Апостол Павел

Что касается именно Савла, то проблема заключается в том, чтобы установить, покинул ли он Таре с наступлением иудейского совершеннолетия, то есть в четырнадцать лет, когда его сверстники-греки только начинали свое риторическое образование, или позже, годам к двадцати, уже воспользовавшись тем, что мог дать его родной город Таре в начальном и университетском образовании. В ту эпоху Таре действительно утвердился как один из огромных культурных центров эллинизированного Востока, хотя его гимназии были новыми учреждениями [142]. Они старались имитировать афинский университет и полностью равнялись на афинский уклад[143]. Все направления свободных искусств присутствовали здесь: поэзия[144], философия со стоическим местным колоритом [145], наконец, риторика, или, вернее, спонтанные формы народного красноречия[146]. Это был не классический университетский город, а скорее место перехода[147] и встреч, где можно было приобщиться ко всему.

Что знал Савл об этих интеллектуальных кругах Тарса? Он вряд ли имел какие-либо знания в стоицизме, хотя и достаточно хорошо здесь представленном, потому что в эти школы зачисляли только к двадцати двум-двадцати трем годам, а к этому возрасту Савл, безусловно, закончил свои раввинские занятия. Он мог, конечно, иметь какие-то понятия о стоицизме, например, со слов своего отца или от наставников синагог, так как фарисеи интересовались этим направлением идей[148]. Проблема риторического образования, получаемого обычно между пятнадцатью и двадцатью годами, гораздо сложнее. В некоторых речах апостола — среди старейшин в Ефесе и особенно перед Феликсом и Агриппой — используются греческая терминология и манера рассуждения, но их действительное строение указывают больше на автора «Деяний», бесспорно, находившегося под влиянием классических форм повествования; к тому же нам неизвестно, в каком духе историки древности систематизировали, перевоспроизводили речи, чтобы придать им назидательный характер. Единственное прямое свидетельство, которое указывает нам на ораторский талант Павла, это его речь, которую он произносит в обвинение Кифы [149] в Антиохии: она сохранилась в его архивах, и часть ее он включит в свое Послание к Галатам[150]. Итак, он использует понятие «культура» в философском смысле, но мысли выражает, скорее, древнееврейским способом, чем греческим, основанным на повторении и активности слов. Сам Павел считал свои слова «банальными», «достойными презрения» с точки зрения греков [151]. Все это вряд ли может служить доводом в пользу предположения, что он обучался риторике в Тарсе и имел продолжительное знакомство с ее классическими образцами.

Во всяком случае, представляется наиболее вероятным, что Савл покинул свой родной город до двадцати лет[152]. Религиозные мотивы его отца, правоверного фарисея, очевидны. Но нужно знать, что учителя Тарса практически не могли удержать лучших из своих учеников, так как те поддавались общему настроению неудовлетворенности поверхностной живостью города: интеллектуальные круги оказывались недостаточным стимулом, поскольку местные учреждения пополнялись только из числа «своих» [153].

Если преподавание учителей Тарса и беседы со сверстниками и наложили отпечаток на Савла, то это скорее был внешний блеск народной культуры, который помог раскрыть его талант искусного спорщика. Так как на берегу Кидна дискутировали весьма бойко [154], Павел, который обладал интеллектуальным багажом образованного грека, сознавал свою принадлежность к эллинизму. Он дал ему абсолютно классическое определение: это Логос — одновременно язык и разум, отличающий грека от варвара: «Если я не разумею значения слов, то для говорящего я — чужестранец, и для меня говорящий — чужестранец» [155].

Согласно тому, что пишет автор «Деяний», переселение Савла в Иерусалим не означало действительного перелома в его студенческой жизни. Отец доверил его самому эллинизированному и самому либеральному из учителей того времени — Гамалиилу. Перемену в своем существовании сам молодой человек пережил стойко и бодро, как интеллектуал, у которого всегда две родины: «родной город» (в данном случае Таре) и «город-воспитатель» (для него — Иерусалим) [156].

Гамалиил продолжал традиции, которые торжественно основал его дед — знаменитый старец Гиллель, пришедший из Вавилона, где правил Герод, чтобы создать в Иерусалиме фарисейскую академию, оживленную духом примирения; в своем либерализме он столкнулся с приверженцами другой школы, школы Shammai, больше привязанной к букве текста. Впрочем, различия школ были скорее условными, поскольку Гамалиил вошел в историю, как человек скрупулезно почитающий Закон в его идеале чистоты и неукоснительно соблюдающий запреты в еде. На выбор отца Савла, без сомнения, повлияла популярность этого раввина диаспоры: Гамалиил был автором писаний, известных в Галилее и близлежащих районах, к тому же он очень благосклонно принимал новообращенных [157]. В действительности существовала сфера идей, где уже давно соприкасались греки и иудеи, философы и толкователи Закона: долг правосудия, отношение к военному порядку, тематика начал [158], главное понятие родства между людьми (.syngeneia)[159]. Это был еще не космополитизм, но уже убежденность, что у греков и иудеев — общая судьба. Такое состояние духа, хотя бы в некоторой степени, разделяли иерусалимские иудеи, которые уже в эпоху Маккавеев одобряли родство между избранным народом и народом Спарты — двумя братскими и из рода Авраама. Времена Гамалиила были особенно благоприятны для этой традиции открытости благодаря развитию общества, ведь Иерусалим при правлении Геродов стал интернациональным городом[160]: кроме многочисленных римских и греческих посетителей, для которых на их языках были составлены обращения на паперти Храма [161], прибывали также князья из Персии и Эфиопии [162]; иудеи диаспоры собирались в греко- и латиноязычных синагогах [163], они оставались верны классической культуре, даже когда возвращались доживать свои дни в долину Кедрон [164]; Иосиф насчитывает около сотни таких мест собраний [165]; у киликийцев также были свои синагоги [166].

Сам Гамалиил был человеком открытым, который с большим вниманием относился к всяким новым идеям. Он не побоялся вступить в защиту Петра и других апостолов перед Синедрионом, предложив подождать[167]. Он, наверняка, не мог проявить перед Савлом свои антихристианские взгляды, так как, несмотря на то, что был человеком убеждений, сам с уважением относился к спорным мировоззрениям (таким, как нарождающееся христианство) и был внимателен к тому, какое отражение они находили в гражданском обществе [168]. Будучи членом Синедриона, он имел определенное влияние на других; его ученики, должно быть, часто приходили слушать, как он ведет тяжбы, приобщаясь таким образом к практике защиты прав и решения политических проблем.

142

Strabon. 14, 5, 13 и 14.

143

L. Robert. «Документы Малой Азии». Париж, 1987, 46–90.

144

Inscriptions de Delos, 1512.

145

Strabon. 14, 5, 13 и 14

146

V. Ар., 1, 7.

147

Strabon. 14, 5, 3.

148

Иосиф. «Жизнь», 12. По поводу контактов Павла со стоицизмом: М. Pohlenz. «Paulus und die Stoa». Darmstadt, 1964, дополнено M. Hengel. «Jiidentum und Hellenismus». Tubingen, 1973, 316. Кроме того, Павел имел более обширные зания о платонизме, чем обычно допускают толкователи, смотри: М. Саймон. «Тридцать лет исследований об апостоле Павле», Ktema, 3, 1978, 15. В своих понятиях о платонизме Павел исходил из идеи бессмертия как личного блаженства. 2 Кор., 4, 7–5, 10, и Фил., 1, 23.

149

Кифа — имя апостола Петра (Прим. перев)

150

Гал., 2, 14–21.

151

2 Кор., 10, 10 и 11, 16. Но нужно учитывать это общее место — мысль о «непригодности», распространенная даже среди профессиональных ораторов в классическую эпоху (например, Antiphon, 5, 6).

152

Более точная хронология в главе 3.

153

V. Ар., 14, 5, 13.

154

Starbon, 14, 5, 15, который, в частности, упоминает о странствующих философах.

155

1 Кор., 14, 11.

156

Деян., 22, 3. Это различие совершенно традиционно для речей иноземных риторов и на надгробных надписях эмигрантов, смотри М.-Ф. Басле. «Иностранец в Древней Греции». Париж, 1984, 297–298.

157

Смотри ссылки у Е. Шурера. «История иудейского народа во времена Иисуса Христа». 2-е изд., II, 367–368. Автор «Деяний», 5, 34, характеризует его, как особо почитаемого толкователя Закона, что должно отражать точку зрения Павла.

158

A. Jaubert. Понимание завета в иудаизме на рубеже христианской эры». Париж, 1963, 408–411. Тема первенцев (Рим., 16, 5, 1 Кор., 16, 15) близка Филону. «De spec. Legibus», 4, 180, она также встречается у Иакова, 1, 18; автора книги «Откровение», 14,4. Идеал воина, являющийся основополагающим в писаниях Камрана, находит отражение в 2 Тим., 2, 4.

159

С. Orrieux. «Родство между иудеями и спартанцами», «Иностранец в греческом мире». Нанси, 1988, 169–191, по мнению которого, это наиболее характерные интересы иудеев диаспоры.

160

H.-L. Meyers и J.-E. Lestrange. «Разговорные языки в римской Палестине», 58–71. Иосиф. BJ, 5, 5, 2.

161

Деян., 8, 27; Иосиф. AJ, 20, 17–68.

162

Деян., 6, 9.

163

Деян., 6, 9.

164

L. Y. Rshmani. «Jason's Tomb», IEJ, 1967, 61-100.

165

Утверждается Д. Уилкинсоном. PEQ, 1976, 76–77. Е.-М.Meyers и J.-E. Lestrange, 164, видят в этом преувеличение.

166

Деян., 6, 9.

167

Аргументация Гамалиила основывалась на утверждении, что если дело апостолов — человеческое, то со временем разрушится само по себе, а если это дело Бога, то никто не в силах будет разрушить его. (Прим. перев.)

168

Деян., 5, 35–39. Он проводит различие между христианами и теми, кто открыто идет на бунт.