Страница 47 из 78
Он просил не торопить его с окончательным ответом и посоветовал Дорис не слишком-то обольщаться прелестями заграничной жизни.
Между тем игра на бирже шла с успехом. Путилов во второй раз принес солидную сумму денег и поделил на три равные части. И сказал, что теперь хорошо бы добыть данные о производстве танков.
Сказав «а», Дорис не видела причин не говорить «б».
Когда в парикмахерской Шнейдера Гай встретился с Фрицем после трехмесячной разлуки, Фриц его похвалил.
Главная цель, которую они преследовали относительно Дорис Шерер, была достигнута.
— Тебе с нею надо рвать, — сказал Фриц.
— Слишком далеко зашло.
— Ты, кажется, ее жалеешь?
— Нет, не то…
— Будь уверен, нас с тобой она не пожалеет.
— Да не про то же я, Фриц… Так все наладили — и бросать?
— Чтобы играть на бирже, ты ей не нужен, а Путилов ее бросать не собирается. Она же, говоришь, денежки уважает?
— Складывает в заветный зеленый портфельчик.
— Ну и пусть себе складывает дальше. А тебе с ее горизонта пора исчезнуть.
— Но как?
— Будем использовать газетный вариант. Поедешь в Гвинею. — Он подумал и добавил: — Скажем, через Италию… Только подготовь ее заранее. Спешить особенно не надо, но все же…
Однако уже на следующий день Фриц через Иштвана вызвал Гая на явку — случай из ряда вон выходящий.
— Газетный вариант откладывается, — сказал он без предисловий. — Тебе придется еще пожить в Берлине.
Он набил трубку и, хорошенько раскурив ее, спросил:
— У тебя никогда не возникал вопрос, откуда мне были известны кое-какие подробности об операции в Амстердаме?
— Удивлялся.
— Их доставлял человек, с которым ты теперь должен встретиться. Из-за этого я тебя и вызвал. Твоя нынешняя маска, судя по всему, будет подходяща.
— Это немец?
— Да. В пятницу ты должен быть в Штеттине. Запоминай. В кафе «Крестоносец» в десять утра за третьим столиком справа от входа.
Гай кивнул.
— Опишу внешность. Пожилой, лет пятидесяти пяти. Усы на офицерский манер. Нос с горбинкой. Глаза серые. Волосы седые, на прямой пробор. Одевается просто, под рабочего, но выправка выдает военного.
Фриц пососал трубку.
— Не понимаю, — вставил слово Гай. — Если ты уже получал от него что-то, значит связь была? Зачем мне…
— Была, а теперь нет, — перебил его Фриц. — Этот Ялмар Рой отказал моему связному в доверии, не хочет больше с ним встречаться.
— Что за ерунда!
— Вот этой ерунды я пуще всего и опасаюсь…
— Объясни. Не понимаю.
— Человек, с которым ты увидишься и который называет себя Ялмаром Роем, говорит, что работает наборщиком в типографии министерства иностранных дел. Но можно биться об заклад — он вовсе не Ялмар Рой и не наборщик. Скорее всего, это крупный военный из монархистов, из тех, знаешь, что исповедуют идеи Бисмарка. Они в оппозиции к Гитлеру.
— Но при чем здесь недоверие к связному?
— У Ялмара Роя свои представления о конспирации. С ним держал контакт человек из типографских рабочих — ведь сам-то Рой отрекомендовался наборщиком. А потом он посчитал, что такой партнер ему не пара. Просил или не беспокоить его больше, или организовать связь на других основах.
— Чем проще, тем хуже?
— Вот именно, так они, видно, и считают. И это настойчивое желание играть с нами в конспирацию вредит и им, и нам, мешает сотрудничеству. Они не понимают, что в критическую минуту мы можем им помочь.
— Ты говоришь «они»?
— Думаю, это группа, а не один Рой. Те сведения, что он уже доставил, явно не из одних рук. Хотя Рой наивно нас дурачит — говорит, что достает все сам в типографии министерства.
— Я буду новым связным?
— Пока что ты сидишь передо мной и говоришь глупости.
— Что же я должен делать с этим Роем?
— Связь — само собой. Но главная твоя задача — расшифровать его, узнать настоящее имя и положение. И показать ему, что он расшифрован. А потом уже — карты на стол.
— Пароль к нему есть?
— Конечно. И все это придумали они сами. — Фриц достал из бумажника ровно оторванную половинку книжного листа маленького формата. — Вот, возьми, это сверочный. — Затем протянул Гаю клочок из блокнота. — Тут словесный пароль. Но, кроме этого, когда сядешь к нему за столик, ты должен прежде всего заказать легкий завтрак — так и скажи официанту: «Легкий завтрак и бокал сальватора». И уже потом — словесный пароль, а в конце предъявишь сверочный.
— Ну что ж, довольно таинственно, — сказал Гай. — Но зато надежно.
— Когда-нибудь доиграются со своими сальваторами. И вот что еще: у тебя должна быть пачка газет.
Эта встреча с Фрицем состоялась во вторник. В распоряжении у Гая перед отъездом в Штеттин было еще два дня и три ночи — вполне достаточно, чтобы подготовить морально Дорис к тому, что в их жизни наступает временный, не очень приятный период, связанный с массой непредвиденных хлопот, разъездов и, не исключено, даже с какой-нибудь регулярной службой. Все это он собирался объяснить необходимостью раз и навсегда урегулировать дела с имением и с американскими родственниками.
Но в среду произошло несчастье. Оно пришло как раз оттуда, откуда его никто не ждал, и могло бы, при малейшем промедлении со стороны Гая, привести к непоправимым последствиям.
В половине пятого, когда он собирался побриться и принять душ, чтобы в половине шестого отправиться на встречу с Дорис — они хотели пойти в кино, а вечер провести в ресторане, она должна была уйти с работы пораньше, — ровно в половине пятого зазвонил телефон.
— Алло, я прошу прощения, — услышал он в трубке незнакомый и как будто испуганный женский голос. Он молчал, соображая, не ошибка ли это, не провокация ли…
— Алло, алло! — в растерянности взывала трубка.
— Слушаю вас.
— Мне нужен Ганри.
— Я вас слушаю.
— Я от Греты… Случилась беда… — Женщина говорила, сдерживая голос, чего-то явно опасаясь. — Я не могу долго говорить…
Он чувствовал, что это всерьез.
— Откуда вы звоните?
— Тут, из булочной, на Оливаерштрассе.
— Я буду минут через пятнадцать…
Его прокатная машина ремонтировалась, такси он не мог найти минут десять, и к булочной приехал почти через полчаса. Женщина, его ожидавшая, оказалась Луизой Шмидт, кормилицей Маргариты — матушкой Луизой. Он едва ее узнал — так черно, измученно было ее лицо, так испуганно, затравленно глядели глаза. Она его не узнала.
Велев шоферу обождать, он взял матушку Луизу под руку и медленно повел по переулку. Снег, выпавший совсем недавно, превратился в чавкающую мокрую кашу. Рука матушки Луизы дрожала, передавая глубокую дрожь всего ее худенького тела.
— Что случилось? Скажите коротко самое главное.
— Грета ранена в грудь, ей очень плохо.
— Кто ранил? Чем?
— Я его не знаю… Эсэсовец… Но Грета его называла по имени… И он ее тоже… Она его убила…
Гай даже остановился.
— Как убила? Где она сейчас?
— У нас… У меня… И он лежит там…
Гай огляделся. Переулок был совсем пуст.
— Нельзя терять времени, скажите в двух словах: что же произошло? Соберитесь, не волнуйтесь.
Матушка Луиза вздохнула, прижав руку к сердцу.
— Этот эсэсовец с еще одним пришли за Куртом — это мой сын, мой мальчик…
Гаю в нетерпении хотелось сказать, что они же знакомы, что он помогал Грете переезжать к матушке Луизе, но неосторожно было бы напоминать об этом. Луиза его не узнала — тем лучше…
— Ну, ну, продолжайте.
— Они вошли, набросились на Курта… Мы как раз обедали — все втроем… Ну, она и говорит: мол, Гюнтер… да, она его назвала Понтером, я вспомнила… Говорит: не хотите узнавать старых знакомых… Он посмотрел, и как заорет… Очень обрадовался… Кинулся к ней обниматься, кричит своему помощнику что-то, а тот тоже обрадовался, смеется, Курта отпустил… Тут она сделала Курту знак, и он тихонько ушел…
Матушка Луиза снова взялась за сердце и умолкла.
— Ну, дальше, дальше, — нетерпеливо попросил Гай.