Страница 4 из 32
В общем, если бы месье Пипину Эристалю предложили выбрать из великого множества человеческих жизней, он, почти не сомневаясь, выбрал бы именно ту, которой и наслаждался в феврале 19** года. Месье Эристалю было пятьдесят четыре года, он хорошо выглядел для своих лет и был вполне здоров (то есть самочувствие его было таково, что ему никогда и в голову бы не пришло о нем думать).
Мари была ему хорошей женой и прекрасно справлялась с обязанностями хозяйки дома. Общительная и миловидная, она при иных обстоятельствах прекрасно смотрелась бы за стойкой бара в небольшом ресторанчике. Как и большинство француженок ее круга, она не любила бессмысленные траты и еретиков, считая сих последних бессмысленной тратой богоданного материала. Она восхищалась своим супругом, не пытаясь его понять и поддерживая с ним мирные отношения, которых не найти в семьях, где пламя страсти сжигает покой семейного уюта. Своим долгом она считала содержать дом в чистоте, рачительно вести хозяйство, заботиться о муже и дочери, по возможности беречь свою печень и регулярно вносить духовную лепту в фонд обеспечения благосостояния человеческих душ после расставания с грешной землей. Подобные заботы отнимали все ее время. Остроту ее жизни придавали периодические яростные ссоры с поварихой Розой и постоянная тихая война с виноторговцем и зеленщиком — обманщиками и свиньями, а иногда еще (в зависимости от времени года) и старыми верблюдами. Ближайшей подругой мадам Эристаль и ее наперсницей была монахиня сестра Гиацинта. О ней речь немного позже.
Месье Эристаль был французом до мозга костей и даже немного сверх того. Например, он отнюдь не считал незнание французского языка смертным грехом, а изучение иностранных языков — зазорным для француза. Он владел немецким, итальянским и английским, изучал прогрессивный джаз и обожал карикатуры в «Панче». Он восхищался англичанами, уважая их за настырность, за страсть к розам, лошадям и за хорошие манеры.
«О, англичанин, — говаривал он, — это настоящая бомба — но бомба замедленного действия». И замечал по этому поводу: «Почти всякое общее суждение об англичанах рано или поздно оказывается ложным». А потом добавлял задумчиво: «Как же они отличаются от американцев!»
Он знал и любил Кола Портера, Людвига Бемельманса и еще пару лет назад наизусть знал большую часть «Шарлатанов с гармониками». Однажды ему посчастливилось пожать руку самому Луи Армстронгу. Месье Пипин обратился к нему по-французски, назвав его «великим просвещенным мастером», на что маэстро ответил: «Вечно вы, лягушатники, меня дразните».
Жилище у Эристаля было комфортабельное, но не экстравагантное, в меру изысканное, тщательно распланированное и до последней мелочи соответствовало семейным доходам, которых хватало на приятную, хотя и не слишком расточительную жизнь таких образцовых французов, как месье Пипин и его мадам. Экстравагантность месье заключалась в его хобби. Его телескоп, гораздо мощнее любительского, был смонтирован на станине, достаточно тяжелой, чтобы сглаживать вибрации, и даже оснащен механизмом для компенсации влияния вращения Земли. Кое-какие снимки, сделанные месье Пипином, появились в «Пари-матче», ибо месье стал одним из открывателей кометы 1951 года, названной «Елисейской кометой». Вторым открывателем считался японский астроном-любитель Уолтер Хаши из Калифорнии, объявивший об открытии одновременно с Эристалем. Они до сих пор регулярно переписывались, сравнивая фотографии и технику съемки.
Обычно месье, как и полагается доброму и любознательному гражданину, прочитывал четыре ежедневные газеты, но предпочитал оставаться в стороне от политики и воздерживаться от суждений о ней, хотя, как полагается, не доверял правительству, особенно стоящему в данный момент у власти. Но это скорей национальная особенность французов, чем индивидуальная черта месье Эристаля.
Семье Эристаль Бог дал всего одно чадо — Клотильду; к моменту нашего повествования это была энергичная девица двадцати лет, напористая и миловидная, хоть и полноватая. К двадцати годам за ее плечами уже была бурная и насыщенная жизнь. В раннем отрочестве она бунтовала против всего на свете. В четырнадцать решила стать врачом, в пятнадцать написала роман «Прощай, моя жизнь», который вышел огромным тиражом и лег в основу фильма, триумфально прошедшего по экранам. На волне своего литературного и кинематографического успеха она объездила Америку и вернулась во Францию в голубых потертых джинсах, мокасинах и к мужской рубашке. Этот стиль был тут же подмочен миллионами сорванцов, в течение нескольких лет известных как «Les Jea
Отдав дань искусству, Клотильда ринулась в политику. В шестнадцать с небольшим она стала коммунисткой и рекордно долго — шестьдесят два часа кряду — пикетировала завод «Ситроен». Решив помогать обездоленным, она познакомилась со скромным педиментским пастором Мешаном и под впечатлением этой встречи едва не вступила в монашеский орден, который предписывал вечный обет молчания, запрещал любую пищу, кроме черного хлеба, и обязывал делать педикюр нищим. Орден этот, по преданию, основала святая Анна, покровительница всех хромых и безногих.
Четырнадцатого февраля в небесах над Парижем произошло явление, имевшее весьма серьезные последствия для семейства Эристаль. Совершенно неожиданно, гораздо раньше весеннего равноденствия появился метеорный поток. Пипин работал не покладая рук под сверкающими ночными небесами, делал снимок за снимком, но еще перед тем, как удалиться в темную каморку-лабораторию под конюшней, он понял, что его камера не смогла во всей полноте запечатлеть небесный ливень на пленке. Проявка только подтвердила эти опасения. Вполголоса чертыхаясь, Пипин сходил в агентство по продаже фотоаппаратов, долго совещался с менеджером, потом позвонил нескольким ученым друзьям. Затем он нехотя побрел к себе в дом номер один по авеню де Мариньи, настолько поглощенный своими раздумьями, что даже не обратил внимания на гарцующих у ворот Елисейского дворца республиканских конногвардейцев в блестящих кирасах и шлемах с красным плюмажем.
Мадам уже была близка к победе в очередном сражении с кухаркой Розой, когда Пипин поднялся по лестнице и направился к себе в комнату. Мадам нанесла последний, сокрушительный удар и вышла из кухни с победой, торжествуя, слегка раскрасневшись, провожаемая угрюмым бормотанием Розы.
В гостиной мадам сказала супругу:
— Представляешь, на подоконнике лежал сыр, а она закрыла окно. Целый килограмм сыра задыхался всю ночь! И ты знаешь, как она это объяснила? Якобы у нее был насморк. И вот из-за этого она готова удушить такой сыр. Ну и слуги пошли!
— Да, тяжелые времена, — отозвался месье.
— Конечно тяжелые, когда такая дрянь смеет называться стряпухой.
— Мадам, метеорный ливень продолжается, — сказал месье. — Это достоверный факт. Мне нужна новая камера.
Распределением семейного бюджета занималась исключительно мадам. Она ничего не ответила, но месье явственно ощутил угрозу в ее молчании и прищуренных глазах. Он сказал нерешительно:
— Ничего не поделаешь. Винить некого. Можно сказать, такова воля небес.
— Назовите мне, месье, цену этой… камеры. — В голосе мадам зазвенела сталь.
Месье назвал. Мадам содрогнулась, но тут же, опомнившись, атаковала:
— Месяц назад, месье, это была новая… как бишь ее? Да на ваши пленки мы тратим целое состояние! А могу ли напомнить вам, месье, что недавно пришло письмо из Осера? Там нужна новая бондарня, и нам предлагают взять на себя половину расходов.
— Мадам, — вскричал Пипин, — но не я же вызвал этот метеорный поток!
— И не я сгноила бочки в Осере.
— У меня нет выбора.
Мадам из миниатюрной женщины превратилась в неприступную крепость, мрачную, окутанную грозовым облаком.