Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 29 из 40

Однако в дни детства и юности Лаваля основным вопросом классовой борьбы оставался вопрос о политической власти буржуазии. Среди далекарлийцев, окружавших маленького Лаваля, в те годы нередко поднимались бурные и страстные споры о том, кто должен управлять страной. Симпатии маленького Лаваля, как и его отца, принадлежали буржуазии, перестраивавшей страну на капиталистический лад, вводившей машины, строившей фабрики, выбрасывавшей на рынок новые товары, вроде получивших мировую известность «шведских спичек», строившей железные дороги и пароходы. Однако, как и немецкая, шведская буржуазия далеко не была революционной и вовсе не шла во главе народного движения. Она пыталась только использовать народные массы для давления на правительство, с тем, чтобы получить для себя ряд нужных ей политических уступок. В 1866 году ей удалось, наконец, вопреки чиновническим и отчасти дворянским интересам, провести новую конституцию. Конституция 1866 года, благодаря установлению высокого имущественного ценза для выборов в риксдаг, привела к власти лишь имущую часть населения, и долю участия в государственной жизни получили лишь зажиточное крестьянство и торгово-промышленная буржуазия.

В новом риксдаге образовалось две партии: консервативная, включавшая в себя дворянство, чиновничество, часть торговой буржуазии, и прогрессивная c подавляющим в ней количеством крестьянства.

Борьба между обеими партиями продолжалась много лет.

Как все далекарлийцы, Лаваль оказался довольно отзывчивым и к политическим вопросам, поднимавшимся в риксдаге. Как только его общественное положение, имущественный и возрастной ценз позволили ему выставить свою кандидатуру в члены риксдага, он немедленно сделал это, и в 1888 году был избран во вторую палату. Он примкнул к прогрессивной партии и стал энергично поддерживать все начинания, направленные в защиту интересов промышленной буржуазии, с которыми были связаны теперь и его собственные интересы.

К этому времени положение рабочего класса при двенадцати- и четырнадцатичасовом рабочем дне, низкой заработной плате и отвратительных жилищных условиях стало настолько ужасным, что вызвало на ряде предприятий стихийное стачечное движение. Рабочее движение приняло типичные формы движения индустриального пролетариата, и профсоюзные организации, носившие доселе узкий цеховой характер, объединились в центральный комитет профессиональных союзов, принявший социал-демократическую программу. Появились первые рабочие газеты, и молодой шведский пролетариат стал активным фактором на политической арене Швеции. С организацией шведской социал-демократической партии пролетариат повел борьбу за всеобщее избирательное право. Если первые шаги рабочего движения находились под влиянием либеральной интеллигенции, то дальнейшее развитие его шло уже под руководством социал-демократических агитаторов, во главе которых стал вышедший из социалистических кружков Упсалы сын профессора Карл Брантинг. Он оставался до конца, своей жизни вождем социал-демократической партии, и ему именно она и была обязана своей умеренностью и оппортунизмом.

Таким образом первые шаги Лаваля на политическом поприще совпали с годами чрезвычайно напряженной политической жизни Швеции и обострением классовой борьбы. Нельзя сказать однако, что Лаваль увлекся новой деятельностью до равнодушия ко всему остальному. Нет, в центре его внимания и забот неизменно оставались технические проблемы, над разрешением которых он бился. Но поскольку все они исходили из потребностей промышленности и неотрывно были связаны с ее развитием, Лаваль принял участие в развернувшейся в это время борьбе между протекционистами и защитниками свободной торговли, борьбе, приведшей Лаваля в риксдаг.

Вопрос о протекционизме встал в Швеции в связи с индустриализацией Германии, превратившей ее в мощного конкурента на мировом рынке, а также в связи с усиленным экспортом сельскохозяйственных продуктов из Америки в Швецию. При энергичном содействии промышленной буржуазии вопрос о введении пошлин был поставлен перед правительством и вызвал столкновение внутри господствующих классов. Началась бешеная борьба между протекционистами, отражавшими интересы части промышленной буржуазии и кулачества, и защитниками свободной торговли, представлявшими торговую буржуазию и ту часть промышленной, которая наживалась на лесопильной и рудообрабатывающей промышленности и не боялась внешней конкуренции, но опасалась, что введение пошлин сузит иностранный рынок.

Борьба окончилась на выборах 1887 года победой протекционистов, в рядах которых прошел в первую палату и Лаваль. Защищая интересы своих предприятий, Лаваль не мог не стать в ряды протекционистов, решивших положить конец американскому экспорту, мешавшему развитию шведской сельскохозяйственной промышленности, и германской конкуренции с прославленными высококачественными стальными изделиями Швеции.

Но протекционисты начали с того, что ввели пошлины на продукты первой необходимости, а это могло только ухудшить положение рабочего класса и бедноты.

Вот почему вопрос о пошлинах стал в центре классовой борьбы пролетариата и агитации за всеобщее избирательное право.



Новый подъем в классовой борьбе привел к внушительной демонстрации сил социал-демократии и радикальной интеллигенции. Под влиянием роста рабочего движения, чрезвычайно встревожившего правящие классы, произошло объединение всех консервативных сил в один центр, тогда как все либеральные и радикальные силы объединились в левое крыло риксдага под названием «народной партии».

При новых выборах в риксдаг Лаваль, являясь видной фигурой среди шведской интеллигенции, в 1893 году в рядах народной партии прошел в первую палату риксдага, членом которой и оставался все девятилетие, на каковой срок избиралась первая палата. Но в течение этого времени Лаваль оставался только номинально членом риксдага. Занятый гораздо более своей изобретательской деятельностью, он отошел от парламентской жизни.

Внимание Лаваля направилось в другую сторону общественности, более вязавшейся с его личными интересами и вкусами:

— Важно не то, что мы делаем здесь, — сказал он однажды, покидая здание риксдага и брезгливо оглядываясь назад, — важно то, что мы делаем там…

И он кивнул головой на остроконечные башни и крыши далеких кварталов Стокгольма, где торчали фабричные трубы и стлался синий заводской дым.

Увлекаемый своими техническими идеями, Лаваль видел разрешение всех вопросов, стоявших перед Швецией, в бурном развитии производительных сил на основе больших скоростей, высоких давлений и электрического тока и предпочитал свою изобретательскую деятельность всякой другой. Политика его интересовала только постольку, поскольку она так или иначе влияла на интересы промышленности.

Он даже мало думал о том, насколько целесообразно и своевременно в данных экономических условиях то или иное предприятие, осуществление той или иной его идеи. С самоуверенностью «сверхчеловека» он выступал как цивилизатор низшей расы, «черни», как маг, воплощавший в себе идею и знание, а люди, и мир представлялись ему только материалом для осуществления его творческой деятельности.

Развитию такого самоощущения в огромной мере способствовал не только собственный жизненный успех изобретателя, но и охватившее в это время всю Европу, и особенно скандинавские страны, ницшеанство, явившееся продуктом настроений, сложившихся в Европе под влиянием успеха развивавшегося капитализма.

С идеями немецкого философа скандинавская интеллигенция познакомилась по блестящим лекциям и статьям знаменитого датского критика Георга Брандеса. Эти лекции оказали огромное влияние прежде всего на Августа Стриндберга, выступившего с ницшеанскими темами в двух своих книгах: «Чандала» и «На шхерах», где был резко противопоставлен интеллигент-организатор — массе, не желающей признавать его первенства. Несомненно, что многие черты этого литературного героя были подсказаны Стриндбергу живой личностью Лаваля. В свою очередь и художественный образ «сверхчеловека» пришелся весьма по вкусу Лавалю. Культ суверенной личности стал отличительной чертой современной скандинавской литературы и связывался с резко отрицательным отношением к социальным низам, к социальному движению, к социальной обусловленности вообще.