Петр Великий

К картине технических школ, дополненных очень ограниченной структурой элементарного образования, должны быть сделаны некоторые дополнения. Не каждое успешное образовательное учреждение в Петровской России было полностью или даже преимущественно профессионально-техническим. Московская Академия, которая процветала в течение нескольких лет после ее учреждения в 1685 году, перенесла серьезный удар в 1693 году, когда братья Лихуды были отстранены от работы патриархом Иерусалимским и заточены в монастырь из-за наличия латинских и католических элементов в их обучении. В 1701 году, однако, Академия была восстановлена Стефаном Яворским и быстро стала наиболее важным центром католической мысли и идей. Укомплектованная украинцами (почти все преподаватели прибыли из Киева) и со студенческим корпусом, состоявшим вначале главным образом из украинцев, поляков или белорусов, она показывает ту степень, в какой любое интеллектуальное новшество в России, кроме технического, все еще зависело от влияния Украины. К 1720-м годам сила этого влияния привела к тому, что тип школы, обычной для всей Европы, в значительной степени иезуитской по духу и дающей классическое образование, основанное на латинском языке, риторике и философии, мог быть теперь найден во многих областях России. Эти школы, хотя и укомплектованные духовенством, свободно допускали обывателей в качестве учеников и должны были быть школами реальной и длительной важности. Факт, что большая часть российского епископата имела все еще украинское происхождение, поощрял их распространение, они внесли большой вклад в развитие российской жизни и культуры[123].

Их рост, однако, хотя и сильно поощрялся Феофаном Прокоповичем (он был и воспитанником подобной школы, и преподавателем в Киевской Академии), никак не был связан с царем. С другой стороны, Петр лично спланировал с большой заботой учреждение Академии наук, которая начала функционировать через несколько месяцев после его смерти и была самым существенным интеллектуальным достижением его правления. Уже в 1720 году он обратился к Христиану Вольфу, профессору философии и физики в Галле и заметной личности в немецкой академической жизни, за помощью в создании такого учреждения; и в 1721–1722 годах его библиотекарь, И. Д. Шумахер, посетил многие страны Западной Европы, чтобы установить контакты с выдающимися иностранными учеными. Академия, которая с самого начала задумывалась не только как учебное заведение, но и как исследовательский центр, скоро приобрела европейскую известность. Это очень понравилось бы Петру, если бы он прожил немного дольше; одним из важных поводов создания Академии было желание показать Западной Европе, что Россия теперь способна иметь учебное заведение самого высокого класса. Это отчасти было основано на том, как признавал сам Петр, «чтобы получить для нас доверие и честь в Европе, чтобы показать… что в нашей стране мы также работаем для науки и что настало время перестать рассматривать нас как варваров, которые презирают всякое учение»[124]. В течение долгого времени, однако, ее репутация почти ничего не давала российским ученым. Она не имела ни одного русского члена вплоть до 1733 года, когда математик Ададуров стал «адъюнктом». Только в 1742 году русский, поэт, ученый и математик Ломоносов стал ее полноправным членом.

Основание Академии и интенсивные усилия, чтобы стимулировать географические исследования, — только два из ряда признаков перемен в отношении Петра к интеллектуальной жизни в течение всего его правления и особенно его последнего десятилетия. Когда тяжесть войны со Швецией ослабела, его интересы выросли и по глубине, и по широте. Потребность укрепить Россию, заимствуя иностранные методы и технологии, была теперь усилена увеличившимся желанием полностью понять то, что было уже заимствовано. Во время большой поездки 1697–1698 годов он восхищался мастерами Западной Европы; во время поездки во Францию и Нидерланды в 1717 году он изучал и анализировал то, что видел, с большим интересом. Приблизительно в то же самое время он начал покупать книги в намного большем масштабе, чем прежде; и некоторые из них — например, тридцатишеститомное издание по истории Византийской империи, купленное в Амстердаме в феврале 1717 года, — значили больше, чем просто технический или профессиональный интерес. Шумахер по своем возвращении в Россию в 1722 году привез почти шесть сотен книг, купленных за границей для царя.

Петр также начал впервые проявлять серьезное внимание к искусствам. В 1716 году он азартно покупал картины через агента в Амстердаме. В том же самом году он просил великого герцога Козимо III Тосканского позволить молодым русским изучать живопись в Академии во Флоренции. Двумя годами позже другой агент покупал для него картины и статуи в Риме и пытался завербовать скульпторов и живописцев для работы в России, где строительство С.-Петербурга обеспечивало возможности для таких мастеров. Интерес Петра к прошлому также возрос в его более поздние годы. Уже в 1708 году он обдумывал написание истории России семнадцатого и восемнадцатого столетий; хотя ни она, ни более важное «Ядро российской истории», которую А. И. Манкиев закончил в 1715 году, не издавались когда-либо.

В 1716 году царь имел копию, сделанную для него, с Кенигсбергской рукописи Летописи Нестора (фундаментальный источник по ранней истории России); и в нескольких указах в начале 1720-х годов он приказал губернаторам и вице-губернаторам провинций отыскивать рукописи, представляющие исторический интерес, и посылать их в Москву, чтобы с них могли быть сделаны копии для хранения в библиотеке Синода. Бесшабашный молодой человек 1690-х годов, с небольшим энтузиазмом и ограниченными интересами, имел ко времени своей смерти внушительный широкий интеллект.

Новые интеллектуальные и культурные силы для работы в России нашли как символический, так и географический центр в С.-Петербурге. К осени 1704 года, приблизительно спустя год после того, как на острове Луст-Еланд была построена для защиты от шведов крепость Санкт-Петербург, Петр начал думать о городе, разрастающемся вокруг нее, как о своей новой столице, хотя это не было формально объявлено до 1712 года. Страстное желание обосновать российский флот на Балтийском море и иметь там порт для торговли с Западной Европой было, вероятно, главным скрытым мотивом перемещения центра власти. Кроме того, было бы легко продолжать активную внешнюю политику и влиять на Европу из нового города, чем из отдаленной Москвы. Кроме того, консервативная оппозиция реформам была бы весьма ослаблена в новой столице, построенной на завоеванной территории и не имеющей собственной истории. В течение нескольких лет сохранялась опасность успешного шведского контрнаступления, которое могло бы помешать ее созданию; но опасность исчезла в 1708 году, когда была отражена попытка Карла XII отвоевать потерянные земли в устье Невы. К 1710 году, после захвата русскими Выборга, новая столица была в полной безопасности.

Ее рост, под постоянным правительственным руководством и контролем, был быстрым. Учреждение обширного аппарата правительственных учреждений в С.-Петербурге (большая крепость Адмиралтейства и верфи ведут начало с 1705 года) было одним из его аспектов. Другим было принудительное поселение в новом городе рабочих многих специальностей: с лета 1705 года это стало отлаженной политикой, реализованной в длительной последовательности указов. В частности, большое число квалифицированных плотников и кузнецов вместе с их женами и детьми приписывались к С.-Петербургу и принуждались осесть там. В августе 1710 года, например, было приказано направить туда почти 5000 таких ремесленников. Позже, в 1719 году, всем помещикам, владеющим более чем сорока крепостными хозяйствами, было приказано построить дом на Васильевском острове, который Петр теперь решил сделать центром города, и самому непосредственно жить там. Меры такого рода неизбежно сопровождались жестким принуждением. Российская знать и дворянство весьма обижались на переселение из своих поместий за сотни или даже тысячи миль к туманам и наводнениям Невы, в город, где жизнь была намного дороже и требовательней, чем где-нибудь еще. Описание нового города одним из шутов Петра: «На одной стороне море, на другой — горе, на третьей мох, на четвертой вздох», — должно было отозваться ответным аккордом во многих сердцах. Все же, при любой стоимости в слезах и проклятиях, в страдании и смерти, новый город быстро обретал форму. К 1710 году он имел постоянное население по крайней мере в 8000 человек, а ко времени смерти царя в 1725 году оно выросло до 40 000 человек.

123

Об этих школах и их значении см.: М. Окенфусс. «Иезуитское происхождение петровского образования», в: Дж. Г. Гаррард (ред.) Восемнадцатое столетие в России (Оксфорд, 1975), С. 106–130.

124

Энциклопедический словарь. Т. I. (1890). С. 164; для краткого рассмотрения появления и первых лет Академии см.: A. Lipski, «The Foundation of the Russian Academy of Sciences», Isis, XLIV (1953), 349–354.