Страница 35 из 70
Так как Коринфское общество было далеко не однородно, Павел понимал, что это является серьезной проблемой. Среди вновь обращенных были, по его определению, «сильные» и «благородные», но они находились в меньшинстве[595]; Павел обольщался на этот счет, и автор «Деяний» вообще ничего не говорит об этом, ведь он всегда весьма щепетилен в вопросе происхождения и достоинств[596]. Найти благородных в Коринфе оказалось невероятно трудно, ведь этот город был населен вольноотпущенниками с Востока: некоторые обращенные имели почти простонародные имена, как уменьшительное Стефаний или Ераст — «Возлюбленный» — имя, придающее его образу чувственность. Тем не менее речь идет о людях зажиточных, стоящих на голову выше всех остальных подневольных [597]. В этой среде царило смешение языков: Павел писал и на латинском и на греческом, примешивая еще и арамейский [598].
Богатые аристократы являлись представителями знатного общества: у них было много рабов, как, например, у Стефания и Хлоя, и они занимали видные должности: так, Ераст был членом городского управления. Павел не стремился разрушить социальную иерархию: руководить обществом христиан он доверил Стефанию, своему первому обращенному. Те, кто более остальных содействовали миссии, были также наиболее богаты: Сосфен был главой основанной им синагоги; Ераст смог профинансировать работы по мощению эспланады между рынком и театром в то время, когда занимал свою должность[599]. Ведь и в самом деле, деньги, являясь средством для осуществления путешествий, определяли и время путешествий.
Обращенные Павла составляли разнородные группы, члены которых занимали неравное положение в обществе того времени и потому разбивались на небольшие кружки. Тут были иудеи и греки, обрезанные и язычники, и хотя все они имели черты, свойственные романским народам[600], от Павла требовалось большое искусство, чтобы не задевать ни одних, ни других. Были бедные и богатые и даже рабы[601]. На деле, организация обществ только подчеркивала эту разнородность: собирались в частных домах, и каждый приносил свою долю, то есть каждая группа действовала, как «егапе», по характеру чисто дружеского участия, независимо грек ты или семит, но такой принцип коринфяне, кажется, не понимали, поскольку у них не было ни общностей, ни разделений: «один голоден, другой наслаждается» [602].
Некоторые из обращенных чувствовали себя совершенно непринужденно на любых празднествах города, даже если они начинались с жертвоприношений и заканчивались пиршествами, на которых вкушали жертвенное мясо. Павел не удивлялся, видя христиан «за столами в храмах»: этот обычай согласно писаниям и археологическим находкам был совершенно в порядке вещей. Павел считал, что именно в этом вопросе нужен разумный подход «интеллектуалов», умеющих правильно оценить ситуацию и понимающих, что монотеистическая вера лишает всяких священных свойств то мясо, которое предлагалось «идолам» («idolothytes»). Но умы слабые искушались сильно, и должен ли он был препятствовать им приглашай» родственников и друзей? Они старались даже не покупать остатки мяса для жертвенников, продаваемого на рынке. Павел настойчиво советовал поступать, как все, и не обособляться: он соглашался с социальной функцией этих жертвенников и этих причастий, которые позволяли сохранять семейные и добрососедские отношения, представлять свидетелей, удостоверять законность рождений и женитьб. Но от умов сильных он требовал не поддаваться искушениям[603].
Проповеди Павла были не слишком категоричны: из-за этого среди обращенных имелись разногласия. Было нелегко руководить столь разнородными собраниями, какими являлись собрания в Коринфе. Одни хотели петь псалмы, другие — слушать наставления. Часто говорили о боговдохновенных переживаниях: рассказывали об откровениях, начинали пророчествовать, меля «тарабарщину». Павел позволял все это но пытался установить хоть какой-то порядок: на собраниях выслушивали не более двух-трех мистических рассказов, причем только в строгой очередности и только с условием непременного присутствия толкователя, в противном случае тайное единение с Богом должно было ограничиться внутренней молитвой, в чем Павел служил замечательным примером[604].
В Коринфе Павел взял на себя то звание, которым он был наделен в Антиохии. Он редко крестил. На собраниях он выполнял литургическое служение, благославляя чашу и преломляя хлеб[605]. Но главным образом он учил! Его методы в чем-то сходны с практикой греков. Занимаясь изучением его первой миссии в Коринфе и оглядываясь назад на ею неудачи в Афинах, когда он оценивал себя, смотря в зеркало профессионализма, и виделся мудрецом, писателем или убедительным спорщиком, можно легко увидеть разницу: в Коринфе, пренебрегая искусством риторики, он духовное выражает духовно, он преподносит себя, как образец для подражания, демонстрируя таким образом могущество духа[606]. Он представляется не чудотворцем, а одним из аретологов, страстным оратором язычников, который переписывает историю мира и своей жизни для большей славы Бога. Он использует штампы этого литературного жанра: в его писаниях появляются образы скверны, наготы, блужданий; он повествует об опыте изгнания, презрения, страданий…[607]
Цель его проповедей состояла в том, чтобы распространять свидетельство Воскресения, о котором он узнал благодаря своей сверхъестественной встрече с Господом, предание о тайной вечере, полученное в Иерусалиме от апостолов, принимавших в ней участие. Павел распространял в Коринфе те общие учения, сущность которых будет раскрыта в Евангелиях от Марка и от Матфея. Однако он более остальных пишет о тайной вечере, подводя к еще одной теме Нового Завета с целью выделить его и прославить; Лука в своем Евангелии, в свою очередь, останется верен этому начальному учению Павла[608].
Учение Павла долго оставалось неписаным: его евангелие постепенно распространялось, передаваясь из уст в уста. Проблемы, которые начались в Фессалонике, как только он ушел оттуда, и которые он пытался улаживать издалека, побудили его письменно изложить свое предание по прибытии в Афины и Коринф [609].
Это было вдвойне рискованно. Во-первых, нужно было принять во внимание соперничество между «миссионерами», которые следовали друг за другом в одни и те же города: едва Павел покинул Фессалонику — он даже не дошел еще до Афин — как «лжепророки» пришли оспаривать его благую весть. Павел рисует их стереотипный портрет, изображая проповедниками с улиц, льстивых, алчных и тщеславных, жаждущих только выгоды и власти[610]. Во-вторых, экзальтированная, обостренная чувствительность новообращенных фессалоникийцев привела их к психозу по поводу конца света; они беспокоились об умерших к уже не думали ни о работе, ни о дисциплине: они бодрствовали, увещевая друг друга[611].
Павел снова должен был защищаться: он выбрал дело евангелизации «без корысти» и занимал достойную и верную позицию: он — в уничижении перед Богом, которому служил. Настоящий апостол познается делами своими [612].
595
1 Кор., 1, 26.
596
Смотри, к примеру, 13, 1, 12 и 50; 17, 4, 12 и 34.
597
Имеется в виду Ераст, который был городским казначеем (Рим., 16, 23), и Гаий, владелец большой виллы (Рим., 16, 23; смотри прим. 35); также Стефаний и Хлой, у которых были рабы (1 Кор., 1, 11 и 15, 16). Коринф, превращенный Цезарем в римскую колонию в 44, av. J.-C., был населен ветеранами и вольноотпущенниками вместе с сирийскими и иудейскими иммигрантами до правления Калигулы (Филон, «Legatio ad Gaium», 281): смотри Strabon, 8, б, 23; Plutarque. «Cesar», 52, 57; Pausanias, 2, 1, 2; Dion Cassius, 43, 50, 3–5.
598
1 Кор., 16, 22: приветствие на арамейском. Смотри также в 10, 25 термин makellon, являющийся эллинизированной формой латинского makellum, употребляемого вместо «агоры» (рыночная площадь и место собраний в Древней Греции).
599
Смотри: Д. Кент. «Коринф», 8, 3, «Греческие писания № 232.
600
1 Кор., 9, 20–22 и 8, 12–13.
601
1 Кор., 7, 21–23. Учитывая имеющиеся в наличии данные, невозможно определить процентное соотношение богатых и бедных среди обращенных Павла: существуют противоположные точки зрения: W. Meeks. «The First Urban Christians: the Social World of the Apostle Paul». New Haven, 1983, 73, и D. Engels. «Roman Corinth». Чикаго и Лондон, 1990, 108 и № 57. Определения остаются субъективными.
602
1 Кор., 11, 21, является полностью понятным и недвусмысленным (речь не шла о причастиях «по-римски», как заключает Д. Мерфи О’Коннор, 243–245). Об общинных причастиях в семитских обществах Греции я предлагаю смотреть мое исследование. «Иностранец в греческом мире». Нанси, 1988, 139–158.
603
1 Кор., 9, 10 и 10, 25–33. Смотри Д. Мерфи О'Коннор. «Freedom or the Ghetto?». RB, 85, 1978, 543–574.
604
1 Кор., 9, 26–33.
605
1 Кор., 1, 14–17 и 10, 16.
606
1 Кор., 1, 17–25; 2, 4-13.
607
1 Кор., 4, 9-13, близко к 2 Кор., 4, 7-11; 6, 4-10 и главное, 11, 21–30. О модели аретологии смотри Введение.
608
1 Кор., 11, 2 и 23–29, близко к Лук., 22, 17–20; сравни с Мат., 26, 26–29 и Марк., 14, 22–25. О Павле, проводящем Вечерю: Деян., 20, 7 (в Троаде) и 27, 35 (на корабле по пути в Рим).
609
1 Фесс., 1, 8–9.
610
1 Фесс., 2, 5–6: тот же портрет, более развернутый, смотри у ритора Элиуса Аристида во втором веке (Discours, 46, 399–406).
611
1 Фесс., 4, 13–18 и 5, 11. Смотри также 2 Фесс. (аутентичность которого маловероятна), 2, 2 и 3, 11–12.
612
57.1 Фесс., 2, 9, 10, 12–13, можно сравнить с 2 Фесс., 3, 7-11.