Страница 64 из 85
Фюрер уже отдал распоряжение Гиммлеру принять самые строгие полицейские меры на случай возникновения такой опасности. Впрочем, он не слишком верит в то, что у нас можно ожидать чего-нибудь подобного. Немцы слишком враждебны к итальянцам и не станут подражать им в таких делах». Тем не менее министр был явно не готов к решительным действиям и приказал представителям прессы следовать линии «выжидания и наблюдения», хотя и чувствовал, что такая позиция не способствует улучшению настроения населения. Все же он решил, что будет умнее промолчать, чем подвергнуться потом критике за неправильное толкование событий.
Через несколько недель он собрался с духом и выступил с еженедельной статьей в «Дас райх», где смело заявил, что «итальянский пример вызывает у немцев не одобрение, а отвращение; для нас это пример того, как не следует поступать. У нас в Германии нет желающих подражать клике Бадольо». Немцы, действительно, не слишком восхищались военными подвигами своих итальянских союзников, но события в Италии их потрясли. Корреспондент швейцарской газеты в Германии отметил, что они произвели даже более тяжелое впечатление, чем разгром в Сталинграде. Даже германское руководство не могло довольно долго оправиться от шока. Целый день правительство воздерживалось от комментариев, и это породило массу слухов, которые только ухудшили моральный дух населения, и без того подорванный воздушными налетами союзников. У людей появились серьезные опасения за свою судьбу, которые хотя и не высказывались открыто, но лежали тяжелым бременем на душе у каждого. Дурные новости шли таким потоком, что заставили поколебаться даже самых стойких почитателей фюрера. Вера в нацистский режим ослабла, особенно из-за того, что давно обещанная месть англичанам за их воздушные налеты все откладывалась, тогда как разрушение германских городов происходило в «невообразимых масштабах». Простые граждане все чаще задавали себе вопрос: «Неужели мы все это заслужили?» Люди начали с удивлением осознавать, как долго дурачили их нацисты и в какой тупик они их завели. «Надежды немцев на победу, — писал иностранный обозреватель, — уступили место глубокому беспокойству, потому что все были убеждены: нацисты не пойдут на уступки, даже если еще многие крупные города, такие как Гамбург, будут стерты с лица земли».
Каждый почувствовал себя перед лицом страшной дилеммы: либо погибнуть вместе с правительством, утратившим всякую связь с народом, — либо испытать на себе все тяжелые последствия полного военного поражения. Отсутствие третьего пути, легкого выхода из ситуации, повергло многих немцев в состояние нерешительности. Надо сказать, что огромное большинство населения (кроме партийных начальников и незначительных групп участников антинацистского Сопротивления) уже прониклось к тому времени настроением «пораженчества на словах», которое, однако, никогда (и это важно отметить) не переходило в конкретные поступки. Народ был обеспокоен, но не протестовал и продолжал терпеть.
Понятно, что Геббельс счел целесообразным напасть в очередной статье на «отщепенцев и предателей нации, возымевших опасную привычку выступать против интересов своей страны». «Эти глупцы, — говорил он, — не понимают, что на карту поставлено не существование режима, а их собственные жизни, как и существование всей нации». Геббельс признал, что «существует совершенно незначительная прослойка людей, которую противник считает подходящей мишенью для ведущейся им «войны нервов» и которых министр обвинил в намеренной необъективности: «Это пораженцы и соглашатели, легко поддающиеся вражеской пропаганде. Они восхищаются англичанами и их отношением к войне — но только потому, что сами не имеют качеств, вызывающих их поклонение».
Геббельс горячо настаивал на том, что немцы обладают не меньшими достоинствами: решительностью, энергией и абсолютной верой в правоту своего дела. «Если бы это было не так, — говорил он, — мы просто не смогли бы выжить в окружавшем нас мире мстительной зависти!»
В свое время Бисмарк сожалел о том, что многим немцам не хватает «гражданской смелости»; теперь Геббельс тоже взялся восхвалять это качество, возможно, не понимая того, что оно противоречит самой сути тоталитарного режима. «Настоящий гражданин, — заявил он, — с достоинством отвергает домогательства врагов; мы, немцы, научились ценить это качество во время войны; оно называется — гражданская смелость!»
Теперь Геббельс почти не питал иллюзий по поводу военного положения Германии, которое непрерывно ухудшалось. В очередной статье он пытался, не говоря всей правды, рассказать о гигантском танковом сражении, разворачивающемся на Восточном фронте. Он уже знал, что июльское наступление германских сил под Курском провалилось и что неутомимый противник вводит в бой все новые силы, но не говорил об этом прямо своим читателям. Его пресс-секретарь фон Овен сделал тогда мрачную запись в своем дневнике: «На Востоке наши попытки оторваться от противника так и не привели, после Сталинграда, к стабилизации фронта. Трудно поверить в то, что все это происходит «по плану». Доводы насчет того, что «сокращение фронта дает нам преимущество», звучат уже совершенно неубедительно. Провал наступления под Курском окончательно деморализовал наших солдат; они чувствуют себя еще хуже, чем после Сталинграда. Поражение под Курском нанесло самый тяжелый, даже непоправимый удар по нашим надеждам одержать победу на Востоке. Солдаты потеряли уверенность в силе и стойкости нашей армии».
В конце августа 1943 года министр пропаганды впервые сказал фон Овену, что немцы, возможно, проиграют эту войну. Ситуация на Востоке и в Италии и непрерывные бомбежки с воздуха делали такую возможность вполне вероятной. Геббельс заявил, что принял решение на такой случай: «Если наши враги восторжествуют, я без колебаний расстанусь с жизнью. Либо мы преодолеем кризис — а я брошу на это все свои силы! — либо придется в очередной раз склониться перед силой духа англичан и пустить себе пулю в лоб!»
Примерно за месяц до этого состоялась беседа доктора Герделера, главы германской оппозиции, с фельдмаршалом фон Клюге; Герделер уговаривал фельдмаршала свергнуть Гитлера и предпринять шаги к окончанию войны; он сказал: «Если хотите, я приглашу к вам в союзники господина Геббельса или господина Гиммлера, потому что они давно уже поняли, что с Гитлером они обречены на гибель!» Так или иначе, но факт состоял в том, что Геббельс лучше понимал действительное положение вещей, чем многие другие представители нацистской верхушки. 7 ноября 1943 года он записал в дневнике: «Мне кажется, что мы все иногда как-то слишком легко воспринимаем войну. Жизнь уже стала слишком суровой, а борьба теперь ведется не на жизнь, а на смерть. Чем быстрее осознают это все немцы, и особенно наше руководство, тем лучше будет для всех нас. Будет очень жаль, если в какой-то момент войны нам придется сказать самим себе: «Мы сделали не все, что могли, и спохватились слишком поздно!»
5. Главные заповеди войны
К концу сентября 1943 года общее положение выглядело мрачно и казалось гораздо более тяжелым, чем сразу после Сталинграда. За этот месяц британская авиация сбросила на Германию 14 000 тонн бомб и совершила десять крупных налетов на ее города и на территории, оккупированные немцами на Западе; особенно сокрушительными были рейды на Берлин, Маннгейм, Мюнхен и Бохум. В дополнение к этому американские «летающие крепости» обрушили 5400 тонн бомб на различные цели, расположенные в Западной Европе. 3 сентября союзные войска высадились в Италии, и в тот же день правительство Бадольо подписало с ними договор о перемирии, на который Гитлер ответил оккупацией Рима и всей Центральной и Северной Италии. На Восточном фронте русские войска, используя удобный момент, предприняли наступление и освободили Донбасс, а 25 сентября — Смоленск. Правда, германские войска провели успешную операцию по освобождению Муссолини, ставшего главой новой фашистской республики; это подняло престиж немцев. Германская пропаганда постаралась извлечь все возможное из этой удачи эсэсовских парашютистов, но (как признался Геббельс в частной беседе) все вещание на зарубежные страны все равно потерпело полный крах. Дело в том, что бои за Салерно, где 9 сентября высадились американские войска, были названы, вопреки его указанию, «победой Германии»: «Я всегда предупреждал, что о победах следует объявлять только после того, как они одержаны, и вообще не стоит делить шкуру неубитого медведя! Наши коллеги, офицеры из службы информации вермахта, опять оскандалились, нарушив один из элементарных принципов своего ремесла!»