Страница 71 из 110
Первый состоялся в Риге, в Центральной землеустроительной комиссии. Долго просидев в приемной и напрасно ожидая, что швейцар доложит о нем члену комиссии Гобе — тому самому, который когда-то был прапорщиком и командиром взвода в стрелковой роте Карла, — он, наконец, не выдержал и совершил неслыханную дерзость: без доклада вошел в кабинет своего бывшего боевого товарища. Излишне усердствующего швейцара пришлось немного потеснить в сторону, и из-за него поднялся небольшой шум.
Член комиссии Гоба хмуро и недовольно посмотрел на вошедшего:
— Я вас не приглашал.
— Я знаю, но мне некогда ждать до второго пришествия, пока ты вздумаешь пригласить меня, — ответил высокого роста мужчина в старой, обтрепанной военной форме. — Меня зовут Зитар. Может быть, помнишь?
Да, конечно, хорошо вглядевшись, Гоба узнал бывшего командира. Он пошел Карлу навстречу и протянул руку.
— Почему ты не передал записку? Я бы тебя сразу принял. Ну, извини. Ты сам видишь, как мы тут бьемся, — головы не поднять. Чем могу служить?
— Я пришел выяснить свои права на землю, — ответил Карл.
Они уселись по обе стороны письменного стола. Гоба предложил папиросы, и дальше беседа потекла уже совершенно интимно.
Рассказав о своих делах после ухода из полка, Карл спросил:
— Могу я рассчитывать, что получу землю?
Подумав немного, Гоба ответил вопросом на вопрос:
— Ты уже вступил в какую-нибудь партию?
— Нет. Но какое это имеет значение?
— Довольно большое. С одной стороны, это хорошо, что ты еще никуда не вступил. Теперь ты можешь вступить в такую, которая имеет больше влияния. С мелкими группировками лучше не связывайся, там ничего толкового не получится.
— На фронте мы были все равны…
— Фронтовое время прошло, а в политике нынче не сабли решает дела. Если б ты не скомпрометировал себя там, в Сибири, то по своему положению и заслугам мог бы получить первую категорию. Теперь тебе о ней и мечтать не приходится. Объекты наделов различны. Не всем воинам удастся получить центры имений, фруктовые сады и мельницы, кое-кому придется пойти и на раскорчевку. Вступи в Крестьянский союз [24] и в айзсарги. Если не сделаешь этого, может случиться, что и со своей первой категорией попадешь в кусты.
Карл покачал головой.
— Из меня айзсарг не получится. Если пролитая мною на фронте кровь ничего не значит…
Гоба усмехнулся.
— Многие центры имений получили люди, которые пороху и не нюхали. У них хорошо привешен язык, у них связи и громадные аппетиты, хотя они никогда не мокли в траншеях, не испытывали нужды и не рисковали жизнью. Некоторые из них даже приносили вред своему народу, наживались за счет его разорения, и единственная их заслуга в том, что они не в одиночестве стоят на политической арене. Невыгодно находиться в одиночестве, каким бы ты честным и хорошим ни был.
— Но если ты знаешь это…
— Мы все это знаем.
— А если вы это знаете, то почему допускаете подобные вещи? Ведь когда-нибудь история скажет свое слово, и народ заклеймит презрением этих коммерсантов.
— Как тебе объяснить?.. Мы вынуждены допускать это. Фактическая власть, народное представительство, находится в руках партий. Ни одна отдельно взятая партия не сильна настолько, чтобы управлять страной так, как ей хотелось бы. Силы разделены, правителей много, и они не могут обойтись друг без друга, приходится ладить со всеми.
— Соглашение?
— Да. Приблизительно так. Все происходит на почве компромисса. Если кто-нибудь из наших хочет что-либо получить, за это мы должны дать другим что-то равноценное.
— Даже если им это не полагается?
— Такой вопрос просто неуместен.
— И чтобы решить какое-то небольшое дело, нужно идти на несправедливость?
— Этого требует компромисс.
— Гоба, тебе не кажется, что это… отвратительно?
Гоба пожал плечами:
— Надо привыкать, милый. На фронте мы привыкли ко вшам и запаху трупов.
— Но ведь теперь все это прошло. Люди не могут вечно ходить в грязном белье и переносить дурной запах. Как ты считаешь, неужели не проснется в народе чувство чистоплотности? Что если ему в один прекрасный день опротивеет вся эта ложь, все наши компромиссы и он возьмет в руки дубинку?
— Тогда многие получат по шее.
— В том числе и ты?
— Весьма возможно.
— И все те, кто брал не полагающееся им?
Гоба молчал.
— Нет, друг, такими делами я не желаю себя марать, — продолжал Карл.
— Тогда мне трудно тебе помочь. Ты получишь кустарник и пни.
— Ну что ж! Если другие это могут, почему я не могу?
— Но у тебя уйдет полжизни, прежде чем ты вздохнешь полной грудью.
— Зато другая половина будет моей, и никто не посмеет указать пальцем на меня или моих детей: «Вон один из тех!» У меня к тебе только одна просьба, и ты, вероятно, сумеешь ее выполнить.
— В зависимости от обстоятельств, дорогой Зитар.
— Я хотел просить вот о чем: если мне вообще что-нибудь дадут, то дайте землю в той местности, где я родился и вырос. Я слышал, что в нашей волости есть наделы. На своей стороне тяжелый труд будет легче.
— Может быть, устрою… — пообещал Гоба.
На этом их беседа кончилась.
Выполнив все формальности, Карл уехал в Курземе, чтобы разыскать Сармите.
Он нашел ее в одной из усадеб в окрестностях города Талсы. Немецкие войска, оставляя Курземе, не сожгли дом Валтеров и хлев — они были из камня. Зато клеть сгорела до основания. Но пока она им не была нужна: у хозяина усадьбы, старшего брата Сармите Жана, еще нечего было там хранить.
До войны Валтеры арендовали усадьбу у барона. Когда Жан вернулся из немецкого плена, ему отдали усадьбу как надел за погибшего брата Ансиса и как долголетнему арендатору. Хозяйство было небольшое — в общей сложности около сорока пурвиет, но Жану Валтеру стоило немалых трудов привести эти сорок пурвиет в порядок. Нужно было заново покрыть кровлей все постройки, подготовить сельскохозяйственный инвентарь и семена, вырастить скотину, а затянутые травой залежи превратить в воля и нивы. Жан Валтер вместе с женой кое-что уже сделали, но многое еще оставалось незавершенным.
Появление Карла здесь никого не удивило. Сармите ждала его всю зиму, а остальные знали, кем он был для нее. Догадываясь, что им нужно о многом поговорить без свидетелей, брат Сармите и ее невестка всю вторую половину дня работали во дворе.
Карл все время думал, что разговор будет очень коротким и простым, ведь для них все было ясно. Но оказалось, что это совсем не так легко. Вместо того чтобы рассказать Сармите, как он тосковал по ней, как спешил сюда и как рад, что они опять вместе, Карл долго, пространно, с ненужными подробностями рассказывал о недавних переживаниях в тюрьме. А разве Сармите была лучше? Разве не прятала она сияющих глаз? Разве осмелилась хоть раз прижаться к своему другу? В будничный день она надела лучшее платье и, неизвестно почему смущаясь, самым подробным образом расспрашивала Карла о событиях минувшей зимы и рассказывала о том, что сама делала в это время. Благоразумный, обстоятельный разговор: всю зиму стоит очень хороший санный путь, у нас есть четыре поросенка… Позавчера брат вычистил дымоход…
Это могло продолжаться до вечера, но, к счастью, в конце концов они опомнились. Не для того ведь Карл приехал в Курземе и Сармите оторвалась от домашних дел, чтобы занимать друг друга подобными разговорами.
— Я был в Зитарах, — решительно начал Карл.
— Да? — голос Сармите сразу приобрел другой оттенок. — Как там теперь? Дом, вероятно, сгорел.
— Нет, дом цел. Хозяином заделался Эрнест. Встретил меня, как цербер: «Никому здесь, нет места». Без суда там ничего не получится, но, я думаю, не стоит начинать. Если даже получишь через суд свою часть усадьбы, что это будет за жизнь! Два кота в одном мешке.
— Это верно.
— Я теперь думаю о том, где бы обосноваться. Как будто есть возможность получить надел. Но если дадут где-нибудь участок с пнями…
24
Крестьянский союз — крупнейшая, крайне правая партия латвийской сельской, а также и городской буржуазии. Созданная весной 1917 г., в буржуазной Латвии руководила большинством сменявших друг друга правительств. В 1934 г. лидер Крестьянского союза К. Ульманис установил в Латвии фашистскую диктатуру, которая просуществовала до 1940 г., когда была сметена революционными трудящимися массами.