Страница 61 из 78
— Хорошо. Не хотите говорить правду, не нужно. Мы не будем больше вас допрашивать. Мы, немцы, уважаем достойных врагов. А красные достойные враги. Вот и вы, Галина, воевали против великой германской армии и ее фюрера Адольфа Гитлера, собирали военную информацию о немецких войсках, шпионили. Как я должен поступить с вами? Отпустить не имею права, это противоречило бы законам военного времени.
— Не понимаю, герр капитан, о каком шпионаже вы говорите. Я студентка и шла домой…
— Не надо больше рассказывать, не надо. — Фурман достал из стола бутылку вина и две рюмки. Налил, одну поставил перед Галиной, другую приподнял: — Давайте лучше выпьем за наше знакомство.
— Спасибо, я не пью вина.
Фурман выпил и продолжал:
— А как вы объясните, что у разведчиков, которые были в лесу около деревни, мы нашли рацию и вещмешок с женскими вещами? Рация и вещи принадлежали вам. Собака взяла след. Радисткой в группе были вы. Вы утром вышли из того леса. Наш человек видел это. Дальше. Гомель в наших руках, и мы выясним, учились вы там в институте или нет. Наконец, через несколько дней германская армия возьмет Орел, и мы узнаем, кто ваши родители и действительно ли вы из Орла. Ну так как, может, отпустить вас на все четыре стороны? Вы возвратитесь к своим и будете смеяться над нами. «Вот немцы — дураки», — скажете вы и снова с другой группой будете заниматься шпионажем против нас. Так? Так. Остается одно — расстрелять.
— За что же расстреливать меня, герр капитан? Я не знаю никаких разведчиков. Я шла домой. — Галина достала платок и поднесла к глазам.
— Но, но, не надо плакать. Я просто советуюсь с вами. Мы не хотели бы лишать вас жизни. Вы молоды, красивы. — Фурман встал, налил стакан воды и поставил перед Галиной. — Но если реально смотреть на вещи, то положение ваше серьезно. Вообще-то выход есть. — Он сделал паузу. — Как вы посмотрите на то, если я вам предложу работать на великую германскую армию?
По делу Прихожана Кленов вызвал Андреева и Иванюту вместе. Докладывал Андреев. Когда он изложил фактическую сторону дела, подполковник сказал:
— Это факты. А выводы, предложения?
— Мы думаем так, — Андреев посмотрел на Иванюту, — В плену Прихожан по нашим подсчетам находился двое-трое суток, не больше. За это время его могли завербовать и дать ему шпионское задание.
— Это, конечно, наше предположение, — поскольку он скрывает факт своего пребывания в плену, — заметил Иванюта.
— Да, предположение, — продолжал Андреев, — но серьезно подготовить и дать ему, непроверенному агенту, на связь других агентов? Это маловероятно. Вряд ли также можно допустить, что он довоенный гитлеровский агент. Основании для подобной версии у нас нет.
— Да, полагать, что он может быть значительной фигурой в этой игре, вряд ли целесообразно. Что же вы предлагаете?
— Исходя из этой посылки, предлагается Прихожана пригласить к нам и допросить. Было бы это мирное время, можно бы и не трогать, посмотреть на его дальнейшие действия, но…
Прихожан был небольшого роста, о таких говорят неказистый. Во время беседы он, особенно вначале, предстал весьма строптивым и нерассудительным. Он очень обиделся, что его оторвали от дел, он стал в позу. Разумеется, его пребывание в окружении в вину ему никто не ставил. Его только попросили хорошо все вспомнить и рассказать, не упуская деталей, которые порой кажутся на первый взгляд мелочами. По-видимому, он все же был сильно взволнован, встревожен, хотя внешне это не очень проявлялось.
Он, видно, понял, что Андреев, который беседовал с ним, знает о его пребывании на оккупированной территории больше, чем он предполагал. Тогда он все рассказал.
Бой за деревню Дубки закончился не в нашу пользу. Контратака, которую организовал полковник из оперативного управления, тоже захлебнулась. Во время боя подошло несколько немецких танков и бронетранспортеров, которые и решили исход боя. Когда все кончилось, его в числе других военнопленных немецкие автоматчики привели в деревню. Перед этим всех обыскали, отобрали оружие, документы, личные вещи. Загнали на скотный двор, поставили часовых. Потом построили, отделили командный состав, погрузили в грузовую автомашину и под усиленным конвоем повезли в какой-то крупный населенный пункт. Там посадили в темный, сырой подвал, каждого в отдельную камеру. Вызывали на допрос всю ночь и весь день.
На вторую ночь, часов в одиннадцать-двенадцать, Прихожана вызвал гитлеровец в штатском. Он водрузил на нос очки, пристально посмотрел на Прихожана и сказал по-русски:
— Садитесь, капитан медслужбы Прихожан.
— Благодарю, — проронил несмело Прихожан и сел на стул, стоявший на некотором удалении от стола.
— Я обер-лейтенант Вестгоф. Зовут меня Валериан Аполлонович. Я родился и жил в России. Из дворян, правда, оскудевших последнее время. Потом эмигрировал. Ну-с, приступим к делу, капитан, времени у нас, сами понимаете, мало. Не будем разводить дипломатию. Ваши документы вот передо мной, на столе. Здесь указаны все ваши данные. Так что тратить на это время не будем. Должен заметить, у вас выбор не большой. Вы сейчас берете ручку и подробно отвечаете на поставленные там, в вопроснике, вопросы: о месте дислокации в настоящее время вашей части, в данном случае штаба фронта, армий, входящих в состав фронта, состоянии войск, наличии вооружения, техники, боеприпасов, о базах снабжения, об офицерах штаба. Все, что знаете, только правду. Если у вас будет что добавить от себя, кроме указанных вопросов, пишите. Это вам зачтется. Если же, по каким-либо соображениям, вы не найдете возможным ответить на поставленные вопросы, вас расстреляют. К утру. Я прикажу. Третьего, к сожалению, предложить не могу.
Прихожан сначала отказывался, ссылаясь на свою неосведомленность, на го, что он занимался хозяйственными вопросами в госпитале, ведал снабжением. Вестгоф молчал и улыбался. Потом он позвонил. Вошел здоровенный солдат. Одной рукой он приподнял Прихожана за воротник, другой стул поставил к столу и толкнул Прихожана на стул. Тот плюхнулся и взял ручку.
После того, как он заполнил вопросник, его несколько часов никто не трогал. Он даже поспал немного. Потом дали ему кусок хлеба и полкотелка супу. Днем часовой снова увел его на допрос, на сей раз его допрашивал капитан Фурман, тоже говоривший по-русски, но с заметным акцентом. Он одобрил поведение Прихожана в плену, заметив, что его показания в основном соответствуют имеющимся у них данным.
— Это дает основание надеяться, капитан Прихожан, что вы будете помогать нам создавать новый строй в России. Если вы согласны, вас немедленно отпустят к своим и вы будете работать на великую Германию, находясь там, у красных. — Последнюю фразу капитан Фурман произнес даже с некоторым пафосом и при этом поднял вверх указательный палец.
— Но, господин капитан, — Прихожан попытался что-то возразить, но Фурман перебил его:
— Сдача в плен, господин Прихожан, свидетельствует о непрочности ваших убеждений, о желании спасти свою жизнь. Как у вас говорят, спасти свою шкуру. — При этом Фурман довольно засмеялся и продолжал: — Между нами говоря, у вас есть один шанс спасти свою жизнь — это стать дейчагентом и работать на Германию. Других шансов нет.
Заключительный разговор с Прихожаном вел снова Вестгоф. Прихожану предстояло, возвратясь в свое расположение и пройдя проверку, устроиться на свою прежнюю должность во фронтовой госпиталь. Вести себя осторожно, добросовестно выполнять свои служебные обязанности. Слушать, что говорят между собой командиры, запоминать, знакомиться с документами, при возможности копировать их. Собранную информацию передавать человеку, который будет приходить к нему. Он будет его, Прихожана, руководителем. Обусловливались время и место встреч.
— Его указания — это указания капитана Фурмана, — подчеркнул Вестгоф. При первом знакомстве руководитель должен был обратиться к Прихожану со словами: «Если не ошибаюсь, мы с вами встречались когда-то в парке в Гомеле?» На это требовалось ответить: «Да, в Гомеле я родился и жил до войны».