Страница 59 из 110
Близок, совсем близок был конец пути — на расстоянии брошенного камня, не больше. Янка подтянул мешок повыше и придержал его левой рукой, а правую опустил вниз. Лаура шла справа от него. И он почувствовал, что его руки коснулась чья-то рука и в мимолетной ласке легко, легко скользит по ней. Он взглянул на Лауру. Они улыбнулись друг другу — это было грустно и радостно. И казалось, что в этой легкой ласке и робких прощальных улыбках заключалось все пройденное, ускользающее теперь в прошлое, все муки неизвестности и хрупкие надежды на будущее. Это была благодарность за прошлое и робкое обещание на всю дальнейшую жизнь, первый и последний луч зари в предутренних сумерках, потому что небосклон обоих до самого горизонта покрывали густые тучи, и зарождающийся день выглядел серым и мрачным.
Янка не остался на станции до ухода поезда. Положив мешок на вещи Ниедр, он простился. И Рута была той, которая в последний момент сказала все, что не смогли выговорить ни Лаура, ни сам Янка.
— До свидания! Мы ждем вас к себе. Не на рождество, а немного позже, когда чуть устроимся. Значит, на троицу, но это уже определенно.
— Обязательно… — пообещал Янка и ушел. Замечательная женщина эта Рута, добрая, всегда придет на помощь в трудную минуту. Эту последнюю поддержку он не забудет никогда.
Пустым стал барак, опустел карантин. Янка нигде не находил себе места. Как бездомная собака, бродил он кругом, сам не зная, чего ищет. Спать не хотелось, читать он не мог, но труднее всего было думать, потому что каждая мысль только напоминала ему о том, что он сегодня потерял и что, может быть, уже никогда не найдет. Там, в тайге, он убедился, насколько коварна жизнь; и хотя ее первое коварство Янка счастливо преодолел, все-таки он сомневался теперь, удастся ли ему победить еще раз. Ибо наступило время, когда нужно было поменьше мечтать, начать работать — строить, созидать, устраивать свою жизнь, вносить свою долю в общий труд человечества. Это долг каждого человека, если он хочет оправдать свое существование. Здесь была грань, за которой Янка, младший в семье, должен был стать Яном Зитаром.
Часть шестая
Суровая жизнь
Глава первая
Белая земля. Инеем покрыты деревья. Река, протекающая мимо усадьбы Зитаров, уже спрятала свои буроватые воды под ледяной покров, и не слышно больше журчания струй. На прибрежной ольхе одиноко сидит нахохлившаяся от холода ворона — старая, угрюмая птица. Изредка она косится на пригорок, в сторону двора усадьбы, и сердито произносит: «Карр…» Как не сердиться, если такой холод, а в зобу у птицы пусто! Хоть бы когда-нибудь на этом дворе вылили помои, попался бы какой-нибудь запоздалый цыпленок или зарезали бы свинью… Изменились времена. А прежде в старом доме кишмя кишел народ и в каждом закутке было полно всякой живности. Хлев пустует, и петух там не поет, не хрюкнет поросенок; окна дома закрыты ставнями, некоторые просто забиты досками. Только одно окно на северном конце дома не закрыто, и изредка там из трубы поднимается струйка дыма. Как крот в норе, живет здесь старый человек — седой, лохматый, насупленный. Летом он косит траву на прибрежных заводях, ставит в реку верши или закидывает в море сеть, а на зиму прячется в свою берлогу и топит печь. Он вылезает только, когда кончаются дрова или на большаке показывается чья-нибудь подвода. Да, тогда он выходит во двор, останавливается у флагштока и долго смотрит на дорогу. Никто чужой не смеет войти во двор, что-нибудь взять — пролазам и воришкам в Зитарах нечего делать. Старый Криш — так зовут его люди — спит чутким сном и не терпит в своем дворе чужих. Все равно, будь то упавшая с крыши черепица, трухлявая конская дуга или лемех плуга, — он ничего не позволяет трогать.
Только однажды он вынужден был молчать и, поджав губы, смотреть, как чужие люди хозяйничают в доме Зитаров. Это случилось, когда сюда явилась толпа солдат в серо-зеленых мундирах. У них были винтовки в руках, и говорили они на чужом языке. Дом в то время пустовал, хозяева уехали, и чужие вели себя так, словно здесь все принадлежит им. Криш тоже было поехал с хозяевами, но скоро возвратился с маленьким узелком через плечо и можжевеловой палкой в руке. Первое время он еще ругался, когда немецкие солдаты рубили ставни на дрова, а для растопки кололи на лучину дверные наличники (хотя тут же рядом, рукой подать, находился лес), но солдаты только смеялись над ним и нарочно дразнили Криша. Скоро он стал молчаливым и угрюмым. Уходя, чужие порубили все комнатные двери и стулья, а какой-то весельчак выбил стекла на веранде — им, видимо, нравилось разрушать то, что другие создавали.
Откуда-то потянуло падалью. Старая ворона взмахнула крыльями и полетела на добычу. Она поднялась высоко над вершинами деревьев и зоркими птичьими глазами окинула окрестность. На дороге с южной стороны показалась подвода. Пронзительно визжит под полозьями снег, за подводой идут люди. Может быть, это и есть те, кого так долго ждал старый Криш? Но куда же он делся, почему не выходит к флагштоку? Ах да, он в лесу собирает хворост и накладывает его на санки. Сегодня он ушел далеко от дома, потому что вблизи весь хворост уже собран.
«Карр, карр!» — издевается ворона над Кришем и летит дальше, ее глаз успел заметить добычу. Это выброшенная в поле дохлая кошка. Две вороны уже клюют ее. Надо поспешить, чтобы урвать какой-нибудь кусочек получше.
Ворона улетает, а Криш остается. Он уже наломал хворосту и наполнил санки почти наполовину, но не хочет уходить, пока не наложит полный воз. Стараясь удержать в равновесии поднятый кверху шест с крюком на конце, старик переходит от одного дерева к другому, зацепляет им сухой сук и дергает его до тех пор, пока сломанный сук не упадет на землю. Стоптанные пасталы [17] задубели, намотанные на концы штанин онучи заледенели, но Кришу тепло, лицо горит, и при дыхании из ноздрей вырываются две белые струйки пара. Наконец все готово. Криш увязывает воз веревкой, раскуривает трубку и впрягается в санки вместо лошади.
Когда тропинка идет в гору, Криш поворачивается лицом к саням и, пятясь, шаг за шагом, втаскивает воз в гору, а когда дорога ровная или спускается под гору, у него еще остается время на размышления. О чем может думать этот старый человек? У него же ничего своего во всем мире нет. Он привык к одному месту и дому, не принадлежащему ему, к людям, которые не приходятся ему родней. Но у этой привычки такая сила, что он не может избавиться от нее. Однажды, когда Зитары уехали в Россию, Криш попытался отделаться от нее. Он не поехал с ними, а остался в Видземе у чужих людей. Там была работа и хлеб, никто его не прогонял. Но через несколько дней Криш связал свои пожитки в узелок и побрел, еще хорошо не зная куда. Словно во сне перешел он через линию фронта и поплелся обратно в старое моряцкое гнездо. В Зитарах он сначала хотел только переночевать. Хозяйничавшие там немецкие солдаты прогнали Криша, но он не подчинился им и в конце концов отвоевал себе место в людской за печкой. На следующий день он уже не думал об уходе — усадьбе нужен хозяин, мужчина, который за всем смотрит и охраняет. Тогда это было тяжелой и неблагодарной обязанностью: домашний скарб растаскан, хозяйственный инвентарь, рыболовные снасти и мебель присвоили соседи, а всем оставшимся распоряжались немцы. У Криша сердце обливалось кровью при виде этого разрушения. Не смея и слова сказать, он в глубине души ненавидел и проклинал каждого немца. Поступки этих людей напоминали ему забавы умалишенных. Когда солдату хотелось горячего кофе, он не утруждал себя, не шел за дровами на двор, а рубил дверь или подоконник. Растопкой служили книги капитана Зитара. Тонкие салачные сети словно были созданы для вытирания ног, а белыми занавесками оказалось очень удобно мыть солдатские котелки.
Тащит воз Криш и думает: долго ли будет он жить один в этом доме? Каждый день беженцы возвращаются из России. Почему не едут Зитары? Все рушится. Земля не пахана, зарастает травой, проваливаются крыши, и все с большей жадностью посматривает родня капитана на покинутую усадьбу. Корчмарь Мартын еле сдерживается — ему все мало. Больше всего Криш хочет, чтобы с его плеч сняли бремя ответственности. Достаточно он здесь все охранял, ругался с немцами, соседями и выслушивал упреки корчмаря Мартына: этот молодчик хитер, как лиса, и ненавидит Криша за то, что тот не пускает его в дом. Но долго ли Кришу удастся его сдерживать? Если капитан пробудет еще год-другой на чужбине, Мартын найдет путь, как пробраться в Зитары. Закон будет на его стороне — он ведь второй сын старого Зитара и наследник брата.
17
Постолы (пасталы) — легкая самодельная обувь латышских крестьян, изготовленная из цельного куска кожи без швов; на ноге закреплялась веревочкой или полоской кожи, продетой в отверстия по краям постол.