Страница 23 из 121
— Андрей, ты с ума сошел! Ты же не собираешься его убивать. Подумай, что ты делаешь!
Зитар хмуро посмотрел на жену, но не промолвил ни слова.
И опять ремень с тяжелой пряжкой начал гулять по спине Эрнеста. У Зитара все-таки хватило ума ограничиться ремнем. Эрнест не кричал, не просил пощады, только по временам тяжело стонал. Когда капитан устал и гнев его немного утих, он отпустил сына и, тяжело дыша, сел на стул. Что теперь делать? Поможет ли ему сегодняшний урок? Может, необходимо публичное унижение, тогда Эрнест навсегда потеряет охоту к чужим вещам?
— Пес ты эдакий! Чего тебе не хватает? Тебе в чем-нибудь отказывают? Чего ты шаришь по чужим карманам?
Зитар в душе считал, что по-настоящему следовало бы заставить Эрнеста отнести украденные вещи в школу и вернуть их владельцам. По крайней мере, главные из них: книги учителя. С другой стороны, его пугали неизбежные последствия: вся округа узнает, какой у Зитара сын, и бесчестье сына падет на всю семью. Такого позора Зитару не пережить. Скажут: «Яблочко от яблоньки недалеко катится. Если сын вор, значит, отец…»
Нет, этого нельзя делать. Все должно умереть здесь же, на месте. Ни слова о том, что произошло.
Долго в тот вечер Зитар говорил с сыном, пока тот, одурев от страха, наконец, перестал уже что-либо понимать. Затем в большой комнате затопили печь и сожгли в ней все найденные в яме вещи.
Между тем, время шло своим чередом. В усадьбе Зитаров подрастало новое поколение, предоставленное самому себе, подвластное всяким случайностям. Взрослым некогда было следить, как складывается характер молодой смены, — погруженные в свои заботы, захваченные своими страстями и борьбой, они жили своей жизнью. Но жизнь эта была не из веселых.
Глава пятая
1
Андрей Зитар когда-то учился в том же мореходном училище, куда осенью поступил Ингус.
В старших классах учеба начиналась немного позже, поэтому сейчас здесь находились лишь воспитанники подготовительного класса. Как только Ингус выдержал вступительные экзамены, Зитар купил ему форму, о которой Ингус мечтал все лето: блестящие пуговицы с якорями, большое медное штурвальное колесо на погонах мундира и шинели, матросская бескозырка с ленточками и надписью «Мореходное училище». В такой одежде человек чувствует себя взрослым и полноценным — он уже кое-что значит в жизни.
Ингуса устроили на квартиру с пансионом в тихую рыбацкую семью Кюрзенов, где в свое время квартировал и сам Андрей Зитар. Когда-то в молодости Кюрзен служил на «Дзинтарсе» матросом, но потом ему надоела жизнь моряка, и он вернулся к занятию дедов и прадедов. Ему принадлежал небольшой домик на окраине, около сорока пурвиет [9]земли и моторная лодка, на которой он каждую неделю ездил в Ригу.
Летом в местечке было сравнительно тихо и даже скучно, как во всякой провинции. Настоящая жизнь начиналась лишь с наступлением осени, протекала бурно и шумно всю зиму, чтобы опять затихнуть весной до следующего октября. Оживление это приносили с собой ученики мореходного училища, веселые перелетные птицы, прилетавшие на север и распевавшие свои беспечные песни наперекор метелям и стужам, в то время как другие птицы тянулись к солнечному югу. Это была пестрая, жизнерадостная и озорная ватага. Первыми появлялись мальчики с розовыми детскими лицами, на которых еще не было даже признаков пуха. В серых домотканых одеждах, неуклюжие, застенчивые, прибывали крестьянские сыновья, выросшие в деревенских усадьбах, вздумавшие сменить тощие пашни на морские просторы, избравшие орудием труда штурвальное колесо вместо ручек плуга. Приезжали загорелые рыбаки, с башмаков которых ещё не отстала рыбья чешуя. Шумной толпой являлись горожане. Среди них были и сыновья бедных ремесленников, и отпрыски капитанов, богатых торговцев и буржуа со всех концов Латвии и даже из дальних русских губерний. Некоторым еще никогда не приходилось плавать на судне, другие годами скитались по морю у чужих берегов. Совсем незнакомые, они в первый же день разговаривали как старые друзья, рассказывали о своих парусниках, пароходах, вспоминали общих знакомых — капитанов и штурманов, перенесенные штормы и приключения в иностранных портах. Кому нечего было рассказывать, тот слушал. Но настоящим морским духом веяло, лишь когда съезжались старшеклассники, учившиеся в специальных классах и готовившиеся к выпускным экзаменам. Многие из них уже ходили в море штурманами в ближние рейсы, самостоятельно водили парусники. Все они преследовали одну цель и шли к ней одним путем. Кто бы ты ни был, если желаешь получить диплом штурмана дальнего плавания, тебе, кроме учебной программы, нужно еще пройти суровую школу морской практики: отслужить юнгой на судне, научиться чинить паруса, уметь выполнять все матросские обязанности. Кому такая закалка оказывалась не под силу, тот капитулировал и искал более спокойной жизни. Но училище от этого ничего не теряло, ибо на море нужны сильные духом и телом люди — неженок оно в свою семью не принимает.
Интерната при школе не было, и каждый ученик сам заботился о жилье и питании. Эго было довольно сложным делом. Не каждая семья принимала на пансион звонкоголосых мальчиков. Их образ жизни отпугивал степенных обывателей, привыкших вовремя вставать и вовремя ложиться. «Пусти одного в дом, самому жизни не будет», — говорили любители тишины и порядка. Им можно было сулить золотые горы за каморку и питание — предубеждение против учеников мореходного училища брало верх над всеми соблазнами. Но наряду с такими семьями находились и другие — они не боялись шума и беспокойства. Эти семьи охотно пускали учеников под свой кров; в некоторых домах они жили даже целыми группами. Где селилось четверо или пятеро таких парней, там затевался настоящий ад. По вечерам, наспех выучив наиболее важные уроки, они доставали музыкальные инструменты, играли, пели, дурачились. Собирались то в одном, то в другом доме. В тихом местечке подымался настоящий содом: кошачьи концерты на улицах, драки с местными парнями, вечная война с урядником Трейманом. Ясно, что в подобной обстановке о серьезных занятиях не могло быть и речи.
Зная об этом из личного опыта, Зитар поселил Ингуса отдельно, у Кюрзенов. Вначале, пока Ингус не понимал подспудных соображений отца, ему нравилась жизнь в тихом рыбацком семействе: отдельная комната, чистая, прибранная, никто не мешает заниматься, кушанье всегда подается вовремя. О чем еще мог мечтать молодой человек? Но, пожив здесь некоторое время и сравнив свою обстановку с обстановкой товарищей, Ингус почувствовал неудовлетворенность. Жизнь в Кюрзенах стала казаться ему слишком тихой и монотонной. Не может же молодой человек все свободное время просиживать за книгами! Какой интерес растягивать мехи гармони, если нет слушателей, понимающих твое искусство? Старый Кюрзен день-деньской торчит около сетей, чинит рыболовные снасти. Попробуй заговори с ним, слова не вставишь, когда он заведет бесконечные рассказы о прежних временах, об эстонцах и долгих зимах, о поездках в Ригу и потасовках в кабаках на большаке. Ингуса эти истории не интересовали. Молодой хозяин днем редко бывал дома, а жена его заботилась главным образом о том, чтобы Ингус ни а чем не чувствовал недостатка; ее волновало, достаточно ли посолен суп и не прохладно ли в комнате. Ее заботы об Ингусе распространялись настолько далеко, что она запрещала детям тревожить его, хотя, пожалуй, именно они — Фриц и Лилия — могли быть его товарищами. Фрицу исполнилось семнадцать лет. Летом он плавал на старой посудине, а сейчас помогал отцу в рыбной ловле. Лилия была одних лет с Ингусом, она окончила приходскую школу и сейчас брала уроки немецкого языка у жены аптекаря госпожи Гаусман, памятуя, что ученье — свет, а неученье — тьма. Встречаясь с Ингусом, она опускала глаза, а если он с ней заговаривал, щеки ее вспыхивали ярким румянцем и девушка отвечала так тихо и торопливо, словно спешила куда-то. Возможно, ее ослепляли блестящие пуговицы и штурвальное колесо, украшавшие мундир Ингуса?