Страница 57 из 110
Двадцатого ноября беженцы выехали из Петрограда. Все дни, пока поезд стоял здесь, Янка ни разу не видел Лауры. Он не думал о ней. Соленый морской воздух, дыхание большого города, суда и начало новой жизни на время прервали мечты Янки.
Глава четвертая
В Острове приказали выгрузить из вагонов вещи. Красноармейцы следили, чтобы ничего не прятали в снег. Конфисковали произведения искусства. Искали золото, деньги, драгоценности. Работники таможни рылись и снегу и местами находили завязанные в носовые платки узелки с золотыми пятирублевками. Они делали свою работу спокойно, но обстоятельно и с юмором.
— Смотрите, товарищи, опять курочка золотое яичко снесла, — шутили они, найдя спрятанный в снегу кружочек золота.
— Толковая птица. Такой холод, а они все еще несутся. Наверно, питание хорошее.
— А еще говорят, что в России голодно.
Зитарам нечего было прятать. Эрнест и Карл со спокойной совестью вытряхивали содержимое своих мешочков перед работниками таможни.
И, словно зная, что здесь бесполезно тратить время, таможенники для видимости бегло осмотрели вещи бедных беженцев и разрешили унести их в вагоны. Но когда принялись за осмотр имущества Бренгулиса и других богачей, то ощупывали каждый узелок по три-четыре раза, проверили каждую складку одежды. И небезуспешно. Зажиточные земляки, побагровев, смотрели, как таможенники вытаскивали из разных тайников то драгоценные перстни, то золотые часы, то броши, медальоны и кружочки золотых денег. Каким образом эти драгоценности очутились там, они, право, не знали. Бренгулис сопел и фыркал носом, но объяснить работникам таможни, где он приобрел эти ценности и почему положил среди ненужного хлама, был не в состоянии — у этого дяди что-то произошло с памятью.
Когда весь эшелон был проверен и вещи сложены обратно в вагоны, в каждом из них оставили по одному человеку, а остальных повели в таможню — для проверки документов и денежных запасов отъезжающих. И опять некоторым видным землякам пришлось расстаться с солидными пачками советских денег, спрятанных в карманы брюк и пиджаков.
Поезд простоял в Острове ночь, а на следующий день отправился дальше. В одиннадцать часов переехали границу. Паровоз убавил скорость. На границе соскочили с поезда сопровождавшие его красноармейцы.
На станции Ритупе беженцы пересели в латвийские вагоны, и вскоре их повезли дальше, в Резекне.
Обнесенный высоким проволочным заграждением, охраняемый вооруженными солдатами, широко раскинулся карантин для беженцев на окраине Резекне. Ближе к воротам находилась большая баня с дезинфекционными камерами. Дальше дорога шла мимо здания канцелярии, кухни, амбулатории и других помещений к низким одноэтажным баракам, где беженцы жили положенный срок.
В первую ночь приезжих поместили в каком-то временном жилье, где было два ряда нар. Наутро, сразу после завтрака, всех отправили в баню; беженцы прихватили с собой для дезинфекции белье, верхнюю одежду и постельные принадлежности. Горячий воздух камер покончил с насекомыми. После бани беженцам предложили перебраться в другие бараки. Теперь на нарах не видно было никого, кто бы чесался или искал насекомых. Если же кто и делал это, то просто по привычке.
— Как будто чего-то не хватает, — шутили они. — Кто нас теперь по утрам, будить станет?
Заботиться о пробуждении им не пришлось. Этим занимались крикливые нервные молодые люди в маленьких шляпах «тип-топ» и белых воротничках. У них у всех были одинаковые шляпы, у одних серые, у других зеленые, одинаковые воротнички, черные ботинки с блестящими черными калошами и одинаковые, пронзительно-сердитые голоса.
Одного такого молодчика, без причины накричавшего, Карл Зитар послал к черту и этим нажил себе большие неприятности. Молодчик, правда, перестал кричать, но, вытаращив глаза на дерзкого смельчака, спросил, как его зовут. Вскоре Карла вызвали в карантинное бюро, в комиссию по освобождению.
— Почему вы держите себя так дерзко с нашими работниками? — спросил Карла один из чиновников.
— Дерзко? — удивился Карл. — Да он же и есть самый дерзкий тип, какого мне когда-либо приходилось видеть. Он не умеет разговаривать по-человечески и кричит, как на собак. Разве мы виноваты, что у него слабые нервы и неприятная работа? И почему он так кричит? Мы ему ничего плохого не сделали и не собираемся делать.
— Ах, вот как? — усмехнулся чиновник. — Вам здесь не нравится? Здесь для вас не рай? Хорошо, мы это учтем. Можете идти.
Карл возвратился в барак и весь день был мрачен.
Каждые полчаса в бараке появлялся кто-либо из служащих карантина — большая часть из них были явными шпиками охранки. В красивых полушубках с пышными воротниками, блестящих кавалерийских сапогах и шляпах, они шныряли из барака в барак, исподтишка наблюдая за приезжими. Время от времени некоторых беженцев вызывали и уводили на допрос. Иногда кто-нибудь из зажиточных земляков о чем-то шептался с чиновниками карантина или в сумерках незаметно пробирался в пункт охранки и информировал работников о деятельности спутников в Советской России и теперешних их настроениях.
Пока комиссия по освобождению подробно не изучила каждого прибывшего, никому не разрешалось уехать из карантина. Некоторых освободили довольно скоро — дня через два, другим пришлось провести в карантине несколько недель, пока из родной волости не прислали на них характеристику. Для тех, кого охранка считала подозрительными элементами, ворота карантина открывались только в том случае, если какой-нибудь домовладелец, кулак или торговец присылал письменное поручительство; кто не мог представить поручительства, того через некоторое время отсылали обратно в Советскую Россию.
Поздно вечером, когда обитатели барака улеглись спать, внезапно явились несколько чиновников охранки и произвели тщательный обыск имущества Зитаров. Ничего не обнаружив, они приказали Карлу одеться и следовать за ними. На окраине, в отдельно стоящем бараке, Карла допросил сам начальник пункта.
— Вы служили при большевиках в милиции города Барнаула?
— Служил.
— Потом вступили в банду красных партизан и боролись против войск Колчака?
— Да, конечно. Но это была не банда. Это был отряд честных борцов.
— Вы, бывший офицер латышских стрелков, связались с красными! — начальник пункта изобразил удивление. — И вам не стыдно?
— Чего я должен стыдиться? — спросил Карл.
— Это мы увидим после, — процедил сквозь зубы начальник пункта.
Карла арестовали. Когда об этом узнали родные, они поняли, что здесь, в карантине, им не дождаться освобождения Карла, поэтому решили постараться поскорее выбраться отсюда и затем из своей волости выслать брату солидное поручительство.
Самые большие надежды они возлагали на корчмаря Мартына: тот теперь наверняка имеет вес и значение в волости. Если Мартын поручится за Карла, его непременно освободят.
С некоторыми обитателями карантина, например Симаном Бренгулисом, случились неприятности другого порядка. Когда эшелон миновал границу, большинство бедняков, помогших прятать имущество богачей, сняли с себя роскошные меховые шубы и отдали их владельцам. Айя Паруп сделала это, не ожидая, когда Бренгулис напомнит ей. Так же поступило большинство других. Богатым землякам оставалось поблагодарить их и уложить в тюки возвращенное имущество. Но Бренгулис оказался менее счастливым. Когда он напомнил Эрнесту о золотых часах, тот ответил, что лучше подождать до Резекне — часы у него в сохранности. Точно такого же мнения была и Зариене (они, видимо, сговорились). После бани и дезинфекции Бренгулис расположился рядом с Зитарами. Но Эрнест и словом не обмолвился насчет возвращения часов, а Зариене расхаживала по карантину в роскошной лисьей шубе. У Бренгулиса на душе стало неспокойно. Встретив Эрнеста у дверей барака, он отозвал его в сторону и сказал:
— Ну, теперь я сам справлюсь. Давай, ты и так долго хранил.