Из жизни солдата

Не следует, однако, забывать о том, что ни народ, ни рейхсвер, по сути дела, никак не могли повлиять на ход и исход кровавой расправы по той простой причине, что они узнали о ней слишком поздно. А размахивать кулаками после драки было не просто бесполезно, а смертельно опасно: все могло закончиться еще более кровавой гражданской войной.

Трагизм ситуации, возникшей в связи с подавлением заговора штурмовиков, усугубляется тем, что наряду с отпетыми негодяями и государственными преступниками пострадали и совершенно невинные люди.

Можно ли было избежать жестокой расправы над членами СА? Ответ на этот вопрос не так прост, как кажется. Прежде всего весьма велика была вероятность того, что попытка ареста и последующего предания суду главных заговорщиков повлекла бы за собой вооруженное сопротивление ничего не подозревающей основной массы рядовых штурмовиков. Правда, рейхсвер вместе с полицией, скорее всего, справился бы с мятежниками, действия которых едва ли нашли бы поддержку в народе. Однако многие полагали тогда, что решительным и безжалостным мерам по отношению к наиболее отъявленным функционерам СА, своими выходками давно поставившими себя вне закона, следовало отдать предпочтение перед более умеренными и затяжными действиями, результатом которых могло бы стать большое число жертв с обеих сторон. Наконец, не следует забывать о том, что как раз среди противников НСДАП было немало тех, кто считал аферу Рема внутренним делом партии, которая вправе была поступить с отступниками так, как она считала нужным. «Революция пожирает своих детей» — вот фраза, которая была на устах у многих 30 июня 1934 года и в последующие годы, хотя она и относится к совсем другим временам и событиям.

Что касается безвинной гибели тех, кто не имел ничего общего с планами Рема и деятельностью его организации, то все они либо стали жертвами внутрипартийных интриг, либо пострадали от самодурства государственных чиновником, которым они стали чем-то неугодны или опасны. Произвол, допущенный в отношении этих людей, не может быть оправдан даже с позиций «защиты государства в чрезвычайной ситуации» — лозунга, с помощью которого с легкой руки правительства и рейхстага была подведена «законная» база под действия фюрера и его единомышленников.

Убийство генералов фон Шлейхера и фон Бредова, из которых последний долгие годы являлся правой рукой Шлейхера в имперском министерстве обороны, затрагивало армию самым непосредственным образом. Мы вправе были ожидать от военного министра Бломберга немедленного и строгого наказания виновных. После того, как по прошествии какого-то времени ничего подобного не произошло, я попросил Вицлебена обратиться с соответствующим запросом к главнокомандующему сухопутными войсками. С свою очередь Фрич — к сожалению, безрезультатно — пытался уговорить Бломберга обратиться по данному вопросу к Гитлеру. Насколько мне было известно, Бломберг в оправдание своего отказа сослался на слова Гитлера о том, что через некоторое время он может представить доказательства тайного сотрудничества Шлейхера и Бредова с врагами рейха. Мне трудно судить о том, действительно ли Бломберг поверил тогда в существование этих доказательств. Как бы то ни было, но Бломберг из-за своей медлительности явно упустил шанс добиться от Гитлера наказания виновных в убийстве обоих генералов. Бломберг был в первые дни после событий 30 июня единственным человеком, способным на такой шаг, так как никто, кроме него, не был лучше информирован обо всем происходящем. После того, как Гитлер в рейхстаге публично взял всю ответственность на себя и добился от депутатов принятия закона, оправдывающего его действия, стало ясно, что отныне можно не рассчитывать на то, что фюрер выдаст людей, ответственных за подлое убийство.

Все это вызвало глубокое возмущение офицерского корпуса. Оно оказалось настолько сильным, что имперскому военному министерству пришлось запретить ведение дискуссий на данную тему. Впрочем, этот запрет оказался столь же неуместным, сколь и безрезультатным, хотя до открытого протеста военных дело, к счастью, так и не дошло. Ведь любая силовая акция со стороны рейхсвера, призванная заставить правительство наказать виновных в убийстве генералов, была бы истолкована, согласно новому закону, как акция, направленная не только против правительства и рейхстага, но и против имперского президента, который охарактеризовал акцию Гитлера как обоснованную необходимостью защиты государства[9]. Другими словами, эти действия могли быть рано или поздно квалифицированы как попытка государственного переворота! Но против кого и при чьей поддержке он мог быть организован? Что должно было произойти после этого? Личность и положение Гинденбурга были, разумеется, неприкосновенны. Значит, протест армии мог быть направлен на свержение Гитлера и отстранение от власти режима, базирующегося лишь на законе о дополнительных полномочиях. Но кто стал бы поддерживать рейхсвер в его борьбе против государственной власти? Ведь как ни велики были трения между НСДАП, частями СС и штурмовыми отрядами, все эти три организации наверняка сплотились бы в этом случае вокруг Гитлера, тем более что наиболее опасный соперник фюрера Рем и его сподвижники были бы к тому времени уже уничтожены. Не должно быть никаких иллюзий и в отношении народа к возможному путчу военных. Большинство, несомненно, было за Гитлера, даже за вычетом тех, чьи голоса были отданы за нацистов под их давлением. На действенную помощь противостоящего Гитлеру меньшинства также нельзя было рассчитывать. Но самый главный вопрос заключался в том, каким образом можно было — в случае удачного переворота — сформировать новые органы государственной власти, которые пользовались бы доверием народа?

«Vestigia terrent!»[10] Правда, в данном случае это были не только следы путча Каппа — Лютвица. Мы также были озабочены возможными последствиями вмешательства военных в управление государством для самого государства и для морального духа войск. Эта озабоченность не позволяла командованию даже задумываться о возможности посягательства на государственный авторитет. А ограничиться простым предупреждением или угрозой такому человеку, как Гитлер, значило совершить величайшую глупость.

Командование рейхсвера после 30 июня не смогло добиться того, что требовал от нее долг чести и товарищества. Единственное, что удалось сделать, это выступить с заявлением о том, что оба убитых генерала ничем не запятнали себя перед армией. С заявлением, которое было доведено до сведения Гитлера в качестве единодушной точки зрения офицерского корпуса, выступил на ежегодном собрании союза бывших офицеров Генерального штаба старейший немецкий солдат — генерал-фельдмаршал фон Макензен.

Завершая рассуждения о заговоре штурмовиков и последующей расправе над руководителями СА, хотелось бы сказать следующее: 30 июня 1934 года Гитлеру удалось отвести от государства чрезвычайно опасную угрозу, однако сделано это было противозаконным способом. Попытка задним числом подвести законное основание под совершенные действия не помогла восстановить веру в закон и справедливость. Угроза государству со стороны распоясавшихся штурмовиков в то время действительно существовала. Во всяком случае, в этом были убеждены все, кто достаточно много знал о содержании и целях деятельности СА. Вместе с тем никакая угроза государству не может оправдать гибели невинных людей. Единственной силовой структурой, которая была способна тогда восстановить правовое государство, мог бы стать рейхсвер. Однако руки у немецких солдат были связаны, и не столько потому, что ими руководил слабый и нерешительный военный министр Бломберг, сколько из-за болезни имперского президента, прерогативой которого являлось введение чрезвычайного положения и вытекающая из этого передача всех властных полномочий вооруженным силам. Без этого любые действия рейхсвера были бы нелегитимными и представляли бы собой попытку государственного переворота.

9

В то время еще не было известно, что пребывавший в своем имении в Восточной Пруссии имперский президент уже тогда страдал от болезни, которая через несколько недель стала причиной его смерти, и что Гитлер весьма односторонне информировал его о событиях 30 июня. — Прим. автора.

10

Следы устрашают! (лат.)