Страница 13 из 110
Их путешествие длилось еще два дня. Дорога от хутора Ниедры неуклонно вела на восток. Когда Эрнест во время одного привала стал изучать карту, оказалось, что их маршрут образует правильный прямой угол, и это совсем не кратчайший путь из города в латышское селение. Руководитель переселенческого бюро составил маршрут с таким расчетом, чтобы Зитары ехали через свободные земельные участки и попутно осмотрели их, — им не было дано твердого указания остановиться в каком-либо определенном месте.
Утром следующего дня они переправились через Бию. Горы стали ниже, главные хребты потянулись на юг. В течение всего третьего дня путь беженцев пролегал по границе, разделяющей два резко противоположных природных пояса. Налево, с северной стороны, простиралась волнообразная, вырубленная догола приалтайская степь; справа темнела тайга, возникшая внезапно, верстах в двух от последних степных деревень. Скоро она перешла в настоящий девственный лес, где не было ни человеческого жилья, ни дорог, разве изредка встречалась пасека или охотничья тропинка. Заросший высокой густой травой и кустами, заваленный на каждом шагу буреломом, такой лес в течение всего лета был почти неприступен. Сквозь густое сплетение его зарослей не мог пробраться ни человек, ни зверь. И лишь осенью, когда трава увядала и с деревьев осыпался лист, охотник или сборщик орехов мог пробраться в этой чаще. В остальное время там не видно людей, разве иногда заберется старый смолокур и по ему одному известным тропинкам проедет в тайгу на двуколке, чтобы разыскать заросли седых берез.
Отчаяние, охватившее Янку после отъезда из хутора Ниедры, понемногу утихало.
«Лбом стену не прошибешь, — должен был наконец признаться Янка. — Безумствуй как хочешь, вой, брыкайся, страдай — ты ничего не изменишь. Поэтому жди спокойно, не растрачивай силы, не поддавайся унынию, думай о будущем и готовься к нему. Если у тебя хватит выдержки и воли, ты победишь в жизненной борьбе. Может быть, даже и лучше, что ты пройдешь через испытания и убедишься в точности и силе твоих чувств».
Нет, испытаний он не боялся. Он был уверен в себе и знал, что ничто не заставит его забыть Лауру. По мере того как они приближались к цели своего путешествия, в сердце Янки все яснее и пленительнее утверждалась новая мечта. Она совсем не походила на его прежние мечтания. Трудная жизнь в незнакомой тайге рисовалась ему теперь как романтическая картина борьбы: в тайге задымят костры лесосеки, дерево за деревом, пень за пнем отступят леса, освобождая место для будущих пашен и лугов. Посреди тайги поднимется красивый, простой, прочный дом, и на сочных пастбищах замычит стадо. Суровым трудом завоюет Янка свое место под солнцем, будет работать как вол, польет своим потом землю чужбины и станет счастливейшим из людей, ибо с ним будет и Лаура. И тогда ему больше ничего не нужно — ни море, ни дальние страны, ни слава, — Лаура одна заменит весь мир, без нее все остальное не имеет никакой цены.
Эта мечта Янки имела большую связь с действительностью, чем прежние его мечты. Он был еще слишком молод, чтобы впасть в продолжительную меланхолию и не видеть красот жизни. Он снова стал замечать людей. Вот его сестра, гордая, высокомерная Эльза — нет, Лаура не такая. Там были Карл и Сармите — два счастливых, тихих человека; их ничто не разлучало. Они ежедневно видели друг друга и шли одной дорогой, но Янка им не завидовал — ему казалась, что эти двое слишком спокойны, они не способны к большому, сильному чувству. А Эрнест никогда этого не поймет, его думы заняты золотом, ничтожными песчинками, лежащими где-то в долинах Алтая; жалкий человек, он не имеет никакого представления об истинном счастье и настоящей жизни.
Наконец, запахло жильем. То там, то здесь над тайгой вились струйки дыма, слышался лай собак, пение петухов.
Навстречу ехал темнолицый мужчина, по-видимому, алтаец. За спиной его сидела жена с ребенком на руках. Их волосы спадали на плечи густыми прямыми прядями и блестели на солнце, как вороново крыло. На ногах у обоих были длинные, из мягкой кожи сапоги без подметок и каблуков, перехваченные ниже колен ремешками.
— Кто там живет? — спросил старый Зитар, указывая на лес.
— Латыши, — ответил алтаец.
Беженцы свернули в тайгу по хорошо укатанной лесной дороге. Полчаса спустя путники увидели первые дома. Они были разбросаны среди небольших полей и лугов, на изрядном расстоянии один от другого, а между ними и вокруг них стоял лес, такой же нетронутый, первозданный, как в те времена, когда первый переселенец поставил здесь первую лачугу.
Глава четвертая
Пятнадцать лет тому назад сюда пришел не старый еще человек и построил в тайге маленькую бревенчатую избушку. Здесь протекала речка, и на берегу ее была небольшая вырубка. Новосел всю зиму охотился, а весной продал шкуры зверей и купил корову. Лето он работал мотыгой и лопатой, корчевал пни, очищая участок земли под первую пашню. Осенью он занимался сбором хмеля и ягод черемухи, ездил в тайгу за кедровыми орехами и таким образом скопил деньги. Теперь он уже приобрел лошадь, сельскохозяйственные орудия и семена на следующую весну. А когда в лесу был построен просторный дом, новосел нашел себе в одной из соседних деревень жену. Это был латыш Симан Бренгулис, а жена его была сибирячка. Большой хутор с годами разросся, и его прозвали хутором Бренгули. После 1905 года сюда приехали два латышских семейства — политические ссыльные, — и по соседству с хутором Бренгули выросли еще два новых хутора. Теперь все три латышские усадьбы именовались поселком Бренгули. Позднее, во время мировой войны, когда волна беженцев принесла в Сибирь много латышей, в поселке появились новые жители и скоро в тайге жило уже сорок латышских семейств. Уездные власти признали колонию латышей самостоятельной административной единицей, разрешили избрать старосту, иметь круглую печать и назвали колонию селом Бренгули. Симан Бренгулис сделался первым старостой и занимал эту должность и в те дни, когда здесь появились две семьи последних колонистов — Зитары и Валтеры. Бренгулис был теперь состоятельным человеком, владельцем обширных лугов и большого стада; в загородке у него всегда стояла на откорме дюжина свиней, сарай был полон разных сельскохозяйственных машин, а его лошадьми любовалась вся округа. Сам Бренгулис выглядел настоящим кулаком: упитанный, с заметно округлившимся брюшком, светло-русой пышной бородой и усами. Он носил лаковые сапоги, широкие брюки и ярких цветов рубашки с вышитым воротом… Только жена его мало соответствовала окружающему ее благополучию — это была худенькая, незаметная женщина, косившая одним глазом, — в то время, когда Бренгулис женился, он не мог найти лучшей девушки; хорошо, что хоть эта согласилась пойти за него.
Оба семейства ссыльных, приехавших в 1905 году, — Силини и Весманы — со временем тоже стали зажиточными хозяевами, но Бренгулис затмил всех. Его дом стоял в центре колонии. Да и сам Бренгулис стал центром, вокруг которого сосредотачивалась вся жизнь селения. Без него не мог обойтись ни один новосел. Много ли здесь была таких, кто не задолжал бы Бренгулису? Каждый в большей или меньшей степени зависел от него, каждый начинающий здесь жить обязательно должен был заручиться поддержкой Бренгулиса. Сибирская зима продолжительна, а закрома беженцев неглубоки. Хорошо, когда по соседству живет такой человек, как Бренгулис, к которому можно прийти в феврале и попросить в долг окорок свинины или мешок картофеля.
Когда Зитары приехали в тайгу, в Бренгулях полным ходом шел сенокос. В тот день старосте некогда было показать приезжим свободные участки земли. На следующий день он уехал по делам в волостное правление, на третий должен был возить домой сухой клевер. Только на утро четвертого дня, когда мужчины Зитаров уже успели обойти все селение, Бренгулис сел на лошадь и провел земляков по границам подвластных ему участков. Да, здесь уже не чувствовалось того радушия и гостеприимства, что на хуторе Ниедры.