Страница 11 из 32
— Но, может быть…
— Видишь, ты уже на крючке. Вторая причина не столь очевидна, но не менее значима. Это аристократия. Вернее, ее количество… Позволь мне развить эту мысль. При демократии и республике аристократия размножается и процветает. При монархии аристократия под контролем, ее проверяют, держат в узде, иногда истребляют по той или иной причине. А в благодатном республиканском климате дворяне плодятся как кролики. Америка — самый яркий тому пример. Там не найдешь ни единого белого, кто не являлся бы потомком знатного рода, и ни единого индейца, который бы не был вождем племени. В республиканской Франции дела обстоят не лучше. Во Франции сейчас умопомрачительное количество дворян. Они налетят на тебя, как мухи на… пардон, я не стану заканчивать эту метафору. Они захотят привилегий, немыслимых со времен Людовика Святого, но еще больше они захотят денег.
— Что же мне делать, дядюшка? — спросил Пипин жалобно. — Почему бы им не подождать еще поколение-другое? Разве нет в нашем роду еще какой-нибудь побочной ветви, которая бы…
— Нет, — ответил дядюшка сурово, — такой ветви нет. А даже если бы и была, ты бы все равно не устоял. И еще одно. Если бы каждый француз был против тебя, каждая француженка была бы за. Женщины втащили бы тебя на трон. Слишком долго они смотрели жадными глазами за Ла-Манш, слишком долго посмеивались над помпезностью английских лордов и их расфуфыренными леди. И завидовали им. Пипин, мальчик мой, обратной дороги нет. Ты — король-болванчик, король отпущения. Я советую тебе успокоиться и попробовать извлечь максимум удовольствия из твоего положения. А сейчас прошу прощения — я ожидаю клиента, у меня для него три неподписанных Ренуара.
— Хорошо, — сказал Пипин. — По крайней мере я не буду чувствовать себя одиноким, зная, что тебе тоже придется сдуть пыль со всех твоих титулов.
— Черт, черт, черт и еще три раза черт побери! — вскричал дядюшка. — Я совсем об этом забыл!
Пипин покинул магазин, будто в тумане, и побрел, не видя, куда идет, по левому берегу Сены, мимо Нотр-Дам, мимо складов и винных погребов, мимо мостов и фабрик, не оглядываясь — до самого Берси.
Во время этой длинной, неспешной прогулки его рассудок, как крыса в лабораторном лабиринте, искал способ убежать, ощупывал выходы и лазейки — и вновь и вновь натыкался на непреодолимую стену фактов. Снова и снова многообещающая возможность оказывалась тупиком, глухим, безвыходным. Он стал королем, и спасения не было.
В Берси он зашел в кафе и, устало сев за маленький мраморный столик, стал наблюдать за бурной партией в домино по соседству. Хотя день еще только начинался, он заказал абсент и выпил его так быстро и так быстро заказал еще один, что доминошники приняли его за туриста и перестали материться.
После третьей рюмки абсента Пипин сказал вслух:
— Ладно. Мы еще посмотрим, чья возьмет. — Он проглотил абсент, заказал еще и, когда заказ принесли, произнес, обращаясь к рюмке: — Так вам нужен король, друзья мои? А вы знаете, какого джинна выпустили из бутылки?
Он повернулся к доминошникам.
— Окажите мне честь выпить со мной за здоровье короля! — потребовал он.
Те угрюмо согласились, подумав, что для американца он здорово говорит по-французски.
Когда принесли рюмки, Пипин произнес тост:
— Им нужен король! Так выпьем же за короля! Да здравствует король!
Он залпом выпил.
— Очень хорошо, друзья мои, — сказал Пипин. — Возможно, короля они получат. И поймут, что хотели чего-то другого. Совсем другого. Они еще увидят, что такое король!
Он встал из-за стола и пошел к двери. Шел он медленно и величественно.
Реставрировать монархию далеко не так просто, как может показаться на первый взгляд. Принципиально важно, какая именно это будет монархия. Сам Пипин предпочитал конституционную не только потому, что в глубине души был либералом, но еще и из-за огромной ответственности, налагаемой абсолютизмом. Пипин считал себя слишком ленивым, чтобы изо всех сил добиваться успеха, и слишком трусливым, чтобы принять на себя всю вину за ошибки.
Была созвана конференция всех партий, создавшая, по просьбе Пипина, совещательный орган. А короля больше всего беспокоило то, как к переменам во Франции отнесется Америка. Выделит ли американский сенат такую же помощь королевству, какую давал республике?
Но месье Шелке, представляющий одновременно правых и левых центристов, положил конец сомнениям:
— Американские политики не склонны доверять либеральным правительствам и поддерживают авторитарные режимы, которые считаются более надежными и ответственными.
В качестве примера месье Шелке привел Венесуэлу, Португалию, Саудовскую Аравию, Трансиорданию, Египет, Испанию и Марокко. И добавил, что Советский Союз с Польшей, Чехословакией, Болгарией, Китаем и Северной Кореей тоже не раз демонстрировали предпочтение диктаторским режимам и абсолютистским монархиям, а не демократически избранным правительствам.
— Не следует особо вдаваться в причины этих предпочтений, — сказал месье Шелке. — Некоторых это может шокировать. Достаточно указать на то, что такие предпочтения — исторический факт. А что касается Америки, то она питает слабость к французскому трону… Когда американские колонии изнемогали в одиночестве, воюя за независимость, кто помог им людьми, деньгами и снаряжением? Республика? Нет, королевская Франция. Кто пересек океан, чтобы встать под американские знамена? Простолюдины? Нет, аристократы.
Далее месье Шелке предложил, чтобы первым августейшим актом короля стало обращение к Америке с просьбой о субсидии на укрепление Франции и превращение ее в бастион борьбы с коммунизмом — и одновременно обращение за субсидией к коммунистическому блоку ради укрепления мира на земле.
Более чем благоприятная реакция Соединенных Штатов и Советского Союза показала, что месье Шелке верно оценил ситуацию. Американский конгресс постановил выделить денег даже больше, чем у него просили, а фонд Лафайета из средств, собранных у школьников, профинансировал начало работ по обновлению королевских апартаментов в Версале.
После первого взрыва энтузиазма среди правительственных чиновников поползли тревожные слухи: почтальоны, инспектора, инспектора инспекторов, смотрители общественных туалетов, блюстители памятников культуры, сборщики налогов и мириады прочих мелких чиновников опасались возможных сокращений. Но королевский манифест, декларировавший сохранение status quo, снял все опасения и обеспечил королю множество пламенных приверженцев среди тех, кто получал зарплату от государства.
В это время министр национальных памятников выставил королю счет на триста тысяч франков — принцесса Клотильда включила в Версале не только фонтаны на целых две ночи, но и прожектора. Сама принцесса от счета отмахнулась.
Пипину пришлось доказывать, что на его банковском счете всего сто двадцать тысяч франков. Но тут как раз подоспел первый транш американского кредита, разрешивший недоразумение ко всеобщему удовольствию.
Хотя восстановить монархию было сложно, короновать короля в Реймсе оказалось еще сложнее. Дядюшка Шарль был полностью прав насчет плодовитости аристократии при республиканском строе. Благородные не только размножились сверх всякого приличия, они еще и никак не могли прийти к согласию по поводу коронации. Все считали, что церемония должна быть освящена древней традицией — но насколько древней и какой именно традицией?
Все заинтересованные лица требовали, чтобы коронацию отложили до лета. Дома моды были завалены заказами на придворные платья. Производителям посуды требовалось время, чтобы изготовить миллионы чашек, кружек, тарелок, пепельниц и панно не только с королевским гербом, но и с профилями короля и королевы. Летом ожидался наплыв туристов, что сулило само по себе хорошую прибыль.
Встали ребром проблемы, которых раньше не существовало. Свеженазначенные церемониймейстеры, герольды, кастеляны и фрейлины метались туда-сюда как настеганные, в окнах гильдии королевских историков ночи напролет горел свет.