула отъ себя тарелку. Землякъ тоже вскорѣ спасовалъ. Дольше всѣхъ ѣлъ Николай Ивановичъ, кладя себѣ поперемѣнно на тарелку то кусокъ гуся, то кусокъ индѣйки, но и онъ вскорѣ отеръ губы салфеткой и сказалъ:
— Ассе. Теперь венъ ружъ… Теперь краснымъ винцомъ позабавимся. Вотъ это настоящій обѣдъ, вотъ это я понимаю! — воскликнулъ онъ. — Мерси, землякъ, что указалъ мѣсто, гдѣ можно поѣсть въ волю.
Онъ взялъ его за руку и потрясъ ее.
У прислуги и поваровъ замѣтно было движеніе.
«Je disais que c’est difficile» [28], заговорилъ усатый поваръ и получилъ отъ другого повара какую-то серебряную монету. Очевидно, что они держали пари, будутъ-ли съѣдены гусь и индѣйка, — и усатый поваръ выигралъ пари.
Землякъ поманилъ къ себѣ прислуживавшую при столѣ женщину и отдалъ приказъ, чтобы остатки жаркого были завернуты въ бумагу, что и было исполнено. Подавая на столъ пакетъ съ остатками жаркого, женщина сказала по-французски:
— Вамъ вотъ втроемъ не удалось и половина съѣсть отъ двухъ птицъ, а два мѣсяца тому назадъ насъ посѣтилъ одинъ англичанинъ, который одинъ съѣлъ большого гуся.
Землякъ тотчасъ-же перевелъ это своимъ собесѣдникамъ.
— Ничего не значитъ. И я-бы съѣлъ цѣлаго гуся, ежели-бы сейчасъ-же послѣ обѣда соснуть часика два, а вѣдь намъ нужно сегодня идти въ театръ, — сказалъ Николай Ивановичъ, наливая себѣ и земляку краснаго вина въ стаканы. — Ну-съ, за упокой гуся. Славный былъ, покойникъ! Чокнемтесь, землякъ.
— Извольте. Но надо также помянуть и индѣйку и упокой индѣйки… Большого достоинства была покойница.
— Да, да… спасибо имъ обоимъ. По ихъ милости я въ первый разъ заграницей наѣлся досыта.
Николай Ивановичъ и землякъ сдѣлали по большому глотку вина изъ своихъ стакановъ.
LIX
Уже стемнѣло, когда компанія покончила съ своимъ обильнымъ, но не разнообразнымъ обѣдомъ. Николай Ивановичъ и землякъ выпили много и порядочно разгорячились. Николай Ивановичъ хотѣлъ пить еще, но землякъ остановилъ его.
— Довольно, довольно. Пора и въ циркъ на представленіе индѣйцевъ, а то опоздаемъ, — сказалъ онъ. — Циркъ этотъ отсюда не близко. Онъ за городомъ. Положимъ, мы туда поѣдемъ по желѣзной дорогѣ Ceinture, но когда еще до станціи дойдешь. А выпить мы и въ циркѣ можемъ.
Они захватили съ собой остатки жаркого, вышли изъ съѣстной лавки и отправились на станцію желѣзной дороги. Пришлось пройти нѣсколько улицъ.
— Дикіе эти индѣйцы-то, которые будутъ представлять? — поинтересовалась Глафира Семеновна.
— Дикіе, дикіе… — отвѣчалъ землякъ. — Двѣсти пятьдесятъ лошадей, двѣсти всадниковъ, буйволы, собаки, масса женщинъ и дѣтей. — и все это стрѣляетъ, сражается. Говорятъ, индѣечки есть прехорошенькія, — прибавилъ онъ, толкнувъ въ бокъ Николая Ивановича и подмигнувъ глазомъ, но тутъ спохватился, что вмѣстѣ съ ними находится Глафира Семеновна, и умолкъ.
Николай Ивановичъ въ свою очередь подтолкнулъ земляка.
— Тс… Самоваръ тутъ… — сказалъ онъ, припоминая его изреченіе, что въ Тулу съ своимъ самоваромъ не ѣздятъ.
— Какой самоваръ? — спросила Глафира Семеновна мужа, не понимая въ чемъ дѣло.
— Такъ, никакой. Чего тебѣ? Мы промежъ себя.
— Ты, кажется, ужъ съ коньяку-то заговариваться начинаешь? Гдѣ ты самоваръ увидалъ.
— Ну, вотъ… Пошла, поѣхала… Теперь тебя не остановишь.
Глафира Семеновна сердито вздохнула.
— Ахъ, какъ я не люблю съ тобой съ пьянымъ возиться!
— Да гдѣ-же я пьянъ-то, гдѣ? И что мы такое выпили? Самую малость выпили.
Произошла пауза.
— Пожалуйста, только ты, Николай Иванычъ, съ этими дикими не связывайся, — опять начала Глафира Семеновна. — А то вѣдь я тебя знаю: ежели у тебя въ головѣ муха, то ты и съ дикимъ радъ пить. И что это здѣсь въ Парижѣ за мода на дикихъ? Городъ, кажется, образованный, а куда ни сунься — вездѣ дикіе.