Дочь полковника

Подстрекаемая Джорджи, Алвина решилась на неслыханную роскошь. Из выстланного зеленым сукном ларчика, хранившегося у нее под кроватью, было извлечено лучшее серебро — собственность Алвины, прискорбно поубывшая в количестве со дня ее свадьбы. Заботам Нелли был поручен обеденный сервиз из белого фарфора с пышным красным узором и позолоченными краями — под угрозой ужасного возмездия, если он потерпит хоть малейший ущерб. Джорджи где-то откопала розовые колпачки из гофрированной бумаги на серебряные подсвечники. Это подвинуло Алвину добавить к худосочным бараньим котлетам, с неохотой отпущенным угрюмым мясником, еще и цыпленка. Нелли получила распоряжение обезглавить топором самого юного из петушков, но она отказалась наотрез и явно вознамерилась превзойти Лиззи по части «родимчика». И Алвина сама доблестно совершила этот подвиг. Жертва же в дальнейшем оказалась очень для своего возраста жесткой. Джорджи нарезала в саду цветов и, поднимаясь к себе переодеться, думала о том, как элегантно выглядит стол — чистая белая скатерть, серебро, лучшие рюмки, колпачки и самые красивые розы возле прибора Джоффри. Но затем она с грустью обнаружила, что ее единственное «приличное» вечернее платье стало ей тесновато. Значит, она совсем распустилась и мало двигается. Но, может быть, теперь, когда ей есть с кем совершать прогулки… Свои ожерелья она недолюбливала и надела старомодный золотой кулон с жемчужинками. Мистер Перфлит и его замашки были очень далеки от ее мыслей: она даже не вспомнила — такова женская безмятежная способность забывать все несущественное, — как не в столь же давнем прошлом надевала этот же самый кулон, собираясь подробнее обсудить дела Лиззи. Не вспомнила она и про Лиззи, хотя эта сирена была совсем уже на сносях.

Во время обеда Джоффри много смеялся, болтал и снял с плеч полковника большую тяжесть, мимоходом сообщив, что пьет за едой только виски с содовой — французских вин он терпеть не может, все они на его вкус сплошной уксус.

— Поддерживаю! — заявил кузен, впиваясь жаждущим взором в бутылку, которую полковник предусмотрительно поставил подальше от него. — Нечего тратить деньги на иностранную бурду и обогащать иностранцев, когда наш собственный экспорт оставляет желать лучшего!

— Но чтоб они покупали у нас, мы должны покупать у них, — ответил Джоффри с тонкой политико-экономической улыбкой и посмотрел на Джорджи, уловила ли она, в чем тут соль.

— Вздор и чепуха! — безапелляционно заявил кузен. — Имперская торговля, мой милый, вот что! И кому это знать, как не вам?

— Я убеждена, — сказала Алвина, тактично меняя тему, — что ваша жизнь, это жизнь настоящего мужчины. Служба в армии и развитие наших огромных заморских владений — это работа для мужчин!

— Да, — серьезно произнес Джоффри, принимая комплимент. — Развитие отсталых наций лежит как будто почти только на англичанах.

— Да, да! — от души согласились его собеседники.

— Правда, — продолжал он с подобающей джентльменской скромностью — не чваниться же вслух! — вы можете сказать, что управление плантациями — это ничего особенного, и не совсем…

— Нет, нет! — раздались общие протесты, а Алвина добавила, что по ее давнему времени оно требует настоящих мужчин, но ее никто не услышал.

— Не скажу, что это такая уж трудная работа, — скромно объяснил Джоффри, — зато интересная. Книжная наука и все такое прочее там ни к чему. А нужно нам умение приказывать, внушительность, свойственные лучшему типу выпускников закрытых школ. Взять хоть меня: в технические подробности я не вхожу, для этого у нас там есть шотландец, зато я постоянно осматриваю плантации. Естественно верхом.

— А как вы одеваетесь? — спросила Джорджи трепетно, словно ожидая услышать описание сказочного великолепия.

— Обычно. Солнечный шлем, легкие брюки, краги. И всегда беру хлыст потяжелее. Туземцы отлично понимают, что это такое, и могу вас заверить, на наших плантациях никто не бездельничает.

— Браво! — сказал полковник. — Браво! С ними только так и можно. Если их не заставить, работать они не будут, и ради их собственных интересов мы должны устроить так, чтобы их заставляли. Какой нам толк развивать страну, чтобы туземцы бездельничали и жили за наш счет. Правительство вечно им попустительствует.

— Странное дело! — сказал Джоффри. — За месяц или два до отпуска у меня был разговор с одним знакомым, он прежде жил во французских колониях на севере Африки. Так он сказал, там такие мерзости творятся, что ему просто тошно стало, и он уехал. Вы не поверите! Он рассказывал, что они там не только не сохраняют положенной дистанции между белыми и туземцами, а якшаются с ними, и белые женщины сидят в одних кафе с туземными шейхами!

— Не может быть! — вскричала Алвина. — Неужели? Какая гадость! Но ведь у них же там вечно бунты?

— Он говорит, что нет, — неохотно ответил Джоффри, — хотя мне что-то не верится. Но, конечно, они же в этой игре новички, а не ветераны вроде нас. Насколько я понял, они попросту не понимают, что такое жизнь в колониях. Англичанин, когда кончает дневные дела, прыгает в ванну, а потом теннис или гольф — и в полную силу. А этот мой знакомый говорит, что французы просто сидят со своими женщинами и болтают всякую чушь про Париж, театры, музыку и эти их грязные книжонки… прошу прощения, миссис Смизерс!

— Ха-ха-ха! — захохотал полковник. — Ни во что не играют, а сидят с женщинами и болтают про?.. Ха-ха-ха-ха! Еще виски, мой мальчик? Нет? Ну так, когда дамы нас оставят… — Тут он сдвинул брови и, словно рассерженный индюк, забормотал что-то в сторону Алвины, но беззвучно. — …мы выпьем рюмочку портвейна.

Джоффри поспешил открыть перед ними дверь.

— Не сидите очень долго, — шепнула Джорджи. — Когда папа начинает какую-нибудь свою историю…

— Хорошо! — Джоффри взглянул на нее — ей даже не поверилось — не просто с товарищеским лукавством, но с восхищением. И совсем изумил ее, добавив: — Я бы предпочел сразу пойти с вами в гостиную.

Джорджи ответила ему взглядом, в котором крайнее изумление мешалось с безграничной благодарностью, и выскочила за дверь.

Кузен рассказал пару непристойных престарелых анекдотов. Джоффри продекламировал бородатый лимерик, еще не добравшийся до «Омелы», и полковник начал длинную историю сложнейших маневров, с помощью которых взял верх над бюрократами в депо конского запаса. Три четверти часа Джоффри терпеливо его слушал и вдруг хлопнул себя по бедру.

— Простите, что перебиваю вас, сэр, но я оставил «бентли» на дороге снаружи. У вас в гараже найдется для него место?

— Тц! Тц! — раздраженно прищелкнул языком полковник в досаде, что его прервали, а главное — что у него нет гаража. — Время еще есть. Так о чем это бишь я?

— С вашего позволения, сэр, — твердо сказал Джоффри, — я бы хотел поскорее убрать его под крышу. Роса сейчас выпадает сильная.

— Ну хорошо, — буркнул полковник. — Вы, нынешняя молодежь, цацкаетесь со своими проклятыми автомобилями, словно они ценнее лошадей. Идите найдите мою девочку, она вам покажет, куда ее убрать.

— Боюсь, это всего лишь старый сарай, — виновато сказала Джорджи, усаживаясь в автомобиле рядом с Джоффри. — У нас нет ни гаража, ни автомобиля, а я так бы хотела уметь им управлять.

— Я вас в два счета научу ездить на этом драндулете. Проще простого. Немножко смелости — и все.

— Правда научите? Чудесно! Я так мечтала… сейчас направо. Да, в ворота. Подержать створку?

— Нет, я проеду. Прямо вперед?

— Да, по старой дороге… Остановитесь!

Джорджи выпрыгнула на землю и потянула на себя дверь сарая, совсем провисшую на заржавелых скрипящих петлях. Сверхчеловеческим усилием Джорджи сумела ее открыть, не призвав Джоффри на помощь.

— Боюсь, это всего лишь старый сарай, — повторила она.

— Ничего лучше и не требуется! Да тут места хватит на десяток машин.

Он выключил мотор, погасил фары и с усилием закрыл старую дверь.

— Замечательно! — сказал он, когда они шли назад к дому под мягким летним небом в туманных облачках звезд, под могучими темными вязами, тихо шелестящими невидимыми листьями. — Просто замечательно снова оказаться в Англии!