Страница 70 из 74
День или два после этого мистер Чепстон воздерживался от разглагольствований на тему церковной архитектуры и культуры, предоставляя Крису по-своему наслаждаться путешествием. Местность между Ангулемом и Бордо нравилась Крису, и хотя он почувствовал некоторое огорчение, когда мистер Чепстон железной рукой увез его от Дордони, его утешила длинная поездка по огромным лесам Ланд под необозримым синим небом. Затем они выехали на шоссе за Биаррицем, украшенное рекламными плакатами, за которыми мелькали Пиренеи, еще одетые на вершинах снегом.
Крис никогда не бывал в Испании, и его занимали тысячи вещей, начиная с таких мелочей, как береты басков и блестящие головные уборы гражданской гвардии, вьючные ослики и скрипучие запряженные волами повозки со сплошными колесами, и кончая шумными базарами и испанским обычаем бесконечно долго расхаживать взад и вперед по одной и той же улице в одни и те же часы среди оглушительной трескотни разговоров. Он с удовольствием задержался бы тут, изучая народ. Но мистер Чепстон, снедаемый демоном скорости, едва позволил ему начистить башмаки до испанского блеска в каком-то кафе и умчал его прочь от берега с его гористыми мысами и широкими песчаными бухтами, белыми от пены атлантического прибоя, по широкой проезжей дороге на Бургос, Вальядолид, Саламанку и португальскую границу.
Они с бешеной скоростью неслись по широкому пустынному плоскогорью, останавливаясь только на ночлег и для осмотра церквей. В Испании мистер Чепстон забыл свое поражение при Ангулеме и снова начал донимать Криса «подлинной культурой» церковных строений. Конечно, Крис охотно отдавал бы должное и церквам, как и всему остальному, но дьявольское бедекеровское упорство мистера Чепстона, многоречиво громившего непокорных ключарей, которые не желали отпирать двери в неположенные часы, заставило Криса возненавидеть все церкви на свете. Хуже того: мистер Чепстон пристрастился к церковным службам, ибо он достиг того возраста, когда религия — это страховое общество, гарантирующее бессмертие, — начинает находить в душе у людей отклик.
Крис нисколько не возражал против заигрываний мистера Чепстона с «истинной верой», но отказывался сопровождать его. Это значило вставать слишком рано по утрам, и Крис предпочитал урвать несколько минут на прогулку по городу, пока мистер Чепстон не увозил его беспощадно в очередной трехсотмильный перегон.
— Удивительная вещь, — сказал мистер Чепстон, когда они отъезжали от Вальядолида, причем у Криса все тело ныло от прерванного сна и дорожной усталости. — Удивительная вещь в католической стране. Зашел сегодня утром к обедне в какую-то церковку, и — можете себе представить? — там было всего три человека.
— Гм, — пробурчал Крис. — Антропологи, надо думать.
Мистер Чепстон был взбешен. Он не был бы больше раздосадован, если бы при помощи какого-нибудь трюка с четвертым измерением его перенесли в одну из тех эпох, которые он якобы предпочитал современности, и перенесли только для того, чтобы опрокинуть ему на голову помойное ведро. Ибо по мере того как истощалась его жизненная энергия, у мистера Чепстона пропадала охота сомневаться, искать истину и признавать ничтожество людей перед равнодушной грандиозностью вселенной. Он жаждал уверенности, жаждал почувствовать свою значительность и оградиться от безжалостной смерти метафизическими тонкостями и магическими обрядами, способными обеспечить человеку загробную жизнь. Отсюда его эстетское жужжание и порхание вокруг прогорклого меда религиозного утешения. Небрежное замечание Криса вывело мистера Чепстона из той двойственности, которой он был и не был подвержен, веря и не веря, надеясь и не надеясь. Это был комфортабельный хаос, который, если предоставить его самому себе, постепенно должен был принять тайно желаемую мистером Чепстоном форму.
Мистер Чепстон тщетно подыскивал меткий ответ. Он несколько раз открывал рот, готовясь сказать нечто совершенно уничтожающее, но каждый раз воздерживался, чувствуя, что этого недостаточно. А потом Крис сделал вскользь какое-то замечание о пейзаже, показывающее, что он уже перестал думать об этом важном предмете. Мистер Чепстон недовольно хрюкнул. Крис испортил ему поездку. Глупо было предполагать, что скудоумный юный варвар способен оценить тонкость зрелого ума. Пытаться воспитать его или ему подобного — это все равно что метать бисер перед свиньями. Он воротит нос от паштета и предпочитает слабенькое шипучее вино благородному старому бургундскому. Фу! Мистер Чепстон вздрогнул от отвращения и решил отделаться от Криса при первой возможности.
Когда они добрались до Сан-Мартиньо — небольшого поселка на португальском побережье, Крис отказался ехать дальше без предварительного отдыха. Его нервы были издерганы движением; когда он ложился спать, воображаемые ландшафты продолжали мелькать перед его глазами: по утрам у него так кружилась голова, что он чуть не падал; мускулы у него болели оттого, что весь день приходилось сидеть скорчившись, и он чувствовал, что еще одна церковь — и он отправится в сумасшедший дом.
К его удивлению, мистер Чепстон согласился. Но, сказал он, ему хочется получить письма, которые ждут его в Лиссабоне, и поэтому он предложил съездить за ними, пока Крис будет отдыхать. Крису тоже хотелось получить письма, по крайней мере от Марты, и мистер Чепстон любезно согласился захватить их. После этого они расстались, и Крис отправился полежать часок до обеда, а мистер Чепстон — обдумать свой план.
Обед начался хорошо. Мистер Чепстон пребывал, по-видимому, в прекрасном расположении духа, как человек, сбросивший с плеч тяжелое бремя. Он любезно хихикал и корчил рожи и за второй бутылкой поведал Крису кое-какие университетские сплетни, которые должны были бы оставаться достоянием одних профессоров. Затем он совершил ошибку, показав Крису копию письма, отправленного им в его любимую газету.
Крис прочел внимательно. Это было одно из многочисленных писем на тему «конечно, что-нибудь можно сделать» для всеобщего мира. Чепстон сообщал человечеству, что он «со своим юным другом» благополучно проехал по трем странам, причем всюду их встречали с доброжелательством и учтивостью, и приводил примеры того и другого. «Разумеется», уверял он, именно эти качества могут «послужить основой международного сотрудничества». Он обходил молчанием одно обстоятельство, которое немедленно пришло в голову Крису, а именно, что все это «приветливое народонаселение» состояло из пограничных солдат, таможенных чиновников и полицейских, которым было дано распоряжение всемерно поощрять туризм, а также из содержателей гостиниц и гаражей, гидов, продавцов и лавочников, для которых вышеупомянутый туризм был немаловажным источником дохода. Ни Чепстон, ни Крис не входили ни в какое соприкосновение с народными массами или с их правительствами, а потому ничего не знали об их подлинных чувствах и политике. С таким же успехом можно было производить топографическую съемку из окна курьерского поезда.
— Думаете, они это напечатают? — спросил Крис, возвращая письмо.
— Почему же нет? — обиженно вскричал мистер Чепстон, уязвленный в своем авторском самолюбии.
— А какую это, по-вашему, принесет пользу?
Мистер Чепстон высокомерно указал, что письмо английского ученого в известной газете будет широко читаться за границей и без сомнения вызовет одобрительную оценку.
— А дальше? — спросил Крис. — Вы послали свой товар не на тот рынок, на какой нужно. Большинство людей, которые прочтут ваше письмо, и так убеждены в желательности мира. Остальные не обратят на него внимания. Ваше письмо всего лишь призыв к жалобной перекличке ягнят, в то время как волк уже точит зубы.
— Так что, по-вашему, я должен делать? — воскликнул мистер Чепстон с раздражением, неприличным пацифисту и джентльмену. — Возмущаться и сидеть сложа руки?
— Если вы искренни в своих рассуждениях, тогда отправляйтесь проповедовать их в какую-нибудь яро милитаристскую страну или попытайтесь убедить наших отечественных милитаристов. Вас, может быть, арестуют и расстреляют, и это будет великолепной рекламой для вашего дела.