Страница 91 из 95
— Отдайте мне двух Найя, — сказала Тен, клацая зубами. — Эта волчья пасть проголодалась. Я скажу, что они сами попросили меня съесть их.
— Не будь такой ужасной, — мягко выразила протест Исса.
— Почему? — Тен выглянула из-за Кару. — Но разве в этом и не состоит стимул?
Кару не смогла сдержать улыбку, которая причинила боль исцарапанной щеке. Тен была не больше Тен, чем Тьяго был Тьяго; она была Хаксаей, и с ней было проще. В Кару не успело взрасти столько ненависти к волчице, и она была не на том уровне физического отвращения к ней, как к Волку. Хорошо, что черный юмор Хаксаи разбавлял обстановку — даже если не было понятно, когда она шутит, а когда говорит серьезно. Когда Кару пробудила свою старинную подругу в теле Тен (Тен, с фатальным для нее исходом недооценившей Иссу и ее, обычно послушные, живые ленты, служившие украшениями женщине-змее), которое ей так подошло: ужасная ситуация, и что прикажете делать, неужели возвращать ее немедленно в кадильце.
Хаксия ответила с улыбкой, которая казалась привычной для волчьей пасти Тен:
— Всегда хотела быть ужасной.
— А не могла бы ты быть слегка менее ужасной? — спросила Кару ее теперь. — Не есть Найя или других наших товарищей, даже самых невыносимых. Подумав, она добавила:
— Пожалуйста.
— Ладно. Но, если они меня попросят...
— Тен, они не собираются просить тебя о том, чтобы ты их съела.
— Наверное, нет, — задумчиво сказала она, с нотками неподдельного разочарования, возможно, она и впрямь была разочарована.
И вот они, союзники Кару: Тьяго, Тен и Исса. И они смотрели на нее. «О боже, — подумала Кару, чувствуя, как от паники у нее начала слегка кружиться голова. — Что теперь?»
— Ангелы, — сказала она, желая, чтобы ее пульс сам унялся.
— Они сбежали, — сказала Исса. — Все просто. Он и раньше так поступал.
Кару кивнула. Конечно, именно так. Пусть уходят. Она видела Акиву последний раз и больше никогда не увидит. Разве не этого она хотела.
Так что же это за боль в груди?
«Мы вместе мечтали о переустройстве мира», — продолжала думать она. Это была самая красивая мечта, и она могла возникнуть только, так, как возникла: рожденная в милосердии и возращенная в любви. И она подумать не могла о будущем и мире без того, чтобы не вспомнить руку Акивы на своем сердце и свою руку на его груди.
— Мы в самом начале пути, — сказала она тогда, в храме, и все казалось возможным, когда его сердце билось под ее ладонью.
И теперь его сердце билось там, в темноте, в амбаре. Так близко и все же так далеко. Она никогда не могла себе представить такую цепь событий, которая смогла бы заставить его сердцебиение снова оказаться у нее под ладонью, или чтобы их снова могла объединить та мечта, которая когда-то принадлежала только им — не ей и Зири, ни даже ей и Бримстоуну, а ей с Акивой.
Этого она никак не могла себе представить.
81
ИСТОЧНИКИ ВОЗМОЖНОСТЕЙ
Один мир является странным, самим по себе кипящим клубком, непознанным источником намерений и возможностей, но два? Там, где два мира сливаются воедино в прорехе между небесами, странное становится еще страннее, и может получиться все, на что только хватит воображения.
82
ТРИ ГЛАВНЫЕ ПРИЧИНЫ, ЧТОБЫ ЖИТЬ
Когда все началось, Сусанна с Миком были в Айт-Бен-Хадду. Оно. То, что невозможно пропустить, что будет называться исключительно в третьем лице в единственном числе, и будет среднего рода «оно» — во веки веков.
А где вы были в тот день, когда это началось?
Айт-Бен-Хадду была самой известной казбу в Марокко, гораздо больше, чем замок монстров, но без изюминки, то есть не хватало самих монстров. Замок был восстановлен за счет средств Всемирного наследия и денег кино (сам Рассел Кроу гладиаторствовал здесь), и полностью приведен в порядок, готовый к наплыву туристов. Магазинчики в переулках, ковры, перекинутые через стены, а у главных ворот позирующие для туристов верблюды с удивительными ресницами, чтобы с ними можно было сфотографироваться — за разумную плату, разумеется. Все стоит денег, но не забывайте торговаться.
Мик торговался. Сусанна что-то рисовала в тени, пока он притворялся, что придирчиво выбирает чайник, приобретя уже антикварное серебряное кольцо, которое, как он подозревал, вовсе не было серебряным, чего уж тогда говорить о его антикварности. Но, бесспорно, главным в нем было — что оно было кольцом. Не обручальным. Он раздобыл кондиционер, но не собирался останавливаться на достигнутом, и, гмм, как бы это сказать… прекращать излечение Сусанны от скуки. Что было в большей степени, конечно, плевым делом. Это была одна из его трех главных причин, чтобы жить (две другие были скрипкой и держанием Сусанны за руку, что он активно и претворял в жизнь, с чувством глубокой благодарности к вселенной).
Чтобы завоевать ее руку, однако, ему требуется одолеть сложную задачу. Две более сложные задачи.
Он почувствовал удивительную приверженность этой идее — целиком и полностью. Кто на такое отважится? Монстры и ангелы, порталы и невидимость — даже если последним было немного трудно обладать из-за всей этой боли. Впрочем, много ли людей (думается, совсем не много, наверное, те, что старомодны) станет покупать золотые кольца своим красавицам-подружкам в каком-нибудь захудалом грязном городишке Северной Африки, и будет есть сушеные финики из бумажного пакета, и разглядывать верблюжьи ресницы, да я вас умоляю, и... эй, куда это двинул весь народ?
Мик в недоумении уставился на поток, который неожиданно хлынул в узкий переулок, и раздались выкрики на арабском и берберском, и еще на каких-то языках, которые не походили ни на чешский, ни на английский, ни на немецкий, ни на французский. Местные жители орали и спешили куда-то, и когда двери попроглатывали их из переулка, переулок опустел, оставив ютиться на нем только туристов: туристы непонимающе моргали, глядя друг на друга, когда пыль осела, а гомон за дверьми усилился.
Он спрятал кольцо в карман и повернулся к Сусанне, которая все еще сидела в тени, но больше не делала набросков. Он подняла на него глаза и нерешительно спросила:
— Что такое?
— Не знаю.
Он поглядел по сторонам. Несколько семей все еще жили за этими стенами; Мик заметил яркий блеск от телевизора, когда дверь распахнулась настежь, а потом закрылась. Это был такой анахронизм: телевизор в таком месте... а потом... а потом вскрики переросли в ор. В некий боевой клич. Казалось, в нем смешались радость и ужас.
Мик схватил Сусанну за руку (третья главная причина, чтобы жить) и потянул ее к телевизору, чтобы поглядеть, какого черта или ради всех святых, что происходит.
83
ПРОЩАНИЕ
Когда Акива проснулся, Лираз спала рядом с ним, и они были погружены во тьму, хотя, разумеется, не в такую, в которой теперь по-настоящему находились серафимы. Даже их крылья вяло горели в изнеможении сна, отбрасывая затейливое свечение, которое достигало высокого бревенчатого потолка, переходившего в глинобитные стены. Это было большое пространство, но без окон, и он не мог сказать день или ночь на дворе. Сколько он проспал?
Он чувствовал себя... нормально, взбодрившийся, не очень подходящие слово при данных обстоятельствах, оно как бы говорило, что ты полон жизни, а он себя таковым не ощущал, но чувствовал он себя лучше. Акива заставил себя сеть.
Первое, что он увидел, был его брат. Азаил лежал с другого боку Лираз; ее тело, свернутое калачиком, было повернуто в его сторону, и на одну долю секунды в Акиве вспыхнула надежда, что они снова втроем, что Кару, в конце концов, воскресила его брата, что Азаил сейчас усядется и станет рассказывать забавные истории обо всем, что видел и делал, пока его душа была бесплотна. Но надежда быстро угасла, как и большинство надежд: ее уничтожила кислота горечи, и Акива почувствовал себя дураком. Ну, конечно же, Азаил был мертв, отныне и навсегда. Начинало появляться такое количество мух, что дальше тянуть было нельзя.