Юлий Цезарь

Пока Цезарь сражался в Испании, положение в Риме в целом было малоуспокоительным. Обеспокоенные Бальб и Оппий писали Цезарю письмо за письмом. Нетерпеливо ожидая его возвращения, они любезным вниманием старались успокоить влиятельных людей, а особенно Цицерона, на которого начинала надвигаться тень старости, полной печали и огорчений. Чтобы упорядочить свои все более и более запутывавшиеся дела, он в конце 46 года женился на Публилии, молодой четырнадцатилетней девушке,[839] принесшей ему хорошее приданое. Но в начале 45 года он был поражен тяжелым ударом: Туллия умерла в родах после своего развода.[840] Огорченный отец искал утешения в философских работах и начал приводить в исполнение уже давно с любовью вынашиваемый замысел, от которого его постоянно отвлекали политические перемены. Он хотел резюмировать греческую философию в ряде диалогов, аналогичных диалогам Платона, где действующими лицами выступали бы все великие римляне последних поколений — от старшего Катона до Лукулла и Варрона. Цицерон с его великим литературным даром мог бы, разрабатывая эту тему, создать образцовые произведения, изобразив для потомства в тихой интимной атмосфере философских диалогов те великие фигуры, которые история показывает нам во время войн и политической борьбы.

Но необходимым условием этого была возможность работать по своему желанию и в полном спокойствии, а вместо этого сколько было теперь в его жизни беспокойств и печалей. Нужно было постоянно требовать от Долабеллы возвращения по частям приданого Туллии; нужно было искать деньги, чтобы воздвигнуть своей дочери пышный мавзолей. Наконец, истинные намерения Цезаря продолжали оставаться для него томительной загадкой. Он постоянно писал по этому поводу Бруту, недавно освободившемуся от управления цизальпинской Галлией. Он постоянно читал и перечитывал великие политические трактаты, написанные на греческом языке; особенно он зачитывался письмами Аристотеля и других греческих ученых, написанными к Александру Великому с целью побудить его управлять монархически лишь народами Азии; в Греции же оставаться первым из греческих граждан, членом благородной расы, кеторая всегда жила и могла жить только при свободном режиме.[841] Письмо Аристотеля возбудило даже у Цицерона мысль написать подобное письмо Цезарю, и он действительно составил прекрасный трактат, который послал Аттику.[842] Но благоразумный банкир посоветовал Цицерону сперва прочитать его Оппию и Бальбу, а последние отсоветовали Цицерону посылать письмо Цезарю.[843] Это было для Цицерона большим разочарованием, а для образованных классов — новым поводом для подозрений. К счастью для Цицерона, во время всех этих волнений умер один его горячий поклонник, некто Клувий, оставив ему богатое наследство, уменьшившее его денежные затруднения. Но, в общем, Цицерон, подобно всем, был в постоянном нервном напряжении.

Пришедшие из Испании в начале 45 года известия только увеличили общее беспокойство. Обдумывая завоевание Парфии, Цезарь так плохо подготовился к испанской войне, что в начале ее, как это было и во время войны с Верцингеторигом, и во время первой испанской кампании, и во время кампании в Эпире, его солдаты страдали от голода.[844]

Неожиданное и странное событие на некоторое время отвлекло от испанской войны внимание высшего римского общества. Брут развелся с дочерью Аппия Клавдия и женился на Порции, дочери Катона и вдове М. Бибула,[845] товарища Цезаря по консульству, адмирала, умершего во время эпирской войны. Аристократ древнего рода, страстный любитель искусства, литературы и философии, Брут был одним из тех любимцев судьбы, которые приобретают всеобщее уважение, ничего для этого не делая. Обладавший некоторыми добродетелями, довольно редкими в высшем обществе, — воздержанностью, чистотой, самообладанием, презрением к вульгарному честолюбию, — он умел не только заставлять прощать себе мелкие недостатки, как, например, ростовщичество, которым занимался в Киликии, но и заставлял всех, даже Цезаря, удивляться себе как чуду воли и энергии.[846] Потому ему добровольно предлагали то, что другие могли получить только ценой больших усилий, и невозможное для всех ему удавалось легко. Он сражался на стороне Помпея, однако Цезарь ради Сервилии осыпал его почестями. Он стал одним из самых выдающихся членов аристократической цезарианской партии, но это не препятствовало Цицерону и самым выдающимся помпеянцам оставаться его большими друзьями. И вот он объявляет о своем браке с прекрасной вдовой, отец и первый муж которой были самыми ожесточенными врагами диктатора! Весь Рим спрашивал себя: что означает этот брак? Станет ли Брут теперь враждебен новому правительству Цезаря? Или последний примирится со своими прежними противниками? Сервилия, боявшаяся, чтобы этот брак не лишил сына расположения диктатора, старалась помешать женитьбе; Цицерон благоразумно держался в стороне, но это было напрасно. Без сомнения, здесь дело шло о проснувшейся через много лет взаимной симпатии двоюродных брата и сестры. Брут, однако, не намеревался порывать с Цезарем и, вероятно, в надежде получить прощение за свой брак, написал памфлет в защиту диктатора, бывший ответом на обвинение его в убийстве Марцелла.

Цезарь и на этот раз победоносно окончил испанскую войну, но перенес при этом затруднения и опасности, которых не ожидали. Сам он несколько раз был болен и вел операции с такой усталостью, что при Мунде 17 марта 45 года едва не был разбит и взят в плен. Победа не была поэтому такой блестящей, как другие: диктатору не удалось уничтожить всех своих врагов, и если погибли Гней Помпей и Лабиен, то Сексту Помпею удалось бежать на север. Однако молодой Секст не казался Цезарю опасным противником, и, оставив своим генералам заботу о его преследовании, он решил вернуться в Италию, где известие о битве при Мунде и о его возвращении вызвало очень сильное волнение.

Решительный момент приближался. Междоусобная война была окончена битвой при Мунде; по мнению высших классов, более не могло быть никакого предлога для продления диктатуры. Хотели, наконец, узнать, намерен ли Цезарь управлять своей родиной как тиран или же он даст ей свободу. К несчастью, левое крыло цезарианцев тотчас же воспользовалось победой, чтобы предложить новые полномочия для своего лидера, которые были тотчас же утверждены. Цезарю преподнесли титул imperator как наследственное praenomen; он назначался консулом на десять лет и получал право предлагать кандидатов на эдильство и трибунат.[847] В то же время Бальб и Огагай, желая доставить удовольствие Цезарю и произвести впечатление на общество, предложили всем влиятельным лицам Рима отправиться ему навстречу, чтобы оказать почести и сопровождать его в столицу. Было ясно, если только его сторонники не шли дальше его намерений, что Цезарь стремится к верховной и абсолютной власти. Рассуждали, сомневались, надеялись, с нетерпением ожидали прибытия Цезаря, который, напротив, не торопился. Он сперва задержался в Испании, где занялся устройством римских колоний в Гиспале,[848] Новом Карфагене,[849] Тарраконе,[850] конфискуя часть их территорий и поселяя там известное количество своих солдат, которых отправлял в отставку. Он задержался затем в Нарбонской Галлии, где оставил одного из своих друзей, оказавшего ему большие услуги во время александрийской войны, Гая Клавдия Нерона, поручив ему раздать ветеранам десятого легиона земли в окрестностях Нарбоны, а ветеранам шестого легиона — в окрестностях Арелата (совр. Arles).[851] Однако еще до своего перехода через Альпы Цезарь уже оказался в центре скрытой борьбы, свирепствовавшей в римском обществе. Консерваторы и обе фракции цезарианцев согласились на предложение Оппия и Бальба из расчета, лести или нетерпения, и кортеж, который должен был сопровождать Цезаря, увеличивался с каждым днем. Сам Антоний, устав от бедности и неизвестности, на которые он был осужден, выехал из Рима, твердо решив найти средство получить прощение.[852] Требоний также двинулся в путь, чтобы идти навстречу Цезарю, но он так был раздражен новой политикой диктатора, что спрашивал себя, не лучше ли было уничтожить Цезаря ударом кинжала.[853] Наконец, Брут, по соглашению с Цицероном, который с нетерпением желал выяснить, на что ему рассчитывать, отправился навстречу Цезарю в Цизальпинскую Галлию, стремясь понять его намерения и, может быть, также узнать, не произвел ли дурное впечатление его брак. Но Бруту все было дозволено; он был хорошо принят, получил похвалы за ревность, какую выказал в прошлом году во время своего управления, и, счастливый от этого приема, написал Цицерону, что его опасения неосновательны и что Цезарь намерен восстановить аристократический образ правления, согласно желаниям консерваторов.[854]

839

Schmidt, В. W. С, 268.

840

Ibid., 271.

841

Cicero, Α., XIII, 28.

842

Ibid., XII, 51; XIII, 2; XIII, 26, 2; XIII, 27, 1.

843

Ibid., XIII, 27, 1. Isa обозначает Оппия и Бальбу, как доказывает другое место Цицерона (Α., XIII, 2, 1).

844

Dio, XLIII, 32.

845

Возражения Моммзена по поводу родства Порции (Hermes, XV, с. 99 сл.) мне кажутся опровергнутыми Бинумом, В., 33.

846

Plut., Brut., 6; Cicero, Α., XIV, 1, 2.

847

Dio, ХLIII, 44–45.

848

Isidor., XV, I, 71; Strabo, Ш, II, 1. О вероятном исправлении этого текста Страбона см.: С. I. L., II, р. 152.

849

С, I. L., II, 462.

850

Ibid., 538.

851

Sueton., Tib., 4. Kromayer (Hermes, XXXI, с. 10 сл.), по моему мнению, доказал, что только эти две колонии, называвшиеся Julia paterna, были основаны Цезарем после второй испанской войны для своих ветеранов.

852

Plut, Ant, 13.

853

Ibid.; Cicero, Phil., 11; XIV, 34.

854

Cicero., Α., XIII, 40, 1.