Бернард Шоу

«Назад, к Мафусаилу» репетировали почти два месяца. Шоу прибыл в Бирмингем за неделю до спектакля и зачастил в соседнее с Репертуарным театром кино, с экрана которого чаплиновский «малыш» Джеки Куган, должно быть, как следует веселил его после Старцев из «Мафусаила».

Пять пьес, составляющих «Назад, к Мафусаилу», давались с 9 по 12 октября 1923 года. Когда занавес упал в последний раз, наступившую тишину разорвали аплодисменты, с каждой минутой нараставшие. Критик «Таймс» писал: «Мистера Шоу, вышедшего к публике, встретили не обычные приветствия. Это не были случайные одобрительные возгласы с галерки. Это был короткий, неожиданный и невольный взрыв долго сдерживаемых чувств. До сих пор мы не слышали ничего подобного в театре».

Шоу редко выходил на вызовы, но на этот раз он отважно держа л речь:

«Я — автор и знаю свое место. Место автора не на сцене. Сценой владеют артисты. Они дают жизнь созданиям автора. Так и только так живут пьесы. Моя пьеса на бумаге едва-едва дышала, но вот ее взяли у меня, оживили, и мне выпала честь видеть, как она действительно живет.

Можно мне задать вам один вопрос: скажите, пожалуйста, неужели в этом зале собрались не только мои любезные друзья, но и сами бирмингемцы? Это просто невероятно! Четыре дня подряд я наслаждался пятью отличными спектаклями. И самое невероятное то, что это произошло в Бирмингеме. На моей памяти такая драма и такой театр могли родиться в любом городе мира — только не в Бирмингеме.

Вот я и обращаюсь к вам: кто вы — паломники, иностранцы? Есть среди вас хоть один истинный бирмингемец?

Я буквально потрясен — спектакль, который, быть может, увенчает и завершит мою жизнь на театре, создан в Бирмингеме! Мистера Барри Джексона, я думаю, подменили. А может статься, Бирмингем переживает сейчас вторую жизнь — вроде той, что описана в моей пьесе?

Первая пара людей, которой уготовано прожить на свете триста лет, даже и не подозревает о своей участи. И друзья этих людей тоже ни о чем не подозревают. Сегодня я удивлен не меньше них. Бирмингем был последним в мире городом, из которого мог бы получиться первоклассный театральный центр. И вот здесь поставлен яркий, сильный, ни с чем не сравнимый спектакль. Им бы не свершить такого подвига — если бы не вы, зрители!»

Занавес еще раз упал, и труппа, собравшаяся на сцене, с изумлением взирала на шестидесятисемилетнего драматурга, еще вчера распростертого на ложе болезни, а сегодня лихо выделывающего pas seul[166].

Как многие другие пьесы Шоу, «Мафусаил» не сразу принял свою окончательную форму. Еще 25 июля 1918 года Шоу сообщал, что «написал пьесу, между актами которой пролегает по тысяче (будущих) лет. Но теперь я вижу, что должен превратить каждый акт в отдельную пьесу». О выполнении его намерения первым узнал лорд-камергер. Ему принесли «пьесу в восьми актах», но этот «читатель по службе» сообразил, что перед ним: трехактная пьеса + двухактная пьеса + три одноактные пьесы, и затребовал соответствующих платежей за свой труд.

Идея этого произведения давно носилась в воздухе, но Шоу испробовал новый подход к старой теме.

Два века назад Эразм Дарвин[167] сказал: «Те избранные, что умеют думать, во все времена жаловались на скоротечную жизнь, сетуя, что человечеству не отпущен достаточный срок, чтобы развить науку или усовершенствовать разум». Дарвин оставил нам несколько изобретательных советов относительно продления жизни и среди них совет дважды в неделю принимать горячую ванну.

Вот и Шоу уверился в том, что жизнь чересчур коротка, но не потому, что люди не успевают ее прожить. Он был убежден, что ни мужчины, ни женщины не сделали еще ни одной серьезной попытки улучшить мир по своему желанию — из-за того, что отпущенных каждому тридцати-сорока лет зрелости для этого недостаточно. Поведение и характер формируются пока не жизненным опытом, но в предвкушении оного. Однако пудинг можно оценить, только его прожевав. Мы еще не добились истинного долголетия, и потому не нам определять, на что способен человек.

Но если, добившись долголетия, человек не натворит ничего более интересного, чем Старцы в «Мафусаиле» Шоу, тогда, наверно, можно ввести обычай без зазрения совести закалывать каждого, перевалившего за пятый десяток. «Мафусаил» открывают несколько блистательных сцен, перерастающих в бравурный, грубый фарс с участием Асквита и Ллойд-Джорджа. Потом пьеса как бы оседает под тяжестью «Происшествия», заметно скучнеет, дойдя до «Трагедии Престарелого джентльмена», и совсем замирает в плоском финале, оставляя впечатление, что попытка — «идти за мыслию, куда б ни привела» вконец опустошила самого мыслителя.

В 90-е годы Шоу записал: «Не в природе человека благодарить за отсутствие несчастья. Под зубную боль думается лишь об одном: хоть бы она прошла. Но вот она прошла, и никому не приходит в голову записать ее отсутствие себе в кредит». Не в этом ли уязвимость Старцев Шоу? Их добродетель негативна: «они освободили рождение от боли», но они же лишили жизнь радости — им некого и не за что благодарить. Единственная цель их существования — в доказательстве бесцельности существования. Шоу был не по душе такой взгляд на его пьесу: «Неужели Вы так ленивы, или так ненаблюдательны, или (что маловероятно) настолько далеки от интеллектуальной жизни, что не замечаете, как много наслаждения дарует умственная активность и сколько страсти может обнаруживать интеллект? Неужели Вам не приходит в голову, что на определенной стадии развития молодое существо женского пола, года четыре потанцевав, понаряжавшись и поиграв в искусство, может укрыться в лесу и заняться решением математических задач, вместо того чтобы спать; а старичок, которого бойкий и юный Хескет П. упрекает в неспособности к радостям земным, может отрубить в ответ: одной секунды того экстаза, что постоянно дарует ему его интеллект, хватило бы, чтобы спалить Хескега всего без остатка? Если Вы этого не замечаете, если все это не приходит Вам в голову, — Ваше мнение о «Мафусаиле», благожелательное или неблагожелательное, будет ничуть не более основательным, чем мнение слепца о Сикстинской капелле».

Я отвечал, что едва ли могу представить себе, чтобы на какой бы то ни было стадии развития какое бы то ни было существо, мужского или женского пола, старое или молодое, искало наслаждение в решении математических задач. Создавая меня, бог не привил мне вкуса к математике. Но я без труда обнаруживаю наслаждение в умственной активности и страсть — в интеллекте И в «Мафусаиле» мне не нравится единственно то, что Старцы неспособны извлечь из своей умственной активности и половины того наслаждения, что доставляет мне моя умственная пассивность.

Все же «Мафусаил» весь усеян шовианскими блестками. И едва ли среди зрителей, заполнивших Придворный театр в дни лондонской постановки пьесы, нашлось много сторонников Арнольда Беннета, занесшего в свою книжечку 25 февраля 1924 года: «Пошел на первую пьесу Шоу из его первого цикла, но всю ее проспал. Очень плохо! По-моему, все так думают. Я, во всяком случае, больше туда не ходок». В ближайшем будущем Беннету предстояло выпустить едва ли не самый скучный роман из всех написанных по-английски, и его критика может быть расценена как заслуженная похвала первым искрометным сценам пенталогии Шоу.

Шоу не один год вынашивал пьесу о пророке. Тип воинствующего святого был ему ближе других. Этот тип он боготворил и мог воссоздать его облик безошибочно.

Единственным историческим героем, который до конца отвечал требованиям Шоу, был Магомет. Он поделился своими планами с парламентской цензурной комиссией: «Я давно мечтал сделать драму из жизни Магомета. Однако возможность протеста со стороны турецкого посла или боязнь такого протеста помешали бы лорду-камергеру дать разрешение на пьесу, и вот она до сих пор не написана». Но своему герою Шоу не изменил. Престарелый джентльмен из «Мафусаила» говорит о пророке: «Вот мудрейший муж — основал религию без церкви!» Магомет появляется собственной персоной на страницах «Приключений чернокожей девушки». Кошон обсуждает его личность в «Святой Иоанне». Действительно, цензурный запрет на изображение в театре Христа, если его повернуть по-восточному, был запретом и на изображение Магомета. Представление пьесы о Пророке вполне могло ознаменоваться гибелью автора от ножа правоверного мусульманина. Короче говоря, Шоу создал не «Жизнь Пророка», а «Святую Иоанну».

166

Сольное па (франц.).

167

Эразм Дарвин (1731–1802) — английский физиолог и поэт (дед Чарльза Дарвина).