Страница 9 из 12
— А с какого фронта? — нетерпеливо спросили незнакомца, едва тот опустился на сани и вытянул ноги в заляпанных грязью сапогах с широкими негнущимися голенищами.
— С Ленинградского.
— Что? С Ленинградского? — подскочил Трофим. — Парня моего не видал? Белый, здоровый на один глаз косит.
— Ты хоть фамилию скажи, — рассмеялась Варвара. — А то — «белый, здоровый».
— Фамилия? — Трофим вытаращил глаза. — Фамилия известна. Максим Лобанов.
— Нет, не помню, — улыбнулся гость и начал доставать из кармана шинели кисет с обрывком газеты.
— Как вы одной рукой-то... — посочувствовала Василиса.
— Это, мамаша, дело нехитрое — могу и вам скрутить, — пошутил гость. — Закуривайте, — предложил он Трофиму.
— Старой веры держимся, — буркнул Трофим.
— Ну-ко, Троша, —с других саней встала жеманно улыбаясь, Варвара. — Чем дыму-то зря пропадать, дай лучше я понюхаю.
— Надумала, шалава, — сердито проворчал Трофим.
Варвара, подсаживаясь к фронтовику, игривым взглядом скользнула по его лицу, вздохнула:
— Бывало, своего все из избы гнала, табащником ругала, а нынче бы понюхала, да нет...
— Сказывай, дыму захотела, — раздался гулкий бас. — Смотри, Варуха: Терентий узнает, он тебе покажет дым.
Гость с удивлением посмотрел на молчавшую, до сих пор женщину с угрюмым, некрасивым лицом. Была она необъятно широка в плечах и стане и на целую голову возвышалась над молоденькой девушкой с добрыми открытыми глазами, как грибок-подросток прижавшейся к ней сбоку.
Марфа переняла его взгляд, недовольно сдвинула черные ершистые брови: «Что, не видал таких?»
А Варвара, ничуть не смутившись, самоуверенно отвечала:
— Уж я-то своего Терешеньку сумею улестить, только бы вернулся. Будьте спокойны, Марфа Павловна...
— Хватит тебе! — прикрикнул на нее Трофим. — Пасть раскрыла — не слыхали... Правда-нет, в Ленинграде мор страшный?
Лицо гостя помрачнело. Карие, глубоко посаженные глаза стали углисто-черными.
— Зимой сто двадцать пять грамм на гражданского. Четверть фунта. Хоть гляди, хоть нюхай. Под снарядами, под бомбами. Холод, света нет... — Он глубоко затянулся, закашлялся. — Помню, зимой приехал я с фронта за снарядами на завод. Ад кромешный! Темень, крыша снарядом разворочена, ветер, как на пустыре. А зима, сами знаете, какая была. Вижу, в одном углу лампешка чадит, рабочий у станка стоит — в шубе, голова тряпьем обмотана. Рукавицы снимет, подует на руки да снова за клещи. Ну, подошел, смотрю. А у него, понимаете, лицо все обморожено, прямо как чугунное — места живого не сыщешь. Только одни глаза из-под очков поблескивают. Что, говорю, доживем, отец, до победы? А он посмотрел на меня да и говорит: «Надо дожить. Я сегодня пятого — последнего в семье — на кладбище отволок...»
Далеко, в заречье, с глухим стоном сорвалась в воду глыба подмытой глины. Вокруг людей чернела выжженная земля. Ветер вздувал холодный пепел. Шумно отфыркиваясь, шарили мордами по промежку лошади. Василиса, ширкая носом, вытирала рукавицей глаза.
— Да, вот какие ленинградцы! — тихо сказал гость. — А вы, я вижу, не очень-то торопитесь с победой? Это с утра наработали? — указал он здоровой рукой на поле.
Под Марфой затрещали сани.
— И того бы не надо! Земля не отошла, холодом дышит — не чуешь?
— Экая ты, Марфушка... С тобой как с человеком, а ты как медведица. Да вы не бойтесь, — подмигнула Варвара гостю. — Это она на председателя...
— Понимаете, — вмешалась Настя, — председатель у нас Лихачев... Мы ему: подождать надо, земля не отошла, а он и слушать не хочет. Здешние Поля, говорит, колом торчат у начальства, всю картину марают. Ну и выгнал, а пахать все равно нельзя.
— Так, так, — задумчиво сказал гость. — Ну, мне пора. Спасибо за беседу. — Он улыбнулся глазами. — Встретимся еще.
— Мы тоже поедем, — решительно сказала Марфа. — Бабы, запрягайте лошадей.
Василиса уже вдогонку крикнула:
— Да вы сами-то чей, гостенька? Как вас звать-величать?
Человек в шинели обернулся:
— Лукашин, Иван Дмитриевич.
— Так, так, Иванушка... К родимой, значит, да к жене попадешь? А из какой деревни? Фамилия-то ровно не здешня...
Новый знакомый неожиданно и весело рассмеялся:
— Из райкома. На посевную к вам послан. Женщины с немым изумлением переглянулись между собой.
— Вы уж нас не обессудьте! — опять вдогонку закричала Василиса. — Может, чего и лишнего наговорили...
На покатой горушке, перед самым спуском в низкую луговину, сплошь затопленную половодьем, Лукашина догнала молодая смазливая бабенка, игривый взгляд которой он чувствовал на себе во время недавней беседы с колхозниками.
— Коль уж вы бойко шагаете! Походочка фронтовая :— я вся запышалась... Вы куда это направились? Вон теперь где переходы-то, — указала она на кусты слева. — Пинега различалась — страсть. Чужому человеку и ходу нет. Пойдемте. Уж коли я первая вас заприметила, я и выведу...
Варвара задорно подмигнула ему, слегка приподняла подол платья и свернула налево.
Лукашин, приноравливаясь к ее мелкому шагу, кивнул на реку:
— Что она у вас, всегда такая?
— Пинега-то? Раз в десять лет молодость вспоминает. А так, чего уж — не Черное море...— авторитетно заявила Варвара и сбоку посмотрела на него: учти, мол, и мы не какие-нибудь.
Вскоре она остановилась:
— Ну вот, на угорышек-то взойдете, там и переходы. А потом опять вправо — изгородь будет, — повела она рукой, — всё низом, низом, а там и носик — дорога в гору. Видите, вон человек-то на угоре... Да ведь это Степан Андреянович... — вдруг изумленно зашептала Варвара, качая головой. — Мы уж думали, карачун ему, две недели в рот не бирал, а он, вишь вот, ожил... Это он на реку взглянуть вышел.
За озериной, на пекашинской горе, недалеко от огромного дерева с черными разлапистыми ветвями, стоял человек, опершись на палку. Издали невозможно было рассмотреть ни его лица, ни его одежды, но одно казалось Лукашину несомненным: это был рослый, крупный человек.
— Сына у него убили. Один сын был, и того убили... — вздохнула Варвара.
— Как вы сказали? Степан Андреянович? А фамилия не Ставров?
— Ставров. А вы откуль знаете? — удивилась Варвара.
— В газете читал. Это он сдал свое добро в фонд Красной Армии?
— Пошевни-то да дрожки? Он. А про меня уж в той газетке ничего не написано? — с неожиданным простодушием спросила Варвара. — Иняхины мы. Я тоже овцу сдала.
— Ва-ру-ха!.. — донесся злой, хриплый голос с поля.
— Эко пасть-то раскрыла. Без Варухи шагу не ступит, — рассердилась Варвара, но ответила с неизменной ласковостью: — Иду, иду, Марфинька...
Затем, обернувшись к Лукашину, она торопливо заговорила:
— Командировочные-то у нас все больше у Марины Стрелёхи останавливаются. Она из-под земли вино достанет. Ну, а теперь вина нету, кто рад со старухой! С одним глазом, ничего не видит. Вы ко мне приходите...
— Ва-ру-ха!..
— Околей ты дале, иду. Могла бы и мою лошадь пригнать. — Варвара сделала несколько шагов и опять обернулась к Лукашину: — Дак вы ко мне, ежели пожелаете... Летось учитель жил — ничего, не обижался...
Варвара засмеялась и, махнув красным подолом, скрылась за пригорком.
— Ну и ну... — улыбаясь, покачал головой Лукашин.
Затем он еще раз посмотрел на одинокую фигуру старика, все так же неподвижно стоявшую на горе, и пошел к мосткам.
...Во дворе правления он увидел мужчину и женщину. Они стояли на открытом крыльце и, судя по всему, о чем-то крупно спорили.
— Не стращай, не поеду! — выкрикивала женщина. — Сама не поеду и людям не велю.
— Ты что? Приказы не выполнять? — наседал на нее мужчина в кубанке с красным перекрестьем поверху. — Весну военную встречаешь?
— Здравствуйте, товарищи!
Мужчина и женщина разом обернулись.
— А, фронт... — приветливо разулыбил свое рябое лицо мужчина и, сойдя с крыльца, протянул Лукашину руку. — Домой? На побывку? В какую деревню? Минина! — резко обернулся он к женщине: — Выделить лошадь! Немедленно! Понятно?