Страница 8 из 60
– А вам известны наши требования, помимо достойной зарплаты? Мы должны потребовать, чтобы все члены правительства и палаты лордов спустились с небес, а их жены поработали бы в рабочих кухнях, вставали бы в три часа утра, как это делают наши жены, стирали, стряпали, чистили, отбивали горняцкую одежду, оттирали щетками спины рабочих. – В этот момент он вскинул руку в направлении здоровенного шахтера, сидящего в переднем ряду, и завизжал: – Как насчет того, Питер, чтобы леди Голайтли очищала тебе фланелькой спину?
При этих словах раздался оглушительный смех, но он смолк, когда, подняв руку, Дэн Иган воскликнул:
– Да, мы можем смеяться, но, ребята, это смех сквозь слезы, и постепенно он будет еще мрачнее. Да, ребята, я повторяю лишь то, что в сердце каждого из вас, мы видим это, несмотря на то, что наши животы приросли к позвоночнику!
– Верно! Верно!
– Верно! Верно! Верно! Верно!
Зал звучал в унисон.
Вот оратор вновь поднял вверх руку, выставив вперед палец:
– Не будем заблуждаться на данном этапе, не будем думать, что другие пройдут с нами весь путь. На мой взгляд, они создают лишь видимость поддержки, хотя мы выражаем им благодарность и не забудем этого. Мы также не забудем… – В этот момент у него сел голос, и он повторил: – Мы также не забудем тех, кто оказался на перепутье. В глубине души я готов простить добровольцам, полиции и даже проклятой армии, если ее используют против нас, но ни в коем случае тем симулянтам в рабочем обличье, которые остались на рабочих местах. Штрейкбрехер – грязное слово; на мой взгляд, грязнее некуда, это – клоака, она распространяет вонь в ноздри каждого приличного трудящегося. Когда я прохожу мимо таких личностей, я смотрю им в глаза, затем сильно сморкаюсь, отворачиваюсь и выплевываю сопли.
Джо резко повернулся и вышел из зала, за ним последовал Джордж Бейли; они постояли несколько секунд, глядя друг на друга.
– Бесполезное дело.
– Да, мистер Джо, думаю, вы правы. На мой взгляд, такие люди, как Иган, приносят больше вреда, чем пользы.
– И на мой тоже. Но, мне кажется, он считает, что ведет борьбу за свою жизнь и за жизнь всех остальных, и я прекрасно это понимаю. Но когда я слышу из его уст такие заклинания, я прихожу в бешенство. Под стать ему и его сыновья; они возвели барьер: они по одну сторону, мы – по другую; все, кто на их стороне, люди разумные; на другой стороне, по их мнению, лишь владельцы шахт, политики и рабочие, не входящие в профсоюзы.
Они повернулись и пошли от здания правления. Ни один из них не упомянул, что машина ушла, и, лишь когда они дошли до конца дороги, Джордж Бейли сказал:
– Вам, сэр, еще долго идти.
– Ничего; вечер прекрасный.
Джо взглянул на небо. Солнце уже давно зашло за горизонт, и город погрузился в мягкую серость долгих сумерек. Стояла полная тишина: весь город – шахты, фабрики, доки, – казалось, спал. Продолжая пристально глядеть на небо, он сказал:
– Чувствуешь, что все остановилось, даже в эти вечерние часы. Когда вечерами я сижу дома, я часто открываю окно обзорной башни и вслушиваюсь в гул. Это подобно снятию одеяла с лица человека, чтобы удостовериться, что он дышит; теперь же дыхание прекратилось, город умер. Да, – Ремингтон вздохнул, – боюсь, многое произойдет, прежде чем гул возобновится. Что скажешь на это, Джорди?
– Я тоже боюсь этого, мистер Джо. Кроме того, я опасаюсь за наших ребят.
– Ничего, – лицо Джо вновь помрачнело, – пусть только начнут здесь что-нибудь, и они поймут свое заблуждение, так как я, не колеблясь, попрошу полицию защитить каждого рабочего на заводе. Но надеюсь, до этого дело не дойдет.
– Я тоже надеюсь, сэр. Если силы будут равны – один на одного – наши ребята могут защитить себя сами; но в такие времена соотношение сил нередко бывает четыре к одному, и более.
– В этом ты прав. Все же будем надеяться, что этого не случится. Теперь я должен идти. Увидимся утром, Джорди. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мистер Джо. Передайте мой привет самому. Кстати, как он себя чувствует?
– В основном так же.
– Жаль, жаль. Спокойной ночи, сэр.
– Спокойной ночи.
Они разошлись в разные стороны. Джо, преодолев поле, перемахнул через невысокую каменную стену, поднялся на холм и спустился по другой стороне холма, выйдя на главную магистраль, ведущую из города.
Оказавшись на дороге, Ремингтон замедлил шаг. Он был обеспокоен целым рядом проблем, важнейшая из которых засела в его голове. Элен нашла Иганов, их образ жизни и все остальное отталкивающим. Она была из другого мира и не собиралась приобщаться к этому миру, который не вызывал у нее ничего, кроме скепсиса, а порой и отвращения.
Почему он любил ее? Джо задавал себе этот вопрос с первого же раза, как увидел ее. Он не мог точно сказать, что в ней так притягивало его, но Элен действительно притягивала его; и, скорее всего, она будет оставаться таким притяжением для него до последних дней его жизни. Что это: ее лицо, рот, глаза… или же ее высокомерная манера? Эта манера забавляла его и продолжала бы забавлять, если бы была направлена на него одного, но, когда она обращала ее на других и он видел ее воздействие, это угнетало его. В доме ее дяди в Лондоне или ее кузины в Хантингдоне ее манера не бросалась в глаза; у всех людей, окружавших ее, была такая заносчивость, хотя, как он полагал, они не могли похвастать особым достатком; и ему казалось, что ее дядя Тэрнбал Хьюз-Бэртон, как его называли, питался не лучше и имел не больше денег, чем некоторые на этом заводе, но он, как и все они, делал хорошую мину при плохой игре и представлял дело так, словно за последние десять лет в их образе жизни ничего не изменилось.
Леди Кэтрин Фаули была единственной из них, кто не терял чувства реальности. Она помогала себе сама, выращивая многие из потребляемых продуктов.
И наконец, эта Бетти, его свояченица. Но Бетти, казалось, не принадлежала к этой семье. Он не мог представить, что она – сестра Элли. И не потому, что между ними было шесть лет разницы, причина заключалась в ее общем мировоззрении. Она принадлежала к совершенно иному типу людей. Ему приходило в голову, что Элли много лет использовала ее в своих целях, но она ведь и была такого рода человеком, который позволял другим использовать себя. Казалось, ей это нравилось; она была жизнерадостной личностью. Она рассказывала ему, что во время войны работала на военном заводе и водила военную машину, и он мог легко представить это себе.
Когда в его голове скользнуло сожаление по поводу того, что характер Бетти совсем не передался Элли, в нем возникло чувство вины, и он поспешно убедил себя, что он потому-то и влюбился в Элли, что она была тем, чем была; он никогда бы не влюбился в Бетти. Сама эта мысль вызвала у него улыбку. Бедная Бетти.
Он проделал уже половину пути до дома, когда, проходя мимо поместья Ментонов, увидел несомненные контуры старого «роллса». Дэвид возвращался за ним.
– Привет, Дэвид. Тебе не следовало приезжать снова.
– Я думал, к тебе могут пристать по дороге; никогда не знаешь, что произойдет темной ночью.
Они оба засмеялись, а Джо занял свое место и захлопнул дверь.
– У тебя не было там никаких неприятностей? – Джо наблюдал за Дэвидом, который, давая машине задний ход и выруливая на край обочины, сильно нажал на руль и сказал:
– Нет, неприятностей не было; но мадам, твоя жена, заявила, что хочет домой. – Он вновь повернул руль, машина легла на нужный курс, и они проехали некоторое расстояние, прежде чем Джо спросил:
– Тебе она не нравится, ведь так?
– Это к делу не относится, – взгляд Дэвида по-прежнему был устремлен вперед. – Нравится она мне или нет – значения не имеет. Главное – я ей не нравлюсь. Она относится ко мне с крайней неприязнью.
– Ерунда!
Голова Дэвида резко повернулась к Джо, и он решительно сказал:
– Это – не ерунда, и ты это знаешь. Она считает меня черным и, что еще хуже, женатым на белой женщине; да притом еще живущим в приличном доме; но что уж совсем никуда не годится, прямо непостижимо, это то, что хозяин относится ко мне как к равному. Он разговаривает со мной, как будто я человек, а, разумеется, к слугам так нельзя относиться; в приличном обществе так не поступают.