Страница 63 из 88
– Только в нашем магазине праздничные скидки на зимнюю одежду в сто двадцать процентов!..
В номере отеля тоже покоя не было. Сутра до вечера в дверь стучали, предлагали сотовую связь, компьютеры, мыло и прокладки.
Стук‑стук. Две десятиклассницы на пороге – одна страшная как смертный грех, с бугрящимся лицом, другая – очень даже ничего. Та, которая ничего, восторженно орет:
– У меня раньше были прыщи.
– Правда? – обреченно вздыхает Лаврушин.
– Да, здесь, здесь и – здесь, – неприлично оттягивает она вырез. – Но я мылась «Клеросилом». А она не мылась, – кивает на подругу.
– Заметно.
Они горланят хором:
– Ты не мойся больше мылом. Забавляйся «Клеросилом». Бай‑бай, прыщики…
Пять минут спокойствия. Тук‑тук. Лучащийся человеколюбием субъект извлекает из твидового пиджака пластмассовую бутылочку, отодвигает хозяев, целеустремленно мчится в туалет и начинает чистить унитаз, приговаривая:
– Даже в чистом унитазе остаются бактерии. Только «Диди сэвэл» обеспечит настоящую чистоту. Если после него вы увидите там хоть одну бактерию, я слижу ее языком.
Тук‑тук:
– Новая зубная щетка с бензоприводом – и вашими зубами можно будет перекусывать сталь!
Тук‑тук:
– Раньше мои волосы были безжизненными и ломкими. А теперь я мою их новым бальзамом‑ополаскивателем «Проктер энд Гэмбл», и вы не вырвите их и трактором.
Не пускать их было невозможно. Они были настырны, как иеговисты‑агитаторы, и взяли за правило – не отступать и не сдаваться. Да и отшивать их было просто опасно. Когда Степан заорал на одного посетителя, что ему не нужно такое дерьмо, как «Мулинэкс», тот, удивленно вытаращившись, хлопнулся в обморок и пролежал в нем до приезда «скорой». Отказом или грубой репликой в отношении предлагаемого товара здесь можно было угробить. Поэтому приходилось выслушивать все это. Голова болела, и иногда хотелось кого‑нибудь пристрелить, но – мечты, мечты…
Впрочем, после всех прошлых переживаний друзья чувствовали себя здесь относительно комфортно. Хотя бы никто ни за кем не гнался, никого не резали, мертвецы и маньяки не тревожили ночной сон, гестаповцы и милиционеры не орали: «Цель заброски, явки?»
И все было бы хорошо, если бы…
Они вышли на прогулку и неторопливо шли вдоль Липтон‑стрит. Они с успехом отбились от десятого агитатора, предлагавшего средство против вшей, клопов и соседей.
– Смотри! – воскликнул Степан.
По Липтон‑стрит неторопливо, проехал длинный черный лимузин. Он был похож на вышедшую на охоту боевую субмарину, которая нащупывала пеленг. Только пеленг был пока нечеткий. Иначе человек в черном плаще понял бы, что те, кого он искал – рядом. Рукой подать.
Машина притормозила, и у друзей, метнувшихся за киоск назеты «Аргументы и факты», упало сердце. Но машина, набирая скорость, двинулась вперед и свернула на Нескафе‑авеню – бывший проспект МММ.
– Я бы на вашем месте поспешил, – послышался сзади знакомый голос.
Он принадлежал человеку в синем плаще.
– Опять вы? – воскликнул Лаврушин, оборачиваясь и унимая дрожь.
– Вы наблюдательны, – усмехнулся человек.
– Куда спешить?
– Искать Большого Японца.
– Мы не нашли его в Караван‑сити.
– Обстоятельства. Он должен был бежать. Враг силен. Он становится сильнее и сильнее.
– Какой враг? Что происходит?
– Холод сковывает все большие пространства.
– Кто вы? Кто этот болван в черном со сворой шавок?
– Я бы не отзывался о нем так непочтительно. Часто выпущенное слово не вернешь.
– Что он к нам привязался?
– На все в мире есть причины. А для того, чтобы он тратил на вас время, причина должна быть серьезная.
– Но кто он? – не отставал Лаврушин – для него человек в синем плаще был хоть какой‑то надеждой разобраться в происходящем.
– Поймете. Все поймете.
– А зачем мы нужны вам?
– И это вы поймете.
– И если мы нужны вам, то почему вы просто не поможете? – встрял Степан.
– Мы помогаем. Путать следы вашим преследователям – это нелегко и опасно.
– А нам что теперь? – с отчаяньем в голосе вопрошал Лаврушин.
– Здесь становится опасно. И холодно. «Пианино». Только вы можете помочь себе.
– А когда…
– Все. Хватит вопросов. Я и так сказал больше, чем должен.
Незнакомец взмахнул плащом, так что опять показалась рукоять меча, обернулся и размашистым шагом направился прочь. У друзей было чувство, будто их беспардонно надули.
* * *
Проснулся Лаврушин от утробного урчания.
– Что за черт, – он заворочался, с неохотой разлепил веки и увидел молодую японку, неистово пылесосящую номер.
Степан тоже открыл глаза и спросил, может, грубее, чем следовало:
– Что вам здесь надо?
– Пылесос «Филипс», – воскликнула японка, не обращая внимания на вопрос.
– Как вы сюда попали?
Японка по‑восточному загадочно и многообещающе улыбнулась.
– Вы не смотрите, что он маленький, – сообщила она, продолжая пылесосить.
– Что вы делаете в нашем номере? – наконец возмутился и Лаврушин.
Японка улыбнулась еще более загадочно.
– Маленький, маленький, а мощный, – заворковала она, и направила трубу пылесоса в сторону Лаврушина.
Одеяло слизнуло сразу – оно всосалось в трубу пылесоса, который жадно и противно чавкнул.
Лаврушин почувствовал, что его подхватывает воздушный поток. Уцепился за кровать мертвой хваткой.
– Мощный, мощный. И страшный, – голос японки грубел, в нем появлялись жестяные нотки. И лицо гостьи заострялось, глаза наливались желтизной, кожа зеленела.
– А‑а, – заорал Лаврушин.
И набалдашник на конце пылесосовой трубы оскалился острыми кривыми зубами, с которых капала густая слюна. Зубы лязгнули. Из‑за них вывалился отвратный, покрытый пупырышками и язвами со спекшейся кровью длинный, как галстук, язык.
Степан расширенными глазами смотрел на происходящее, не в силах пошевелиться. На него нашло противоестественное оцепенение, руки‑ноги стали ватными, а голова гудела под стать пылесосу.
Из коридорчика выступила фигура.
Как не узнать это длинное черное пальто? Как не запомнить эти очки? Как забудешь этот котелок? И адскую псину у его ног тоже не забудешь!
– Убей их, Фрэдди, – равнодушно проскрежетал незнакомец в черном.
– Вам будет хорошо, – прорычала «японка», окончательно трансформировавшаяся в Фрэдди Крюгера. Щелкнули пальцы‑ножи, пылесос взвыл, становясь чем‑то живым, скользким, тошновнотворно противным и жадным, как стая не кормленных целую зиму волков.
– Что за мир? Ничтожества возомнили себя способными менять положение вещей, – усмехнулся незнакомец в черном.
Стены комнаты бугрились, покрывались плесенью. С потолка по ним стекало что‑то гнойное.
– И ничтожества удивляются, когда приходит расплата, – продолжил незнакомец.
Лаврушина потоком воздуха почти сорвало с кровати. Он держался за нее одной рукой, да и то пальцы уже соскальзывали. Перед ним была оскаленная пасть полуживого пылесоса. Пылесосовы зубы лязгнули около пятки, едва не оттяпав кусок.