Страница 26 из 61
И снова воцарилась глубокая тишина. Старый Циприанович кивал головой, соглашаясь с ксендзом, и, как человек опытный, восторгался мудростью его слов.
Яцек повторил:
— Правда, что я потянул за цепь и разорвал ее… Да, это не Понговский преследует меня!
— Я знаю, что бы я сделал, — отозвался внезапно Лука Букоемский.
— Говори скорее, не скрывай! — воскликнули другие братья.
— А знаете, что говорит заяц?
— Какой заяц? Ты пьян, что ли?
— А тот, что под межой.
И, очевидно подбодренный недоумением окружающих, он встал, уперся руками в бока и запел:
Тут он обратился к братьям:
— А знаете, что стоит в завещании?
— Знаем, но приятно послушать!
— Ну, так слушайте:
…Вот что написал бы я на месте Яцека всем в Белчончке, а если он этого не сделает, то пусть меня первый янычар выпотрошит, если я этого от своего имени не напишу на прощанье Понговскому.
— О! Ей-богу, прекрасная мысль! — радостно воскликнул Ян.
— И остроумно и к делу!
— Пусть Яцек так и напишет!
— Нет, — проговорил ксендз, вышедший из терпения от разговора братьев, — отвечает не Яцек, а я, а мне не подобает заимствоваться у вас советами.
Тут он обратился к Циприановичам и Яцеку:
— Дело было не легкое, ибо нужно было и злости рога спилить, и с политикой не разойтись, и показать, что мы догадываемся, откуда высунулось жало. Теперь слушайте, а если кто-либо из вас сделает нужное замечание, буду очень рад.
И он начал читать:
— «Его высокоблагородию, благодетелю и любезному брату…»
Тут он ударил ладонью по письму, говоря:
— Заметьте, господа, что я не пишу ему: «милостивый государь», а «любезный брат»…
— Уж достанется ему, — проговорил пан Серафим, — читайте, отец, дальше.
— Ну, слушайте. «Всем гражданам, живущим в Речи Посполитой, известно, что только те умеют во всяких случаях жизни соблюдать политику, которые с детства вращались среди дипломатических сфер, или те, которые, происходя из великопоставленного рода, унаследовали ее от своих предков. А так как ни то, ни другое не дано вашей милости, благодетелю, в удел, то вельможный пан Яцек Тачевский, ex contrario[18] вашей милости, унаследовавший прекрасную душу и кровь от своих славных предков, прощает вам ваши простецкие слова и столь же простецкие дары отсылает обратно. В виду же того, что вы, как компаньон, содержащий постоялые дворы в городах и корчмы на больших дорогах, как бы подаете счет вельможному пану Яцеку Тачевскому за то гостеприимство, которым он пользовался в доме вашей милости, то пан Тачевский готов все expensa[19] вернуть вам с избытком, соответственно прирожденной ему щедрости…»
— Ей-богу! — прервал его старый Циприанович. — Понговский, пожалуй, обольется кровью!
— Надо же было прежде всего покорить его спесь, а что при этом сжигаются все мосты, так ведь сам Яцек этого хотел.
— Да! Да! — лихорадочно воскликнул Тачевский.
— А теперь послушайте, что я ему пишу уже прямо от себя: «К этому вразумлению я сам склонил пана Тачевского, предполагая, что лук, правда, ваш, но отравленная стрела, которой вы хотели поразить благородного юношу, быть может, вышла не из вашего колчана, ибо разум, равно как и сила, с годами слабеет, и дряхлая старость легко поддается постороннему влиянию, потому и заслуживает тем большего снисхождения. На этом я и кончаю, прибавляя лишь, как священник и служитель Божий, ту мысль, что чем старше человек и конец его ближе, тем меньше подобает ему служить гордости и ненависти, а больше следует думать о спасении души, чего я и себе и вашей милости желаю. Аминь. При чем остаюсь вашим» и проч. и проч.
— Все написано accurate[20], — проговорил пан Серафим. — Ни прибавить, ни убавить.
— Гм! — произнес ксендз. — И вы думаете, что оно соответствует его заслугам?
— Ой-ой! Меня прямо в жар при некоторых словах бросало.
— И меня, — добавил Лука Букоемский. — В самом деле, когда человек слышит такие вещи, то ему пить хочется, как в летний зной.
— Угощай же, Яцек, гостей, а я запечатаю письмо и отправлю.
С этими словами он снял с пальца перстень и пошел в спальню. Однако при запечатывании письма ему, по-видимому, пришли в голову какие-то новые мысли, ибо, вернувшись, старик сказал:
— Готово. Дело сделано. Но не слишком ли будет резко? Вдруг да старик поплатится здоровьем? Раны, нанесенные пером, болят не меньше тех, которые причиняет меч или пуля.
— Правда! Правда! — отозвался Тачевский и стиснул зубы.
Но именно этот невольный крик боли решил вопрос. Старый Циприанович ответил:
— Преподобный отец, благородные это сомнения, но Понговский не имел их. Его письмо метит прямо в сердце, а ваше только клеймит гордость и злобу, поэтому я считаю, что оно должно быть отослано.
И письмо было послано, после чего начались еще более поспешные приготовления к отъезду Яцека.
IX
Однако друзья Яцека не предвидели, что письмо ксендза будет в известном отношении на руку пану Гедеону Понговскому и послужит его домашней политике.
Правда, он принял его не без гнева. Яцек, служивший ему до сих пор только помехой, стал теперь предметом его ненависти, хотя и не был автором письма. Ненависть эта расцвела в его старом, озлобленном сердце, точно ядовитый цветок, но хитрый ум решил воспользоваться ответом ксендза.
И вот, победив свой бешеный гаев и придав лицу выражение презрительной жалости, пан Гедеон отправился с письмом в руке к панне Сенинской.
— За твое жито тебя же побито! — проговорил он. — Я, как человек опытный и знающий людей, не хотел сделать этого; но когда ты начала складывать руки и умолять, говоря, что его обидели, что я был с ним слишком суров и ты тоже, что лучше, чтобы он не уезжал в гневе, вот я и уступил: послал ему денежное пособие, послал лошадь и дипломатическое письмо. Думал, что он приедет, поклонится, поблагодарит, попрощается, как подобает тому, кто провел столько времени под этим кровом, и вдруг, смотри, какой ответ я получил!
С этими словами он вынул из-за пояса письмо ксендза и подал его девушке.
Она начала читать, и вдруг ее темные брови гневно нахмурились. Но когда она дошла до того места, где ксендз говорит, что Понговский хотел унизить Яцека благодаря «постороннему влиянию», руки ее задрожали, и лицо облилось багровым румянцем, а потом девушка побледнела как полотно и так осталась.
Но пан Гедеон, прекрасно видевший все это, притворился, что ничего не заметил.
— Да простит им Бог за то, что они написали ad personam[21], — после минутного молчания отозвался он, — ибо только он один знает, действительно ли Понговские настолько хуже Тачевских, о знаменитом роде которых люди больше говорят, чем это есть на самом деле. Но я не могу простить им, что за твое ангельское сердце они отплатили тебе, бедняжка моя, такой черной неблагодарностью.
— Это не Яцек ответил, а ксендз Войновский, — отвечала панна Сенинская, хватаясь за последнюю соломинку.
В ответ на это старый шляхтич вздохнул и спросил:
— Веришь ли ты, девушка, что я люблю тебя?
— Верю, — ответила она, наклоняясь и целуя его руку.
18
В противоположность (лат.).
19
Затраты (лат.).
20
Точно (лат.).
21
Мне лично (лат.).