Страница 15 из 22
– Ну да, Юля хотела родить, а потом вернуться. Василиса Андреевна сказала: родишь – обратно не приму и возиться с тобой не буду. Родители Юли тоже в шоке были, хотели даже на Василису в суд подать. Юля все равно решила рожать. Вообще ненормальная! Родить в пятнадцать лет!
– Василиса Андреевна мне говорила, что Юле было четырнадцать.
– Все правильно, залетела она в четырнадцать. Но дети же сразу после залета не рождаются, – с раздражением объяснила Трушина. – Сейчас Юльке пятнадцать с половиной, как мне. У нас день рождения почти в один день.
– Значит, Юля родила?
– Говорю же, не знаю! С тех пор Юля в школе больше не появлялась. Ушла – как отрезала. Могла бы и позвонить! Я как-то Василису спросила про Юлю, так она в такое бешенство пришла, что меня чуть не загрызла. Я могу ее понять. Она с Юлькой возилась несколько лет, всю душу в нее вложила.
– Отец ребенка, я так понимаю, никаких обязательств на себя не взял?
Таня хмуро посмотрела на Зотову:
– Мне Настя Чижова сказала, что слышала, как Василиса с парнем каким-то разговаривала у себя в кабинете на повышенных тонах. Вроде как он пытался координаты Юльки выведать. Короче, Василиса этого парня так отбрила, что больше он сюда не заявлялся. Мы решили, что он и есть папаша. Раз явился, значит, любил Юлю. Надеюсь, он ее нашел и все у них сложилось хорошо.
– Значит, имя отца ребенка ты не знаешь?
– Откуда? – округлила глаза Таня. – Вероника знала. Она Юльку на вечеринку приволокла, где все, собственно, и случилось. Юля такая наивная была! Вообще о жизни ничего не знала! В отличие от Вероники. Она хвалилась, что лишилась девственности в четырнадцать лет. У нее полно парней было. – Трушина сказала об этом с такой нескрываемой завистью, что Зотова не стала разубеждать девушку. По словам судмедэксперта, Колесниченко была невинна. Вероника все придумала, чтобы позлить своих заклятых «подруг». Она во всем хотела быть первой.
– Таня, а почему ты вернулась в школу? – ненавязчиво поинтересовалась Зотова и заметила, что Трушина изменилась в лице.
– Не ваше дело! – воскликнула она. – Захотела и вернулась. Это что – преступление?
Во дворе послышалось урчание мотора. Елена Петровна подошла к окну и отодвинула занавеску. К парадному входу подъехали «Газель», золотистый «Порше» и «Вольво» белого цвета. «Как у Варламова», – подумала Елена Петровна, собиралась отойти от окна, но вместо этого прилипла к стеклу. Из «Вольво» вышел именно он – Иван Аркадьевич Варламов собственной персоной.
Режиссер подошел к «Порше», распахнул дверь и… помог вылезти из салона красотке Василисе Берн.
– Ах ты, сволочь! – непроизвольно вырвалось у Елены Петровны. Режиссер словно почувствовал ее посыл и посмотрел на окно, где она стояла. Зотова резко задернула занавеску и отпрыгнула от подоконника. Таня Трушина, приподняв бровки, с удивлением за ней наблюдала.
– Красивое па, – ехидно заметила девушка, медленно поднялась, подплыла к окошку и оценила обстановку. – Батюшки светы! – театрально всплеснула она руками. – Василиса Андреевна со своим новым хахалем примчалась. Чего это вдруг? Не ждали мы ее сегодня…
– Вот и я не ждала, – озадаченно сказала Елена Петровна, посмотрела на Таню и нервно хихикнула: – У вас тут случайно черного хода нет?
– Нежелательная встреча? – с пониманием предположила балерина.
– Угадала, голубушка. Этот хахаль, как ты выразилась, – мой бывший жених, – вздохнула Зотова и покраснела до корней волос.
– Ничего себе водевиль! – Таня с интересом посмотрела на Зотову, словно оценивая ее заново. – Ладно уж, выведу я вас инкогнито. Есть тут у нас дверка одна волшебная. Даже Барабас не в курсе.
– Бурмистров? – уточнила с улыбкой Зотова.
– Угу, он самый. Барабас строго следит за нашим моральным обликом и питанием. Вообще-то он неплохой дядька, но, если узнает про волшебную дверку, мы тут все как мухи передохнем с голодухи, – пожаловалась на свою нелегкую балетную долю Трушина. – Дайте мне честное слово, что ничего ему не скажете!
– Клянусь, – серьезно сказала Зотова, но в душе улыбнулась.
Таня аккуратно отодвинула занавеску. Елена Петровна пристроилась рядом и удивилась в очередной раз.
Ни одной машины под окнами не наблюдалось. Таня озадаченно уставилась на Елену Петровну:
– Странно… Уехали уже…
– Возможно, машины уехали, а гости остались, – сказала Зотова. – Выведешь меня, как обещала?
– Таня Трушина свои обещания всегда выполняет, но и вы про свои не забудьте, – с достоинством заявила девушка. – Хотя я бы на вашем месте не пряталась, а вышла и морду набила.
– Кому? – уточнила Елена Петровна.
– Обоим, – хихикнула Танечка, натянула на ножки угги, набросила пушистую шубку и кивком головы пригласила Елену Петровну следовать за ней.
«Знала бы Таня, как страстно я об этом мечтаю, – размышляла Елена Петровна, топая по коридорам балетной школы. – Именно поэтому и бегу. Боюсь, что не сдержусь, с лету дам Варламову в глаз и окажусь в идиотском положении». Ведь, по сути, режиссера бить не за что. Милейшую во всех отношениях госпожу Берн – тем более. Прима же не виновата, что хороша собой! Впрочем, если следовать логике Тани, то повод, чтобы набить морду Варламову, у нее есть, потому что он подпадает под определение «сопля» и под массу других нелицеприятных определений, характеризующих этого нехорошего человека.
Они спустились на первый этаж, но не по парадной лестнице, а, как объяснила Трушина, по пожарной, и оказались в темном, похожем на подъезд помещении. По помещению гулял сквозняк и было холодно. Елена Петровна направилась к двери с небольшим окошком из матового стекла, которая явно вела на улицу.
– Не сюда, – остановила ее Трушина и развернула к неприметной металлической двери под лестницей. – Это – вход в подвал, – прошептала Трушина, сняла с шеи ключ на веревочке и вставила его в замочную скважину. Ключ со скрежетом повернулся. Таня не без усилий потянула дверь на себя, в нос пахнуло затхлостью и отчего-то церковными свечами. – Заходите, пока не засекли, – прошептала Таня, впихнула Зотову в дверь и заперла ее изнутри. – Стойте, не двигайтесь, а то с лестницы кувыркнетесь. Сейчас я свет организую.
Таня пошарила по карманам, чиркнула зажигалкой и поводила ею по стене, пошарила рукой в небольшой нише в кирпичной кладке и выругалась. Огонек зажигалки потух, снова стало темно.
– Вот черт! Я тут фонарик заныкала, а его нет. Узнаю, кто из девок взял и не вернул, – руки оторву.
– А свет здесь не работает? – спросила Зотова, ее голос эхом отозвался в помещении. Судя по акустике, подвал был большим.
– Свет нельзя включать, – безапелляционно заявила Таня. – Некоторые окна подвала выходят на улицу. Барабас засечет и подвал закроет. Мы тут тогда совсем с тоски помрем. Сейчас, погодите. Машка Коровина здесь где-то свечку еще заныкивала. Где же, блин? – Трушина вынула один из кирпичей у пола и радостно воскликнула: – Есть контакт!
Таня снова чиркнула зажигалкой, и помещение осветилось огоньком небольшой свечи.
– Осторожно спускайтесь. Лестница крутая. И вообще не отходите от меня. Тут такие катакомбы, что сам черт ногу сломит.
Зотова, кряхтя, спустилась вниз.
– А что здесь, в подвале? – спросила она, озираясь по сторонам.
– Да ничего особенного! – Таня остановилась, пошарила по карманам, зашуршала пачкой сигарет. – Котельная тут. Трубы всякие. Сюда вообще лучше не ходить. Старое все, гнилое. Олеська пошла и так громыхнулась, руку чуть не пропорола насквозь, – кивнула Таня куда-то влево. – Вроде прачечную здесь Василиса планировала, но потом передумала, потому что белье таскать в подвал и обратно неудобно, и сделала ее на первом этаже. А здесь, – Таня кивнула влево, – мастерская раньше была. Василиса, когда открывала школу, думала совместить обучение и театр. Школу раскрутила, а идея с театром так и заглохла. На балет сопливых дебютанток приходят только родители и их друзья. Потом, ехать сюда далеко из центра. Короче, не получилось. Теперь здесь хранилище старых декораций и реквизита к балетам. В общем, тут всякая рухлядь, а нам прямо – там тропа на волю, – усмехнулась Таня, нахально закурила сигарету и с наслаждением затянулась. Зотова решила не читать малолетней балерине морали, потому что сама курила в ее возрасте. Ну и остаться в катакомбах навсегда тоже не хотелось.