Страница 50 из 88
– И что с этим делать? – спросил Лаврушин.
– Это спасение, – пояснил советский разведчик.
– Какое такое спасение? – возмутился Степан.
– Будьте осторожнее с ним. Не забывайте – мы все под колпаком.
– Ага, – кивнул Степан, в его голове еще гуляли водочные пары. – У Мюллера.
Штирлиц странно посмотрел, раздумывая, подходят ли здесь расхожие слова «он слишком много знал», и стоит ли на месте расхлопать этих людей.
– Нет, не у Мюллера, – наконец, сказал он. – Много хуже… До свиданья.
– Привет пианистке Кэт, Максим Максимович, – махнул ручкой Степан.
Глыбу самообладания Штирлица не мог сдвинуть с места никакой ураган. Но его рука потянулась к карману. Потом он решил из каких‑то своих соображений, что расстреливать странных людей не стоит, молча обернулся и пошел прочь.
Знаменитый на всю Россию «Мерседес» уехал. Неожиданно Лаврушин, почувствовав на себе чей‑то взгляд, обернулся. И увидел на ступенях островерхого двухэтажного дома с ухоженным подъездом застывшую высокую мужскую фигуру в темно‑синем плаще. А ведь плащ этот подходил к данному месту ничуть не лучше, чем нейлоновые куртки и американские джинсы. Тот человек был здесь чужим.
Фигура исчезла в подъезде. Громко хлопнула дверь.
* * *
Везения хватило на пятнадцать минут. Идея поиском подвала, где можно схорониться, оказалась не из лучших. Друзья все же дождались неизбежного – услышали такое неродное, но знакомое каждому русскому человеку:
– Хенде хох.
Двое патрульных – отъевшиеся в тылу мордатые псы в серых шинелях, настигли Лаврушина и Степана на небольшой церковной площади, где выстроилась длинная очередь за водой. Толпа радовалась – не каждый день на твоих глазах вяжут диверсантов.
– Что? – растерянно спросил Степан по‑немецки.
В ответ дуло автомата дрогнуло, и Степан понял, что фриц выстрелит. И, поборов свое знаменитое упрямство, стиснув зубы и играя желваками, поднял руки вверх.
Через десять минут друзья томились в подвале местного отделения Гестапо. Судя по дурной репутации этого учреждения, церемониться тут не принято.
– Кто? Откуда? Цель заброски?! – орал пузатый потный фриц в черном кителе с одним погоном.
Сидевшие на привинченных к полу табуретках друзья только пожимали плечами.
– Англичане? – гестаповец ткнул в «Мальборо», которое достали из кармана Степана.
– Да, да, – закивал Лаврушин.
– Англичане. Ваши «галифаксы» и «ланкастеры» бомбят немецкие города. От ваших бомб гибнут немецкие дети! Вы убийцы! Кровожадные убийцы!
Лаврушин пожал плечами.
– Цель заброски?! – продолжал орать гестаповец.
Дальше по идее должны были быть пытки, иголки под ногти. До такого доводить не хотелось.
Неожиданно Лаврушина осенило. Мгновенная вспышка озарения. Он «проинтуичил». Будто прикоснулся к огромному, бездонному источнику информации и ухватил из него то, что было нужно. В голове сложилась мозаика.
– Все объясню, – сказал Лаврушин и кивнул на «клавесин», извлеченный из его кармана и лежащий на столе. – Инструкции центра в этой штуке. Только руки развяжите.
Гестаповец был из доверчивых и наивных. Он не привык, что его обманывали в этом кабинете. В таких кабинетах не обманывают, это нарушение незыблемого ОРДНУНГА – знаменитого порядка Великой Германии. В таких кабинетах положено умолять о прощении и снисхождении. И с английскими диверсантами он дела иметь не привык, как‑то все больше попадались разносчики пораженческих настроений и злобных слухов. Поэтому он отдал приказ, и Лаврушина освободили от наручников.
– Вот, – Лаврушин нажал на клавишу «клавесина».
Из недр игрушки вырвался необычно мощный скрежещащий звук. Солдаты у выхода сжали автоматы и подались вперед.
– Спокойно, – Лаврушин нажал еще на три клавиши, выжав из «клавесина» жуткую мелодию.
– И вот, – он нажал на следующую клавишу и схватил за плечо Степана.
– Пристрелите их! – заорал гестаповец.
Но было поздно.
В воздухе возникла воронка. Она засосала друзей.
Тьма.
А потом застрочил автомат…
* * *
Точнее, строчил не один автомат.
Строчило их много. Строчили они ожесточенно. Строчили со вкусом.
Лаврушин упал на землю и вжал голову в плечи. Вовремя. Над ним по бетону забарабанили пули, они с визгом рикошетили и со стуком били в мусорный бак сбоку. Ревели моторы скоростных автомобилей, визжали колодки.
Звуки выстрелов и моторов отдалялись.
– Вставай, – наконец сказал Степан.
Чудом одна из пуль угодила в кольцо между его браслетами, лишь слегка оцарапав коду, так что сейчас руки Степана были свободны.
Лаврушин встал, отряхнулся и огляделся.
Местечко было нисколько не лучше содрогающегося от бомбардировок Берлина.
– «Сельва», – не веря своим глазам произнес Лаврушин.
– Какая «сельва»? Мы не на Химендзе. Это Гарлем!
Замусоренная, заваленная ржавыми кузовами, заставленная допотопными машинами улица была прямая и длинная. Восьми‑девятиэтажные дома сталинского типа были загажены, исписаны, изрисованы похабными картинками. Это были идеальные трущобы. Куда не кинь глаз – везде негритянская шпана, одетая вызывающе дико и непристойно, позвякивающая металлическими бляшками, красующаяся разноцветными – красно‑зелено‑синими, прическами. И у каждого в руке или дубина с гвоздями, или автомат «Узи», или просто нож. Такого сброда и в таких количествах друзья не видели даже в «сельве». Никто не скучал без дела, все чем‑то занимались. Одни дрались. Другие ширялись наркотиками. Третьи кого‑то с криком насиловали. Четвертые – резали.
– Бежим! – крикнул Лаврушин. Он моментально врубился, что дело пахнет керосином. А оно пахло именно им.
Они бросились в пустой переулок, перемахнув через парочку спящих в коробках бомжей.
И вовремя. Шпана вся как по команде позабыла свои заботы, сорвалась с места и устремилась в погоню.
– Улю‑лю! – орали уличные бандиты на чистом американском языке.
– Убьем тварей!
– Надерем белым задницу!
– Скормим ублюдков собакам!
– Оттрахаем!
Шпана попалась разговорчивая. Но орали негры куда лучше, чем бегали. Намеченных ими жертв, будто в подарок свалившихся с неба, гнал вперед ужас перед мучительной гибелью.
– Нате, суки, мать вашу, – ор становился все громче, и на него наложился грохот выстрелов.
Били стрелявшие косо и криво. В результате пули всего лишь достали двоих бандитов.
Друзья с приличным отрывом вырвались из тесного переулка в другой – еще более узкий, грязный, вонючий.
Долго так мчатся они не могли.
– Лестница, – крикнул Лаврушин.
Они быстро вскарабкались по пожарной лестнице. Взбесившаяся толпа тупо промчалась внизу, ни один не додумался поглядеть вверх.
Друзья взобрались на металлическую, гулко гудящую под ногами крышу. Прошли по ней. Теперь внизу была другая улица.
И здесь было еще веселее.