Скопин-Шуйский

— Что случилось? Что случилось? — в паническом страхе спрашивали друг друга люди, толпясь, не зная, что думать и на что решиться.

Но скоро крики ужаса разъяснили, в чем дело, измученные всадники, не разбирая дороги, летели через лагерь на взмыленных конях и громко кричали: «Смерть! Погибли! Божий гнев! Где воевода?» Сотни и сотни всадников, таких же измученных, летели как привидения со всех сторон. С непокрытой головой выскочил Мстиславский и остановил первого встречного всадника. То, что узнал он, было неожиданно и ужасно. Он узнал, что все его войско было почти уничтожено на берегах Пчельни князем Телятевским. Оба воеводы — князья Татев и Черкасский — пали в битве… Калуга освобождена…

Он сам на краю гибели. Не слушая приказанья, люди самовольно вскакивали на коней и бросали войско. Пешие в беспорядочном бегстве стремились за ними. Ни угрозы, ни мольбы не помогали. Не помня себя, князь приказал немногим сотням смелых, необезумевших людей идти на приступ под прикрытием деревянного вала, чтобы зажечь город. Это устыдило малодушных, некоторые полки выстроились и двинулись за ними.

Но тут произошло нечто ужасное. Едва конец деревянного вала приблизился к городской стене, как раздался страшный взрыв. Это был подкоп гетмана и Свежинского.

Со страшным громом поднялась земля и выбросила из недр своих снопы огня и искр. Безобразной, страшной массой взлетели на воздух бревна, туры, лошади и люди. Это продолжалось одно мгновенье, но показалось целой вечностью. Теперь ничто не могло бы удержать обезумевшего войска. Бросая оружие, давя друг друга, люди в нечеловеческом страхе бежали от городских стен.

В эти минуты открылись городские ворота и как стая ястребов вылетела «черная хоругвь» князя Вышанского. Рядом с ним мчался и патер в наряде простого воина. Сзади неслись казаки Заруцкого с самим гетманом.

Битвы почти не было. Войско Шуйского бежало, бросив оружие, пушки, снаряды, и осажденные давили беглецов конями и били саблями.

Ни один человек не спасся бы из огромного войска Мстиславского, но князь Скопин-Шуйский отрезал дорогу преследующим. Во время катастрофы он был только в пяти верстах от московского стана и, узнав, что случилось, быстро двинул свой отряд наперерез, чтобы дать возможность спастись остаткам царского войска.

Упоенный победой Болотников всей массой обрушился на юного князя, чтобы довершить свою победу. Он послал в обход справа Вышанского, слева Заруцкого. Но как искусный фехтовальщик предвидит и угадывает движения шпаги своего противника и всюду клинок встречает клинком, так и Михаил Васильевич со своим небольшим отрядом, бросаясь вправо и влево, наступая вперед и отступая, целую ночь и часть дня не дал гетману продвинуться вперед ни на полверсты. Вышанский и Свежинский, в котором заговорила рыцарская кровь, бросались вперед. Они едва спаслись от гибели.

— Я мог бы быть его верным другом! Зачем он не царь! — с отчаянием и восторгом вскричал Вышанский.

Заруцкий послал сказать гетману, что он не может более наступать против этого дьявола на белом коне. И сам Болотников понял, что все царское войско ушло и Скопин, исполнив свою задачу, отойдет. Его душа снова была уязвлена. Снова этот мальчик показал ему, что значит истинное военное уменье. Гетман велел прекратить бой и отходить на Тулу на соединение с Шаховским.

Скопин, дав своему отряду небольшой отдых, велел тоже отступать. Гетман был сильно раздражен этой неудачей, хотя сознавал, что Скопин, продержавшись даже только три часа, уже спас бы бежавшее войско. Но Скопин держался тринадцать часов, значит, он победил гетмана.

Князь Вышанский был в полном восторге от победы Болотникова и от Скопина.

— Дело царя выиграно, — радостно произнес он. — Пора освобождать царицу. Я еду за ней в Ярославль.

Свежинский задумчиво взглянул на него.

— Ты надеешься на гетмана?

Вышанский кивнул головой.

— Подожди, еще рано. Ты знаешь теперь князя Михаила? — И, немного подумав, он прибавил: — Сегодня последняя победа гетмана.

VIII

— Матушка, родная, я боюсь, — шептала Ксеша, вся дрожа, прижимаясь к старой боярыне.

В подполье было темно. С улиц несся неистовый шум, вдали грохотали ружейные выстрелы, потом оглушительный взрыв. Ульяна в смертной тревоге за своего Сороку не могла усидеть в подполье. Несмотря на уговоры, она выскочила наверх, но через несколько минут вернулась. Мимо дома с криком и шумом неслись и конные, и пешие.

— Смерть Шубнику! Смерть ворам! Да здравствует великий гетман и царь Димитрий! Победа! Победа!

Отец Патрикей творил молитвы. Ужели опять Господь послал одоление ворам?

Калуга быстро пустела. Все, кто могли носить оружие, бросились вслед за гетманом. Остались лишь мирные граждане. С севера приближались обозы с продовольствием для изголодавшихся калужан. К утру отец Патрикей вышел на улицу и, вернувшись часа через два, принес подробные вести обо всем случившемся. Женщины и он сам горько плакали, узнав о поражении царского войска.

— Никто, как Бог, — сказал наконец Патрикей. — Пока воры в Туле, мы можем добраться до Москвы.

— Где же Васенька? — громко вскрикнула Ульяна. — Где золото мое, сокол мой?

— Не плачь, не плачь, девушка, Бог не выдаст, свинья не съест, — успокаивал ее отец Патрикей.

Ощера и Сорока приняли участие в битве с небольшим отрядом, но, когда все войско обратилось в бегство, ничтожная горсть их была рассеяна. Увлекаемый общим потоком, Ощера был сбит с лошади, и мимо него промчался победоносный отряд.

Когда он пришел в себя, отряд уже скрылся из глаз. Все поле было усеяно трупами, и то здесь, то там раздавались порою тихие стоны умирающих или хриплые вопли о помощи. Ощера с трудом поднялся, все его тело ныло. Он огляделся кругом и тихо направился к городу. Он уже подходил к воротам, как громкий крик заставил его обернуться. Прямо на него неслись два всадника. Один из них держал на поводу коня. Он узнал Сороку и Безродного.

— Мы видели, как ты упал, боярин, но воры опомниться нам не дали, едва удалось вернуться тебя искать, — проговорил Ивашка.

— Спасибо, други, — ответил Ощера.

Сильно билось его сердце, когда он вскачь несся за Сорокой по улицам Калуги.

«Господи, ужели и вправду увижу ее, мою ненаглядную», — думал он с замиранием сердца.

Сорока спрыгнул с коня. Ощера и Безродный последовали его примеру. В эту минуту распахнулась дверь, из избы с радостным воплем выбежала Ульяна и припала к Сороке.

— Ах ты, девка, экий срам… — твердил взволнованный Сорока.

Через несколько минут увидел и Ощера своих близких.

— Чудо, чудо Господне, — рыдая, твердила Федосья Тимофеевна.

Ощера целовал ее руки, целовал Ксешу, и в эти мгновенья они забыли все перенесенное, и в порыве восторженной радости Ощера крикнул:

— Я бы обнял и простил бы и брата Ивана!

— Да смилуется над ним Бог! — произнесла старая боярыня.

Ощера не знал, как отблагодарить отца Патрикея и Сороку.

— Всем, что имею, всем поделюсь, мои други, братья мои, — говорил он.

Путь до Москвы, хотя и полный воровскими людьми, не пугал их. Будущее улыбалось им и казалось безоблачным. В увлечении своим счастьем Ощера даже забыл о том, чему он обязан счастью встречи, о гибели царского войска и о победе гетмана.

А на Москве в это время были ужас и отчаянье. Все были уверены, что великий гетман, усиленный войсками Шаховского, Телятевского и Петра, снова бросится на столицу. Скопин деятельно рассылал грамоты по всем городам, собирая ратных людей «по сохам», и назначил сборным пунктом всем войскам Серпухов.

Готовился решительный удар. Престол царя Василия колебался. Ближайшее серьезное столкновение должно было решить его судьбу и судьбу многострадальной Руси.

Глухие угрозы доносились из Польши. Уже Скопин видел и чувствовал, что скоро или в ближайшем будущем великие, соперничающие между собою славянские племена Русь и Польша вступят в страшную братоубийственную борьбу за владычество.