Страница 27 из 32
Когда он ушел, а ширму унесли, сестра сказала:
— Вы знаете, этот заносчивый зануда и в самом деле мне очень помогает. Неловко и говорить об этом.
— В этом можно никому не сознаваться, — заметил король.
— Вы загорели, сир. Вы принимаете солнечные ванны?
— Я езжу на мотороллере по окрестностям.
— А вообразите себе: Король-Солнце на мотороллере! — Сестра рассмеялась. — Времена меняются. Короли ездят на мотороллерах, а их министры — готова поспорить — хвастают друг перед другом количеством лошадиных сил под капотами своих лимузинов.
— Откуда вы знаете?
— Догадаться нетрудно, сир. Равно как и о том, что у вас сложности, и немалые, и вы пришли ко мне за помощью.
— Вы очень проницательны, — сказал король.
— Не слишком, иначе я ушла бы со сцены, не дожидаясь, пока плоскостопие заставит меня это сделать.
— Но, уйдя, вы сделали шаг к Небесам.
— Вы очень любезны, месье. Может быть, я не слишком стремилась к спасению. На этом пути иногда полезно споткнуться разок-другой… Расскажите мне, что вас мучает.
— Понимаете, сестра, трудно сформулировать это вот так сразу. В сущности, все сводится к во просу: что побуждает человека поступать так, а не иначе?
— Эта проблема не новая, — задумчиво сказала сестра. — Все зависит от того, каков этот человек. Человек состоит из своих поступков. Если он узнает и поймет себя, выбора у него почти не останется.
— Других узнать проще, — сказал Пипин.
— Когда я окончила школу, где мы учились вместе с Мари, — сказала сестра Гиацинта, — и стала выступать в «Фоли», я очень боялась потерять невинность. А потом поняла — бояться нужно не самой потери, а того, когда она произойдет. Мне не слишком повезло. Я потеряла невинность не в самое лучшее для этого время, и потому мне пришлось ее терять снова и снова, а потом это уже не имело значения. Но мне было проще, чем вам теперь. Я была просто одной из множества раздетых девушек на сцене.
— Сейчас голым чувствую себя я, — сказал король.
— Конечно. Чтобы привыкнуть к своей наготе, нужно время и безразличие. Но, знаете, после нескольких лет на сцене, я стала ощущать себя более голой в одежде, чем без нее.
— Сестра, у меня совсем мало времени, — сказал король внезапно.
— Да-да. Извините.
— Так что же мне делать?
— Не знаю, что вам нужно делать, но, мне кажется, знаю, что вы будете делать.
— Знаете?
— Только слепой не увидел бы. Вы будете делать то, что делаете.
— Почти то же самое сказал мне старик из Гамбе. Но он всего лишь вытаскивал статуи из грязи. Если ошибусь я, пострадают люди. Мари и Клотильда. Вся Франция. А если мой поступок, пусть добрый, окажется зажженной спичкой у фитиля бомбы?
— Моя няня говорила, что добрый поступок может оказаться глупым, но не злым. Вся человеческая история — это череда добрых поступков, которые поджигали фитиль. Бомба взрывалась, многие гибли, становились калеками и нищими, но что-то доброе все же оставалось. Хотела бы я… — Сестра запнулась. — Впрочем, чего я боюсь? Хотела бы я, чтобы на мне сейчас не было этой… сутаны.
— Почему, сестра?
— Чтобы я могла дать вам одно из немногих утешений, которые один человек способен дать другому.
— Спасибо, сестра.
— Спасибо Сюзанне Леско, а не Гиацинте. Поверьте, сир, когда-то Сюзанна не боялась ни за свои ноги, ни за душу. У Сюзанны хватило бы мужества… и любви.
Ранним утром Пипин поехал на мотороллере в Гамбе. Из кармана его куртки торчала бутылка вина.
Король оставил мотороллер на обочине и отправился пешком через заросший парк, вдыхая холодный, морозный воздух, срывая на ходу сладкие от холодов оранжевые плоды шиповника. Ветер ронял королю на плечи потемневшие сухие листья.
Потом он услышал слабый вскрик впереди и ускорил шаг, а на опушке увидел трех коренастых парней, они хохотали и отталкивали старика. Парни волокли бюст Пана ко рву, старик хватал их за полы, пытаясь остановить, и, задыхаясь, кричал на них.
Пипин подбежал и бросился на парней с кулаками. Парни оставили статую и взялись за разъяренного короля. Вскоре все четверо катались по земле, раздавая удары и царапаясь, подкатились к откосу и плюхнулись в темную воду рва. Драка продолжалась, пока парни не вырвались от короля и не затолкали его, окровавленного, под воду с головой. Тот прекратил барахтаться, и парни, испугавшись, поспешно выкарабкались на скользкий берег, побежали со всех ног и скрылись в осеннем лесу.
Придя в сознание, Пипин обнаружил, что старик подхватил его и поддерживает его голову над водой.
— А… спасибо, все в порядке, — пробормотал король.
— Не похоже… Вот бандиты! Я их всех знаю. Я к их родителям пойду. В суд подам!
— Раз я уже промок, — сказал Пипин, — может, мне поискать вазу с Ледой и мальчика с раковиной?
— Нет-нет. Вазу я вчера достал. Пойдемте ко мне, обсохнете, согреетесь. У меня есть полбутылки коньяку.
Пипин выкарабкался на берег. Король с ног до головы, как бюст Пана, был покрыт зеленой тиной, один глаз у него заплыл, с разбитых губ сочилась кровь.
В маленькой хижине, примостившейся на опушке леса, старик разжег очаг, согрел ведро воды, дал королю губку, помог ему раздеться и вымыться и вытер его чистой ветошью.
— Вы будто в мясорубку попали, — сказал старик. — Глотните-ка коньячку. Завернитесь в одеяло. Я развешу вашу одежду над плитой.
Пипин вытащил из кармана мокрой куртки бутылку вина:
— Я привез вам подарок.
Старик бережно взял бутылку и, держа ее на вытянутой руке, щурясь, стал рассматривать этикетку.
— Ничего себе… это же вино для крестин… свадебное вино. Да его и открывать-то жалко!
— Бросьте, — сказал Пипин. — Открывайте. Я выпью вместе с вами.
— Да ведь еще и девяти нет!
— Открывайте! — сказал король, поплотнее заворачиваясь в одеяло.
Старик осторожно вытащил пробку.
— И в честь чего это вы привезли такое вино мне?
— В честь всех тех, кто вытаскивает ценности из грязи.
— Вы имеете в виду те статуи?
— И меня тоже. Пейте! Пейте смелее!
Старик попробовал и прочмокнул:
— Вот это вино!
Он промокнул губы рукавом, словно боясь упустить хоть каплю драгоценной жидкости.
— Вчера ночью я решил спросить вас: что вы думаете о короле?
— Каком короле?
— Нашем, французском, Божьей милостью Пипине Четвертом.
— А! Про него, — сказал старик и посмотрел на Пипина с подозрением. — К чему это вы клоните? Вино вином, а неприятностей я не хочу. С чего это вам ночью взбрело думать об этом?
— Мне просто стало интересно. Какие от простого вопроса неприятности?
— Всяко может быть.
— Ну так наполните свой бокал и скажите: что вы думаете?
— Я сижу в своем Гамбе, и мне дела нет до политики. Я про короля ничего и не знаю. Король как король. Бывают времена, когда есть короли, бывают, когда нету. Одно скажу…
— Что?
— Правильно, что королей больше нету. Они как те чертовы громадные ящерицы. Те, которые исчезли. Выморо…
— Вымерли?
— Ну да, вымерли. Похоже, места для них не осталось.
— Но ведь во Франции есть король.
— А, сказка для детей. Как Санта-Клаус. Он вроде как есть, и подарки есть, но, когда вырастешь, в него больше не веришь. Он — вроде как сон.
— А что, по-вашему, короли еще будут?
— Откуда мне знать? Чего вы все цепляетесь? Можно подумать, он ваш родственник. — Старик посмотрел на развешанную над плитой одежду. — Нет, вы ему точно не родственник.
— А если бы король вдруг стал настоящий, вы б догадались об этом?
— Думаю, да.
— А как?
— Он по полям начал бы скакать со свитой, урожай травить. А начни бунтовать, приказал бы повесить уйму народу. А еще король мог бы сказать: «Столько дурного кругом, и я все это исправлю». Голос старика стал тише. — Хотя нет. Многие богатеи могут делать такое, но они же не короли. Сдается мне, есть только один способ узнать, настоящий король или нет.