Страница 44 из 74
— Программъ? Вуй… А какъ она, а ля рюссъ написана или а ля франсе?
— Да, конечно-же, по-французски, — отвѣчала Глафира Семеновна.
— А по-французски, такъ на кой она намъ шутъ? Все равно я ничего не пойму. Алле, мадамъ, алле… Не надо. Не про насъ писано… — замахалъ Николаевичъ Ивановичъ руками, но капельдинерша не унималась. Она подкатила глаза совсѣмъ подъ лобъ, такъ что сверкнула бѣлками, улыбнулась еще шире и прошептала:
— Un peu, monsieur… Soyez aimable pour une Pauvre femme… Vingt centimes, dix centimes [19].
— Вотъ неотвязчивая-то? Да что это изъ французскихъ цыганокъ, что-ли! Мелкихъ нѣтъ, мадамъ. Вотъ только одинъ мѣдякъ трешникъ и остался, — показалъ Николай Ивановичъ десяти-сантимную монету.
— Merci, monsieur, merci… — заговорила капельдинерша и вырвала у него изъ рукъ монету.
— Ну, бабье здѣшнее! И мѣдяками не брезгуютъ, а смотри-ка, какъ одѣта!
Глафира Семеновна сидѣла съ принесеннымъ съ собой биноклемъ и осматривала въ него ярусы ложъ. Николай Ивановичъ также блуждалъ глазами по верхамъ. Это не уклонилось отъ взгляда капельдинершъ и передъ нимъ остановилась уже пятая раскрашенная капельдинерша и совала ему въ руки маленькій бинокль, приговаривая:
— Servez-vous, monsieur, et do
— Тьфу ты пропасть! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Да не надо, ничего мнѣ больше не надо.
Раскрашенная капельдинерша не унималась и приставала къ нему.
— Цыганки, совсѣмъ цыганки… — пробормоталъ онъ, вытаскивая карманъ брюкъ и показывая, что онъ пустъ, и прибавилъ:- На, смотри… Видишь, что рьянъ…
— Ну, вотъ ей мѣдячекъ, а то вѣдь не отстанетъ, — сказала Глафира Семеновна, порылась въ карманѣ и вынула десять сантимовъ.
— Merci, madame, merci… — закивала ей капельдинерша, взявъ мѣдную монетку, отскочила и стала приставать къ другому мужчинѣ.
Театръ наполнялся публикой. Въ верхнемъ ярусѣ виднѣлись мужчины, сидящіе бокомъ на барьерѣ, что крайне удивляло супруговъ. Оркестръ строился и наконецъ грянулъ. Минута — и взвился занавѣсъ.
L
Представленіе фантастическаго балета «Экзельсіоръ» началось. Декораціи были великолѣпныя, костюмы тоже, но танцовала только балерина, исполняющая главную роль, остальныя-же исполнительницы балета, хоть и были одѣты въ коротенькія балетныя юбочки, только позировали съ гирляндами цвѣтовъ въ рукахъ, съ тюлевыми шарфами, съ стрѣлами, съ флагами, но въ танцы не пускались. Онѣ откидывали то правыя ноги, то лѣвыя, то наклонялись корпусомъ впередъ, то откидывались назадъ — и только. Это не уклонилось отъ взоровъ супруговъ.
— Удивительное дѣло: только одна танцовщица и распинается въ танцахъ, а всѣ другія только на мѣстѣ толкутся да ноги задираютъ, — сказалъ Николай Ивановичъ, когда балерина чуть-ли не въ десятый разъ стала выдѣлывать замысловатое соло на пуантахъ. — У насъ ужъ ежели балетъ, то всѣ прыгаютъ, всѣ стараются, а здѣсь кордебалетъ какъ будто только на манеръ мебели. — Все-таки хорошо, все-таки интересно. Ты посмотри, какая роскошная обстановка, — отвѣчала Глафира Семеновна.
— Ей-ей, у насъ, въ Петербургѣ, балетъ лучше. Театра такого роскошнаго нѣтъ, а балетъ лучше. — Ну, какъ-же лучше-то! Смотри, смотри: принесли лѣстницы и забрались на ступеньки. Вонъ какъ высоко стоятъ и руками машутъ. Вѣдь это цѣлая гора изъ людей.
— Вѣрно. Но танцовальнаго-то дѣйствія все-таки нѣтъ. Ты посмотри: одна только танцовщица и надсажается, взмылилась, отъ нея ужъ паръ валитъ, a ей никто не помогаетъ. Балетъ долженъ состоять изъ танцевъ. Всѣ пляшутъ, всѣ подпрыгиваютъ, всѣ кружатся, — вотъ это я понимаю.
— Вѣрно, ужъ здѣсь такой обычай…. Перемѣнилось нѣсколько картинъ со скорой перемѣной и опустили занавѣсъ. Начался антрактъ. Супруги начали наблюдать публику.
— Удивительное дѣло, что и здѣсь въ театрѣ нѣтъ хорошихъ нарядовъ на публикѣ. Оказывается, что я лучше всѣхъ одѣта, — сказала Глафира Семеновна. — Даже обыкновенныхъ-то простыхъ модныхъ нарядовъ нѣтъ, a все рвань какая-то. Именно рвань. Гдѣ-же хваленые французскіе модные наряды-то?.. На выставкѣ ихъ нѣгь, въ театрѣ нѣтъ. Да вѣдь въ какомъ театрѣ-то! Въ балетѣ. У насъ въ балетъ являются разодѣтыми въ пухъ. Посмотри вонъ какая налѣво въ креслѣ сидитъ. Чуть не отъ корыта. Пальтишко на ней, я думаю, чуть не пять разъ перешивалось, на головѣ какая-то помятая шляпка. Ей-ей, я передъ отъѣздомъ заграницу нашей горничной Марфуткѣ въ сто разъ свѣжѣе этой шляпки свою шляпку подарила. Ну, Парижъ!..
— Не въ модѣ, должно быть, въ театръ рядиться, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
— Такъ куда-же рядиться-то? На выставку не рядятся, въ театръ не рядятся, такъ куда-же рядятся-то? А между тѣмъ Парижъ считается самымъ первымъ городомъ по части нарядовъ.
Николай Ивановичъ улыбнулся.
— А ты знаешь правило: сапожникъ всегда безъ сапоговъ, а портной съ продранными рукавами и въ отрепанныхъ брюкахъ, — сказалъ онъ. — Для чужихъ Парижъ наряды приготовляетъ, а самъ не щеголяетъ. Да и вотъ я что еще замѣтилъ. — продолжалъ онъ:- вѣдь мы сидимъ въ балетѣ, а посмотри-ка — гдѣ военные? Какъ есть ни одного офицера въ театрѣ.
— Да что ты!
— Ищи и укажи мнѣ. Даже въ первомъ ряду ни одного офицера нѣтъ, не говоря уже о генералахъ. Видишь первый рядъ… Только статскія плѣши и бороды.
Глафира Семеновна стала блуждать глазами по театру и отвѣчала:
— Дѣйствительно, вѣдь совсѣмъ нѣтъ военныхъ.
— Вотъ, вотъ… А у насъ-то въ балетѣ весь первый рядъ какъ на подборъ генералитетомъ да господами военными занятъ. Однако, что-же мы не сходимъ въ фойэ? Надо-бы съ землякомъ повидаться, съ которымъ мы давеча встрѣтились въ подъѣздѣ.
— Да, да… И очевидно, онъ человѣкъ знающій Парижъ, — подхватила Глафира Семеновна. — съ такимъ человѣкомъ пріятно…
Въ слѣдующемъ антрактѣ супруги гуляли по роскошному фойэ и отыскивали земляка, познакомившагося съ ними на подъѣздѣ театра.
LI
Землякъ вскорѣ былъ найденъ въ фойе театра. Онъ самъ искалъ супруговъ.
— Ну, какъ вамъ понравился балетъ? — спросилъ онъ Николая Ивановича.
— Ничего. Декораціи отличныя, костюмы тоже. Ну, а что насчетъ танцевъ — у насъ въ Петербургѣ куда лучше и шикарнѣе. Помилуйте, вѣдь здѣсь въ балетѣ всего только одинъ бабецъ и танцуетъ, а остальныя только съ боку на бокъ на мѣстѣ переваливаются, руками машутъ и улыбки строятъ.
— Здѣсь всегда только одна танцовщица, а остальное кордебалетъ.
— Да и кордебалета нѣтъ. Какой это къ чорту кордебалетъ! Вспомните, какъ у насъ въ балетѣ танцуютъ. Выскочатъ двѣ штучки, отмахаютъ на удивленье, а за ними ужъ, смотришь, выскочили четыре и откалываютъ еще лучше. Только эти кончили — третьяго цвѣта шесть штукъ выскакиваютъ и еще мудренѣе танецъ докладываютъ. А за этой шестеркой восьмерка летитъ, за восьмеркой-десять штукъ и только ужъ послѣ всѣхъ вылетаетъ госпожа балерина первый сортъ и начинаетъ балетныя штуки выдѣлывать. Вотъ это балетъ! Послушайте, позвольте вамъ предложить выпить чего-нибудь для перваго знакомства, — сказалъ Николай Ивановичъ земляку. — Гдѣ здѣсь буфетъ?
— Да здѣсь буфета пѣтъ.
— Какъ нѣтъ? Въ театрѣ, да нѣтъ буфета? Что вы!
— Въ очень немногихъ театрахъ въ Парижѣ есть буфетъ. А гдѣ и есть, то даже не въ театрѣ, а подъ театромъ — и входъ съ улицы.
— Ну, порядки парижскіе! Театры безъ буфетовъ, вмѣсто капельдинеровъ какія-то накрашенныя бабы-нахалки.
— А знаете-ли, что это за женщины, замѣняющій 3Дѣсь капельдинеровъ? — спросилъ землякъ и отвѣтилъ:- Большинство изъ нихъ, говорятъ, бывшія актрисы, фигуранточки, кордебалетныя. Устарѣла, пришла въ ветхость, растолстѣла, милый другъ сбѣжалъ, явились превратности судьбы — и вотъ онѣ изъ за кулисъ-то на капельдинерскую должность. Нѣкоторыя изъ нихъ, можетъ быть, когда-то даже здѣсь на сценѣ театра Эдена прыгали и тюлевыми шарфами потряхивали, а теперь, когда располнѣли и превратились въ шести-пудовыхъ бобеленъ, то ужъ какое тутъ прыганье! Вотъ антрепренеры во вниманіе прежнихъ заслугъ и позволяютъ имъ капельдинерствовать въ театрахъ собирать съ публики посильную дань.