Юлий Цезарь

Высадившись в Галлии, Цезарь узнал о смерти Юлии.[253] Это было несчастьем для отца, потому что он сильно любил молодую женщину, напоминавшую ему о первой и, может быть, единственной любви его жизни, о прекрасных далеких годах молодости и о Корнелии, дочери Цинны, этом другом цветке, сорванном смертью во всей его свежести. Это было также несчастьем для вождя демократической партии, которому Юлия умела сохранять дружбу Помпея. Но у него не было времени предаваться скорби. Весьма важные дела занимали его.

В Риме политическое положение становилось все опаснее. Меммий продолжал свою обструкцию, комиции не собирались, акты насилия повторялись; общество, соскучившееся и испуганное, требовало энергичных мер, каковы бы они ни были, лишь бы порядок был восстановлен, выборы состоялись и не было бы в этом году междуцарствия.

Пользуясь этой тревогой, друзья и льстецы Помпея пустили мысль о назначении его диктатором.[254] Но после этого началась новая борьба. Консерваторы выступили с ожесточенным противодействием, не желая диктатуры Помпея. Они старались ловко воспользоваться народной ненавистью, существовавшей со времен Суллы к этой магистратуре, и заявляли, что они выступают не против диктатуры Помпея, а против диктатуры вообще.[255] В то время как Цезарь и Красc столько заставляли говорить о себе, Помпей, желавший восстановить порядок в Риме и чувствовавший необходимость несколько поднять престиж своего имени, в сущности, желал быть назначенным диктатором, но колебался, страшась непопулярности этой должности и возможной неудачи. По обыкновению он предоставил своим друзьям работать для него, не объявляя своих намерений и не компрометируя себя ни в том, ни в другом смысле. «Хочет он этого или не хочет, трудно сказать», — писал Цицерон своему брату.[256] Таким образом, призрак этой диктатуры стал веять над Римом, то приближаясь, то удаляясь так, что почти исчезал, но всегда для того, чтобы снова появляться.

Посреди этой борьбы тайно возвратился в сентябре Габиний,[257] а за ним скоро последовал египетский министр финансов Рабирий, которого после отъезда Габиния принудило бежать народное восстание. Но скандал был слишком велик, и маленькая консервативная котерия, будучи бессильна против Цезаря, Красса и Помпея, хотела воспользоваться им, чтобы в лице Габиния и Рабирия атаковать эту слишком мятежную демократию. Габиний был обвинен в государственном преступлении и в грабительстве, Рабирий — только в грабительстве. Эти преследования дали лишь повод к новым интригам.[258] Несмотря на неудачу Помпея, просившего Цицерона выступить в защиту Габиния,[259] тот все же был оправдан незначительным большинством по первому обвинению[260] и приготовился отвечать по второму. Тогда Помпей предпринял новые попытки по отношению к Цицерону и на этот раз успел его убедить. Сам он также произнес речь перед народом в защиту Габиния и прочитал благоприятные для последнего письма Цезаря; однако на этот раз Габиний был осужден.[261] Цицерону, как кажется, удалось некоторое время спустя добиться оправдания Рабирия, произнеся речь, которая дошла до нас.

Но Меммий тщетно ждал возвращения Цезаря. Едва тот вернулся из Британии, как в Галлии произошло очень важное событие. Тасгетий, назначенный Цезарем царем карнутов, был убит. Не начинала ли этим убийством национальная партия свои репрессии против знати, согласившейся признать римское господство? Этот факт более симптоматичный, чем важный сам по себе, взволновал Цезаря до такой степени, что для устрашения Галлии он послал легион в область карнутов. Потом он приготовился к возвращению в Италию. Едва отправившись в путь, он получил в Самаробриве (современный Amiens) еще более важное известие. После его возвращения из Британии угроза голода принудила его распределить свои легионы на зимние квартиры по разным местностям. Пользуясь этой разбросанностью войска, небольшое бельгийское племя эбуронов восстало под предводительством двух знатных — Амбиорига и Катуволка. Они хитростью захватили врасплох и заставили выйти из лагеря (вероятно, с целью присоединиться к другому легиону) легион и пять когорт, незадолго до того набранных в циспаданской Галлии[262] и зимовавших в их стране под начальством Титурия и Аврункулея, и перебили их. Потом, возмутив другие народы, они двинулись против Квинта Цицерона, зимовавшего в области нервиев, и осадили его в его же лагере. Так ответила Галлия на убийство Думнорига, вождя национальной партии. Цезарь должен был приостановить свое путешествие и тотчас же идти на помощь к Квинту. Таким образом, Цезарь был поглощен этой войной; Помпей был занят интригами, необходимыми для спасения его друзей в процессах; консулы не имели влияния после скандала с Меммием, а сенат был бессилен для того, чтобы не допустить государство идти наудачу. Наступил конец года, и ни одни выборы не были проведены. В начале 53 года все должности были свободны и царила полная анархия.

ВТОРЖЕНИЕ В ПАРФИЮ

К внутреннему беспорядку в Риме скоро присоединились крупные внешние опасности. В Галлии за убийством Тасгета последовало возмущение против Каверина — царя, данного Цезарем сенонам. Когда часть его подданных во главе с Акконом угрожала потребовать его на суд, римский ставленник нашел более безопасным бежать. Восстание эбуронов дало сигнал другим мелким вспышкам в разных частях страны. Цезарь не только отказался от поездки этой зимой в цизальпинскую Галлию, но решил увеличить свою армию, заместив пятнадцать уничтоженных Амбиоригом когорт тридцатью новыми коготами, набранными частью им самим в цизальпинской Галлии, частью уступленными ему Помпеем, который набрал их в этой же области.[263] Предосторожность оказалась нелишней.

В Галлии готовилось нечто более опасное, чем все то, что Цезарь мог вообразить себе в самых мрачных предчувствиях: готов был разразиться страшный взрыв революционных сил, скапливавшихся уже полстолетия в галльском обществе. Вся многолетняя деятельность Цезаря, даже его усилия для утверждения в Галлии порядка и мира, только ускорили этот взрыв.

События привели Цезаря в Галлию в тот момент, когда кельтская нация переживала тяжелый и решительный кризис, аналогичный кризису, испытанному Италией после Гракхов и имевшему те же причины: пренебрежение древними кельтскими нравами, усвоение иностранных идей и обычаев, увеличение стоимости жизни и падение старых классов. Уже более полстолетия греко-латинская цивилизация проникала к галльским народам, исключая только самых варварских — белгов и гельветов. Она вносила много нового, от алфавита до вина и артистической чеканки монеты.[264] В то же время старая землевладельческая аристократия входила в долги и исчезала, а та плутократия, обогатившаяся ростовщичеством, войной и откупами общественных податей, которую Цезарь старался сделать поддержкой римского правительства, возрастала в силе и значении. Национальная религия — друидизм — падала и теряла свое влияние на массы. Концентрация собственности и войны разорили многих галлов, и большинство из них превратились в тех разбойников — perditi homines et latrones, о которых так часто говорит Цезарь. Иные занялись торговлей с разными народами Галлии или с германцами, британцами и римлянами;[265] другие поселились в городах и образовали ядро класса ремесленников. Среди мелких сельских поселков, покрывавших всю Галлию, возник ряд городов, как то: Аварик (совр. Bourges), Герговия (совр. Clermont-Ferrand), Бибракте (совр. Autun), начавших привлекать население и богатство. Торговля рабами с Италией процветала. Некоторые ремесла, например керамика, изготовление изделий из золота, серебра и железа, прядение, производство ветчины, имели успех.[266] Рабочий класс становился в городах и деревнях многочисленнее, но нуждался в покровительстве и капиталах;[267] он входил в долги у могущественных плутократов и поступал в их политическую клиентелу.

253

Так по Плутарху (Caes… 23). Сенека (Ad Marc, 14), напротив, говорит, что Цезарь получил известие об этом в Британии.

254

App., В. С, П, 20.

255

Cicero, Ad Q., III, 8, 4: Rumor dictatoris injueundus bonis; III, 9, 3: principes nolunt.

256

Cicero, Ad Q., III, 8, 4: Velit nolit, scire difficile est.

257

Cicero, Q, III, 1, 7, 24.

258

Dio, XXXIX, 55.

259

Cicero, Q., III, 1, 5, 15.

260

Cicero, Q., III, 4, 1; Α., IV, 16, 9; Dio, XXXIX, 62.

261

Dio, XXXIX, 63.

262

Caesar, В. G., V, 24. «Unam legionem, quam proxime trans Padum conscripserat, et cohortes V in Eburones…misit» — таков обычный текст. Но без сомнения его следует исправить: «…unam legionem et cohortes V, quas proxime trans Padum conscripserat…» Так как Цезарь перечисляет свои восемь легионов, то этот «unam legionem», названный последним, не мог быть набран proxime, но самое раннее — в 58 году, когда он набирал два новых легиона для войны с белгами. Напротив, пять когорт, кроме этих восьми легионов, появляются здесь в первый раз, и естественно, что Цезарь объясняет, где и когда он их набрал.

263

Caesar, В. G., VI, 1.

264

О влиянии иностранных купцов на древнюю кельтскую и германскую жизнь см.: Caesar, В. G., II, 15; IV, 2; IV, 24. О торговле вином между Италией и Галлией см.: Diodor, V, 26; Atheneus, IV, 36(152). См. также: Julian, Verc, 51.

265

Fustel de Coulanges, G. R-, 33.

266

Strabo, IV, П, (190); IV, II, 2 (191); IV, ΠΙ, 2 (192); IV, IV, 3 (196); IV, IV, 3 (197). Эти указания относятся к несколько более позднему времени, но вероятно, что прогресс промышленности, результатом которого они являются, начался уже во времена Цезаря. Julian, более смелый, чем Фюстель де Куланж (G. R., 32), замечает, что Комментарии Цезаря и раскопки, предпринятые у Mont Beauvrai (Bibrakte), указывают, что в Галлии уже в эту эпоху были развиты искусство и ремесла.

267

Fustel de Coulanges, G. R., 35.