Клаузевиц

Очень скоро до прусского короля дошла весть, что Кольбергский гарнизон, несмотря на возглавлявшего его реакционного генерала Борштеля, двинулся на Берлин. Фридрих-Вильгельм III сразу угадал: «Это наверно Гнейзенау объявился в Кольберге!» Через несколько дней прусский король подписал союзный договор с Россией и начал войну с Наполеоном.

Война против Франции началась. Сторонники Франции, на которых прусский король опирался в 1812 году, были полностью скомпрометированы катастрофическим концом похода Наполеона в Россию. Король, порвав с Наполеоном, должен был прежде всего призвать к власти кружок реформы. Во главе прусской армии был поставлен кандидат Шарнгорста и Гнейзенау — Блюхер, которому они создали славу народного героя, а Шарнгорст был назначен его начальником штаба. Король попытался устранить Гнейзенау, назначив его командующим «второй прусской армией», которая никогда не была образована. Но Гнейзенау немедленно взялся за дело, как помощник Шарнгорста, со скромным титулом «второго генерал-квартирмейстера» армии Блюхера. Так как на Шарнгорсте лежало и руководство всей огромной работой по мобилизации всех сил Пруссии, то Гнейзенау фактически взял на себя оперативное руководство прусской армией.

Шарнгорст сразу же постарался обеспечить себя сотрудничеством Клаузевица, и по его просьбе Клаузевиц был послан из прусской армии в Дрезден «для связи» в штаб Блюхера. Трижды Шарнгорст и Гнейзенау возбуждали перед прусским королем ходатайство о возвращении Клаузевица в состав прусской армии, но не получили ответа. Клаузевиц энергично помогал Шарнгорсту, фактически докладывая ему все бумаги и составляя важнейшие записки. Он чувствовал себя счастливейшим человеком.

Война против Наполеона продолжалась. Начиналась весенняя кампания 1813 года. Холмы и поля Саксонии развернулись во всем великолепии, настроение солдат было превосходно. В ближайшее время Клаузевиц ожидал выступления Австрии. «Нас следовало бы выпороть, если бы мы в этих условиях потеряли веру в успех». Клаузевиц чувствовал себя прекрасно в обществе Шарнгорста и Гнейзенау, от души ненавидел реакционных советников короля — Ансильона и Кнезебека, а весь поход в целом считал «идеалом земного существования». Под Люценом и Бауценом русский полковник Клаузевиц, во главе прусских эскадронов, участвует в атаках на французов.

Однако, скоро наступил конец этой весенней идиллии. После сражения под Бауценом было заключено перемирие. Обе стороны энергично развивали свои вооружения и готовились к новой кампании.

Клаузевиц, по заказу Гнейзенау, написал для армии пропагандистскую брошюру: «Кампания 1813 года вплоть до перемирия». Этот труд Клаузевица в Пруссии первоначально приписывали Гнейзенау. Клаузевиц развертывает в ней картину военных усилий Пруссии после йенской катастрофы, крушение, постигшее Наполеона в России, быструю мобилизацию 110 тысяч прусских солдат, одержанные успехи; объясняет, что сражения под Люценом и Бауценом, окончившиеся отступлением в порядке русских и пруссаков, отнюдь не являлись позорной неудачей, и указывает на перспективу победы после окончания перемирия, когда к союзникам присоединится еще Австрия.

Кто мог мечтать о таком повороте счастья еще в декабре 1812 года? Конечно, совершенство на практике недостижимо, и нужно довольствоваться только приближением к нему. Но нет больше места малодушию и отчаянию. «Товарищи, я посвящаю вам эти строки. Если ваши сердца и умы почерпнут в них удовлетворение, моя цель достигнута, хотя бы затем буря событий разбросала эти листки и не оставила от них никакого следа».

Во время перемирия Клаузевица постиг тяжелый удар: раненый в ногу под Люценом Шарнгорст отправился в Вену, чтобы ускорить вступление Австрии в войну, но по пути ранение осложнилось заражением крови, и в Праге 28 июня Шарнгорст скончался.

«Я не в силах даже думать о том, какая эта незаменимая потеря для армии, государства и Европы. Я теряю в этот момент самого дорогого друга моей жизни, которого мне никто не заменит и которого мне всегда будет недоставать… Ему, конечно, тяжело было расставаться с миром: у него оставалось еще такое большое количество неосуществленных дорогих ему идей, и я особенно горюю об этом… Мне очень тяжело, что меня не было в числе тех, которые оказали ему последние услуги и предали его тело земле: из тысячи людей, обязанных ему благодарностью и любовью, нет большего должника, чем я», — писал Клаузевиц Марии. — «Небольшое утешение я вижу только в том, что он умер в самый блестящий период своей жизни и что судьба заставляет теперь даже его врагов сожалеть о нем». Это сожаление, как мы увидим, было очень кратковременным.

Шарнгорста заменил Гнейзенау. Комбинация Блюхер — Гнейзенау считается образцом координации усилий командующего армией и начальника штаба армии. Понятие начальника штаба, в современном германском широком толковании, впервые зародилось в русской армии при Екатерине II. Обстоятельства рождения этого понятия не слишком почетны для русского командования. После того, как русская армия в сражении под Нарвой взбунтовалась против, иностранных офицеров и главнокомандующего, герцога де-Круа, который был вынужден бежать под защиту шведских штыков, в русской армии XVIII века, особенно в период царствования Екатерины II, было установлено определенное предпочтение «национальному» командованию. Во главе русской армии ставился обычно вельможа, иногда временщик. Так, например, в турецкой войне был назначен командующим Румянцев, побочный сын Петра I, очень светский, просвещенный человек, но никогда не тянувший строевой лямки и только поверхностно знакомый с военным искусством. Для него Екатерина не поскупилась выписать из-за границы за хорошие деньги самого толкового и просвещенного немецкого офицера, с лучшей боевой репутацией, и поставила его при нем в качестве доверенного советчика и фактического распорядителя при вельможе. В значительной степени на звание организатора румянцевских побед имеет право Баур, основатель русского генерального штаба, первый начальник штаба в новой истории.

С развитием революционных войн и усложнением военного дела старый немецкий генералитет оказался также в положении вельмож, не знающих новых требований войны, затрудняющихся в быстрой оценке новых явлений и требующих для руководства заботливых нянек, с твердой волей, кипучей энергией, по-новому обученных. Только передавая фактическое руководство отборным силам более молодого поколения дряхлое немецкое командование могло противостоять тем маршалам-командирам совершенно нового облика, которых выдвинула французская революция. Командующий должен был представлять старшинство, феодальный авторитет и возглавлять молодые силы, устранять препятствия для широкого использования их мысли и энергии. Таковы в мировую войну были отношения Гинденбурга и Людендорфа.

Отношение Гнейзенау к Блюхеру было проще в том смысле, что Гнейзенау не только полностью вершил все оперативные и тактические дела, но и наблюдал за достоинством поведения старого малограмотного рубаки, вознесенного партией реформы на пост мирового значения. Отношения Блюхера к Гнейзенау очень красочно выделяются в следующем эпизоде, приводимом Дельбрюком, как совершенно достоверный факт. В 1814 году, при наступлении на французской территории, Блюхер со своим штабом разместился в богатом поместьи наполеоновского генерала. Управляющий имением роскошно сервировал обед штаба. У Блюхера разгорелись глаза на массивное художественной работы серебро, которым был украшен обеденный стол, и он сказал, что французские генералы, разгуливая по Германии, не стеснялись захватывать с собой ценные вещи и потому у них дома такая роскошь, а вот он, Блюхер, командует с отличием армией, но не может подать при приеме гостей такого серебра. Это, в конце концов, так возмутительно, что превосходит предел его, Блюхера, терпения. Поэтому он приказывает своему адъютанту после обеда немедленно запаковать все серебро в доме и приобщить к его вещам. Гнейзенау, слушая эту тираду, постепенно краснел, но затем вскочил: «Как не стыдно вашему превосходительству отдавать такое распоряжение!» Блюхер, получивший подобное замечание перед лицом всего штаба, заволновался: «Ну, ну, пожалуйста, не грубите вашему командующему армией; а впрочем, если вы это так близко принимаете к сердцу, пусть все серебро останется здесь, чорт с ним». Клаузевицу не пришлось остаться в составе штаба Гнейзенау, на театре, где решалась судьба Наполеона. Формирование русско-германского легиона, в списках которого числился Клаузевиц, было закончено.