Страница 61 из 88
– Когда, где, с какой целью перешли границу? – строго вопрошал старшина Степкин.
– Какая граница? – искренне возмущался Лаврушин.
– Мы свои. Русские, – вторил ему Степан.
– Свои? Нет, господа. Ваши на Западе капиталистам прислуживают.
– Да я вообще членом партии был, – обиженно воскликнул Степан.
– Не трожь святое! – отрезал старшина Степкин. – Только чистосердечное признание и искреннее раскаянье облегчит вашу тяжелую вину перед трудовым народом.
– Не в чем нам признаваться.
– Ваша карта бита. И песенка спета. Игра проиграна, грязные наймиты. Пора признать поражение.
Так ничего и, не узнав, расстроенный таким упорством наймитов, Степкин отправил их в камеру.
Камера была чистая, стерильная, только фикусов в горшках не хватало. Хорошая камера. Мечта уркагана. И всего на двоих.
– Почему так получается? Все наши путешествия – то тюряги, то подвалы, то допросы, – с некой озадаченностью произнес Степан.
– Судьбинушка горькая.
– Во влипли, Лаврушин.
– Влипли.
– А я, дурак, зарекался ведь в твоих экспериментах участвовать. И угораздило с тобой, шарлатаном связаться.
– Пьянствовать надо меньше.
– Все‑таки ты несерьезный человек, Лаврушин. Солиднее надо быть. Все‑таки доктор наук.
Отдохнуть им не дали. Через час выводные вывели их из камеры. И вскоре арестованные снова сидели напротив сурового старшины Степкина. Перед ним было разложено все изъятое у «шпионов» – несколько пачек стодолларовых бумажек, четыре российских купюры по тысяче рублей, пачка «Мальборо», зажигалка с немецкой надписью. И «пианино».
– Итак, явки, адреса, задание? – начал тут же напирать старшина.
– Опять то же самое, – вздохнул Лаврушин.
– Денежки‑то интересные, – Степкин потер пальцами тысячную купюру. – Тысяча рублей. Одной бумажкой. Финансовая диверсия?
– Да вы что? – возмутился Степан. – В каком магазине у вас такую купюру примут?
– Точно, – недоуменно протянул старшина Степкин. – Не наши денежки‑то.
– Точно, не ваши, – сказал Лаврушин. – Мы из другого мира. Из Москвы, но другой.
– Ваньку валяем?
– Нет.
– Тогда отвечать быстро – явки, адреса, объекты диверсий.
– О, Господи. Опять.
– Ничего, сейчас вами займутся товарищи из Министерства государственной безопасности.
На столе Степкина зазвонил внутренний черный телефон с массивной эбонитовой трубкой.
– У аппарата старшина Степкин… Прибыл товарищ из Управления МГБ? Да, задержанные у меня. Удостоверение проверили?.. Не один? Проводите… Вот, – он положил трубку. – За вами.
– С Лубянки?
– С Лубянки? С площади Дзержинского! Сразу видно чуждое воспитание.
И вдруг Лаврушин почувствовал какой‑то озноб. Приближалось нечто куда более худшее, чем этот милиционер, Лубянка с площадью Дзержинского, и вообще вся эта кутерьма. Вокруг будто растекалась темная, зябкая сила.
И еще он ощутил, как на него снисходит вдохновение. Проснулось сверхчувствование. Открылась дверца в кладезь информации. Только бы успеть…
– Входите, – крикнул Степкин на стук в дверь. Он приподнялся, пригладил белую форму, поправил портупею и приготовился рапортовать товарищу с площади Дзержинского.
Дверь распахнулась… На пороге стоял старый знакомый – человек в черном! Рядом с ним возвышалась сгустком тьмы собака.
Степкин с подозрением посмотрел на пришедшего. Таких сотрудников МГБ он еще не видел. Но, с другой стороны, там всякие встречаются – работа тяжелая, приходится бить везде и всюду грязных наймитов капитализма и подлых предателей. А документы у него проверили в дежурке. Нет места сомнениям. Степкин сам звонил в МГБ, и ему обещали, что человек приедет. И вот он… Но что‑то все‑таки было в пришедшем, от чего старшине стало вдруг внутри холодно‑холодно, будто накормили его парой кило льда. Он почувствовал, что не может оторвать от пришельца взгляда.
– Они, – удовлетворенно кивнул человек в черном, шагая в комнату.
Лаврушин рывком притянул к себе «пианино».
– Стоять! – заорал гость.
Собака прыгнула на Лаврушина.
Но пальцы уже пробежались по клавишам.
Возник вихрь.
И на миг все потонуло в желтом мареве. Вокруг завертелись бескрайние, гигантские и в то же время неизмеримо меньше электрона пространства…
* * *
– Не секрет, что молодежь предпочитает жвачку «Риблес‑ферми». Мы проводим опрос – почему?
– Что? – обалдевший Степан, слегка пришибленный броском через миры, смотрел на нахальную пробивную девицу, которая тыкала ему в лицо похожим на противотанковую гранату микрофоном.
– Устойчивый мятный вкус? Ощущение свежести? Что привлекает вас? – настаивала девица с вежливостью и тактом долбящего по стене тарана.
– Девочка, ты рехнулась? – спросил Степан.
Девица от такого обхождения едва не хлопнулось в обморок. Но быстро очухалась и устремилась к шумной компании молодежи – с гитарами, в обнимку друг с другом и с мотоциклами. И оттуда понеслись голоса, в которых был наивный щенячий восторг:
– Океан свежести!
– Неповторимо!
– Это классика! А я люблю классику!
– Нет, это как рок! А я обожаю рок!
– Они счастливы, что жуют «джуси фрут», – заключила вполне удовлетворенная девица с микрофоном.
Ее правда – опрошенные весьма походили на счастливых людей.
Друзья стояли на пригорке. Вниз уходил город. Бесконечный. Странный. Неестественный. И дурацкий. В нем были русские дворики и американские небоскребы. В нем старинные замки перемежались с дворянскими усадьбами. И в нем было полно чокнутых, рехнутых, прибабахнутых, мешком пришибленных, с пальмы уроненых и коленвалом по голове огорошенных жителей. Здесь не было ни одного нормального человека.
– Ну, попали, – горько вздохнул Степан.
– Куда? – спросил Лаврушин.
– А ты не видишь.
– Чего уж тут не видеть.
Да, все было понятно без слов.
– А дальше нельзя рвануть? – с надеждой спросил Степан.
– Конец вдохновению, – махнул рукой Лаврушин. – Оно не покупается.
– Пегас дрыхнет? Муза в запое?
– Ага.
– Значит, до следующей встряски? Этим инструментом ты пользуешься только когда совсем припрет.
– Скажи спасибо и за это.
– И опять бомжуем без денег и паспортов.
– С деньгами, – Лаврушин продемонстрировал пачки долларов, которые он схватил со стола перед тем, как был закручен воронкой.
– Живем, – кивнул Степан. – Пошли искать, где приткнуться.
Покоя в этом городе не было. Все кому‑то что‑то предлагали, всучивали. Улицы представляли из себя ряды бесконечных магазинов, офисов, лавок, торговых точек.
Шагу спокойно ступить было нельзя без того, чтобы не наткнуться на какого‑нибудь бешеного. Ко всем лип репеем высохший тип в бедуинском наряде в обнимку с трехлитровой бутылкой шипящего и пузырящегося «Спрайта». Он схватил Лаврушина за руку и замогильно завещал:
– Я едва не погиб в пустыне. Правда одна – жажда твоя!
Он встряхнул бутылку, и в ней с новой силой вскипел газ:
– «Спрайт». Не дай себе засохнуть.
Над городом поплыли куда‑то гигантские пачки жвачек, живо напомнившие об инопланетной угрозе.
Две девицы орали друг на друга благим матом: