Уютная душа

Бывая на разного рода научных конференциях, он всегда испытывал сложное чувство. Большинство коллег были, безусловно, могучими хирургами и прекрасными учеными, их выступления помогали Миллеру в его собственных научных изысканиях. Но в кулуарах маститые так любили хвастаться! Они вещали о том, как убрали метастаз из ромбовидной ямки, как сделали резекцию позвоночника при раке легкого... Миллер знал, какой адский труд стоит за всем этим, и убеждал себя, что человек, сутки простоявший у операционного стола, имеет право говорить о своих достижениях, но все же слушать коллег было почему-то неприятно. Дмитрию Дмитриевичу казалось: они вовсе не думают о том, что за каждой операцией стоит человеческая жизнь и судьба. Нельзя, думал он, так весело и гордо вещать о своих достижениях, будто ты оперируешь кроликов, а не людей. Он давно понял, что на научные сборища люди ходят не набраться новых знаний, а показать себя с лучшей стороны, пустить коллегам пыль в глаза.

Сам Миллер никогда не хвастался, но и не восхищался хирургическими подвигами других. Чтобы его не трогали, в перерывах между заседаниями он обычно курил с самым надменным выражением лица, чем прочно снискал себе репутацию гордеца и нелюдима.

Он устроился в последнем ряду. Огляделся — народ сидел жидковато, рядом с ним вообще никого не было, поэтому он с чистой совестью достал свой новый мобильный телефон.

Первый мобильник он приобрел, когда обходиться без него стало уже неприличным. Все, даже практикантки из училища, давным-давно не мыслили без него своего существования, а устанавливать местонахождение в клинике профессора Миллера приходилось по старинке — с помощью коммутатора и личного сыска. Кончилось тем, что администрация обязала его приобрести сотовый. В то время как раз проходила рекламная кампания новой сети, и Миллеру удалось почти бесплатно обзавестись простеньким телефоном. Дешевая сеть предоставляла абонентам связь ужасного качества, но для того чтобы понять, что коллеги нуждаются в помощи, ее вполне хватало.

Однажды ему позвонил Чесноков. Миллер традиционно побегал по комнате, крича «Алло, алло!» в поисках сигнала, и вдруг услышал:

— Вот жмот несчастный! Задолбал своей дешевой связью, немецкая морда! Охрипнешь, пока его дозовешься!

Дмитрий Дмитриевич изумленно уставился на трубку. Он не сразу сообразил, что Чесноков не слышал его, из чего заключил, что Миллер не слышит его тоже, вот и высказался от души.

— Своеобразно вы просите профессора о помощи, — сказал он холодно, придя в операционную, где Чесноков маялся в поисках плечевого нерва. — Вам что нужно, звонок другу или помощь зала?

Первое обозначало, что требуется простой совет от более опытного доктора, а помощь зала подразумевала, что более опытный доктор должен помыться на операцию и оказать практическую помощь растерявшемуся коллеге.

— Лучше уберите два неверных варианта, — хмыкнул Чесноков. Извиниться он даже не подумал.

После этого случая Миллер поменял оператора. Связь стала намного лучше, появились разные экзотические и, в общем, ненужные ему услуги, вроде фиксации непринятых звонков и голосовой почты, но зато и плата непомерно возросла. Раньше он покупал карточку за 150 рублей и надолго забывал об оплате, а сейчас... Только-только вырвал из бюджета пятисотенную, и пожалуйста — «вы приближаетесь к порогу отключения». Не слишком ли большая цена, чтобы его не называли жмотом и немецкой мордой?

Кроме того, купив телефон, Миллер вдруг понял, что людей, которым ему хотелось бы дать свой номер, очень мало. Звонили ему только по работе. Оказывается, он даже более одинок, чем думал...

Но недавно, повинуясь какой-то детской зависти, Дмитрий Дмитриевич поменял своего дедушку мобильных телефонов на роскошную, по его понятиям, модель. Его вдруг задело, что у клинического ординатора Чеснокова телефон на порядок лучше, чем у него, ведущего нейрохирурга города.

Истратив почти десять тысяч на продвинутый аппарат, Миллер тут же пожалел об этом. Познать все функции новой игрушки ему было не дано. Какой-то блютуз, MMS, выход в Интернет... «Да уж, как человек пользуется всего одним-двумя процентами своего мозга, так и я владею одним процентом опций своего мобильного», — вздыхал профессор, с трудом научившийся фотографировать с помощью телефона.

Сейчас, когда слушать докладчика было невыносимо скучно, Миллер занялся изучением меню.

Выступал профессор Максимов. Он был старше Миллера лет на десять, но тоже еще считался молодым профессором. Миллер знал его со своих студенческих времен.

Это был высокий худой брюнет, которого природа замыслила создать красавцем, но с задачей не справилась. Казалось бы, все в порядке — высокий лоб, большие черные глаза, крупный прямой нос и чувственный рот. Максимов не лысел, его густые волосы лежали красивой аккуратной волной. Но что-то смутное, неуловимое делало это лицо неприятным. Омерзительным, говорил прямолинейный Криворучко. Может быть, скошенный подбородок или слишком яркие губы, которые Максимов пытался замаскировать усами? Или мрачный взгляд тусклых глаз? Валериан Павлович выходил из себя при каждом упоминании о профессоре Максимове, называл его «гнида» и «ржавые мозги» и без колебаний определял у него эпилептоидный склад личности.

У них имелись основания не любить Максимова. В свое время он был назначен официальным оппонентом на защите докторской диссертации Миллера.

Как было принято, Дмитрий Дмитриевич повез ему экземпляр работы, бутылку хорошего коньяка и «болванку» максимовского отзыва. Обычно коньяк выпивается, диссертация проглядывается по диагонали, в отзыв вписываются замечания, «не снижающие научной ценности работы», а потом оппонент выступает на заседании ученого совета, участвует в банкете, и на этом его обязанности завершаются. Но профессор Максимов был не из таковских!

Работа Миллера была новаторской. Хирургия метастатических опухолей позвоночника находилась еще в зачаточном состоянии, и вполне рядовые для современного человека вещи выглядели тогда дерзким вызовом официальной медицине.

— Я не могу согласиться с вашими идеями, — сообщил Максимов. — То, что вы предлагаете, — это утопия, дикость, бред.

— Вы и не должны соглашаться! На то вы и ученый, чтобы иметь свое мнение.

Но вместо того чтобы написать отзыв, Максимов стал требовать переделать работу. Он считал, что необходимо сравнить отдаленные результаты у больных, перенесших операцию, и тех, кто получал симптоматическое лечение. Но это было невозможно, поскольку операции, которым посвящалась диссертация Миллера, стали проводиться всего три года назад, и не прошло еще достаточно времени, чтобы отследить отдаленные результаты. Кроме того, операции эти делались обычно по жизненным показаниям, то есть в первую очередь Миллер устранял непосредственную опасность для жизни больного, а потом уже задумывался о влиянии операции на избавление от опухоли.

Диссертацию сняли с защиты. Из-за бюрократической процедуры поменять содержание работы было проще, чем оппонента, и Миллер, скрипя зубами, принялся переписывать ее. Он часами сидел в сыром и холодном архиве, перебирая кучи историй болезни, чтобы подтвердить вполне очевидную истину — люди с метастатическими опухолями позвоночника, не получив специального лечения, быстро становятся инвалидами и умирают.

За два месяца диссертация была переделана. По мнению научного консультанта Криворучко, она изменилась к худшему, глава об отдаленных результатах выглядела уродливым грибом-паразитом на стройном дереве миллеровской хирургической мысли, но с этим уже ничего нельзя было поделать.

Однако Максимов не угомонился. Изучив переделанную работу, он сказал, что все равно идеи Миллера псевдонаучны, поэтому отзыва он писать не будет.

«Все-таки вы еще очень молоды для докторской диссертации, — снисходительно улыбнулся он. — Давайте поступим так: принесите мне все, что написали, я посмотрю, посоветую...»

Между тем день защиты был уже назначен.

— Вы не можете отказаться дать отзыв, — сказал Миллер, — поскольку это входит в круг ваших должностных обязанностей. Но вы имеете полное право дать отрицательный отзыв. Пишите все, что считаете нужным. Я даже не буду настаивать на том, чтобы вы заранее ознакомили меня с содержанием отзыва, хотя это тоже ваша обязанность. Встретимся на защите, и пусть члены ученого совета нас рассудят.