Королевская книга

Я сел у камина, протянув озябшие внезапно руки к остывающим углям. Мысли никак не выстраивались ни во что упорядоченное, увенчанное разумным и справедливым решением. Я вскочил и снова принялся мерить шагами зал.

— Доброе утро, Дан, — услышал я за спиной и остановился, будто налетел на стену. Я не ждал Перегрина так скоро.

Он стоял у стола — в дорожном плаще, с тощей котомкой через плечо. Сбоку из-под плаща виднелась рукоять меча.

— Вот зашел попрощаться, — сказал он. — Хочу уйти сейчас, пока все спят. Не люблю многолюдных проводов.

— Ты подумал, малыш? — спросил я.

— Да.

— И ты дашь клятву?

— Нет.

Несколько мгновений мы безмолвно смотрели друг на друга.

— Ни черта ты не подумал, — сказал я с горечью.

Он молча улыбнулся. Кажется, мысленно он уже заглядывал в колодцы Серебряного Холма, полные звезд.

— Прощай, Дан.

Я смотрел, как он уходит, и пытался найти предлог, чтобы его задержать. Предлога не было.

— Подожди! — воскликнул я. Он остановился в дверях. — Подожди. Сейчас, последнее.

Я повернулся к нему спиной и пошел к столу, где среди опрокинутых кубков и тарелок с объедками торчал воткнутый в столешницу нож.

Если бы в этот момент Перегрин выскочил из зала и бросился бежать, клянусь, я не стал бы его преследовать. И я шел медленно, втайне надеясь, что выскочит и побежит. Но он спокойно ждал, не двигаясь с места. Всей спиной ощущая его взгляд, я выдернул нож, зачем-то взвесил его на ладони, крутанул в пальцах. Перегрин ждал, и было ясно, что он не побежит. Ни за что.

— Что ж, будь по-твоему, — сказал я.

Поворот, бросок и полет ножа показались мне неизмеримо долгими. Но для Перегрина, я знаю, все было как удар молнии. Он упал, не крикнув. В три прыжка я оказался рядом. Перевернул его. Вытащил и отшвырнул нож. Лицо Перегрина было насмешливым и печальным, такого выражения я никогда не видел у мертвых.

— Это ты виноват, — сказал я, поднимая его на руки. — Ты всегда говорил мне, что с замком нужно быть осторожнее. Но сам ты осторожным не был. Ты думал, что знаешь о Даугтере все. Ты был уверен, что он не причинит вреда тебе, своему создателю. Но ты упустил главное: я — это тоже Даугтер. Ты не боялся замка, тебе и не стоило его бояться. Стоило бояться меня. Хотя бы считаться со мной… Нет, ты не мог этого не знать. Ты сам виноват, и не заставляй меня оправдываться.

Может быть, я и не говорил ничего, только думал и молча нес Перегрина, легкого, почти невесомого, по гулким коридорам и лестницам, минуя переход и потайную дверь, вниз, в подземелье главной башни.

Там было светло. Ровно настолько, чтобы не брать с собой факел. Крышка саркофага была открыта — это я тогда, давно, не успел закрыть ее. Дырчатого деревянного шара нигде не было видно.

Саркофаг оказался Перегрину точно по мерке. Поколебавшись мгновение, я вынул из ножен его меч и, как того требовали обычаи рыцарства, скрестил ладони Перегрина на рукоятке.

— Ты с честью носил этот меч, — произнес я ритуальную фразу. — Пусть он служит тебе и там, куда ты теперь отправился.

«Отвага и гордость» — сверкнуло мне в глаза в последний раз, когда я закрывал крышку. И сразу же ровный, неяркий свет, источаемый стенами подземелья, стал меркнуть. Наружу я выбирался уже в полной темноте. Правильно, подумал я с усмешкой. Представление окончено, глазеть больше не на что. Ощупью отыскав дверной проем, я поднялся по лестнице и наткнулся на Фиделина.

Он стоял у самой двери, позабыв дать мне дорогу, и неподвижно смотрел на меня снизу вверх. Губы его тряслись.

— Ты что же, сучий ты потрох, — процедил я, — шпионить вздумал?

— Я нет… Я ничего… Ничего, — прерывисто зашептал он.

Я взял его за шиворот:

— Запомни, урод: мастер Перегрин продолжил свои странствия. Он ушел на рассвете и простился только со мной.

Фиделин медленно кивнул и, жалобно сморщась, закрыл лицо руками.

— Уберешь кровь на полу в большом зале. Там лежат плащ и сумка. Сумку принесешь мне. А плащ, так и быть, дарю, ты до чужих плащей большой охотник.

В сумке Перегрина оказались: половина круглого хлеба, кожаная фляга с водой и четыре золотых, завернутых в тряпочку. Из подаренных мною драгоценностей он не взял ничего.

На самом дне я нашел какой-то клочок, похожий на обрывок чертежа, исписанный с обратной стороны мелким ровным почерком Перегрина. Я прочел. Подошел к окну, где светлее, перечитал еще раз. Налил себе вина и, стиснув в кулаке кубок, снова вгляделся в аккуратные строчки.

— Нет, — сказал я, чувствуя, как мягко поддаются под пальцами серебряные стенки кубка.

В следующую минуту я уже бежал — так быстро, как только мог, перелетая через ступеньки и выкрикивая проклятия. Понимая, что опоздал, опоздал бесповоротно, я скатился с факелом в темное подземелье и сорвал с саркофага показавшуюся мне невесомой крышку.

Там, внутри, не было ничего. То снова был бездонный колодец, наполненный густой темнотой. Я медленно склонил факел. С него сорвалась огненная капля и, ничего не осветив, пропала в глубине.

— Сам. Своими руками… — произнес я и швырнул факел вниз. Он канул, и в это самое мгновение мне показалось, что тьма глянула на меня. Беззлобно, равнодушно глянула и отвернулась.

6

Мы выехали из Даугтера после полудня. По мокрой равнине гулял ветер, теребя травы, морща мутные лужи в колеях. Похмельные парни угрюмо покачивались в седлах.

— К ночи мы должны быть у Медвежьих Камней, — сказал я Хачу.

— Шевелись, вареные, кормить вас не за что! — немедленно заорал он.

Разбрызгивая грязь, мы понеслись галопом. Хач свистел и гикал. Он мчался на настоящую войну, где королевской сволочи будет видимо-невидимо и где уже никто не помешает ему разогнать тоску-печаль и положить мерзких тварей сотни четыре, за себя и за беднягу Анча.

Я тоже свистел и гикал, чтобы отогнать ненужные мысли. Но строчки письма, пепел которого остался в камине Даугтера, снова и снова возникали у меня в памяти.

«Если это послание попало к тебе, значит, ты сделал то, что сделал, и мы не увидимся больше. Ты еще не знаешь, что именно совершил, поэтому, прошу, дочитай до конца.

Истинный замок стоит на зыбкой границе света и тьмы — так говорил мой учитель. Он в равной степени обладает силой добра и силой зла. Он играет, удерживая их неустойчивое равновесие. В игру принимается все, что есть на свете: земные и небесные стихии, люди с их мыслями и поступками, пространство и все находящиеся в нем вещи, время и безвременье.

Ты был прав, когда назвал меня братом. Мы действительно братья, таковы условия игры. Без тебя Даугтер мертв. Но есть еще одна недостающая деталь. Это я.

Без меня он начал превращаться в некое подобие заурядного земного государя — ему вдруг понадобились земли и подданные, армия и завоевательные походы. Он подарил тебе отвагу, неслыханную силу и, возможно, бессмертие. И ты ринулся исполнять его волю в полной уверенности, что исполняешь свою. Но у тебя уже не было своей воли, своих желаний. Ты стал оружием, послушным и беспощадным, как меч в умелой руке.

Все, что нужно мне сделать, чтобы остановить это, — занять предназначенное мне место. Ты знаешь где. И ты мне поможешь. Вернее, уже помог, если читаешь это письмо. Теперь, надеюсь, Даугтер — самое совершенное творение из всех существующих. И ты никогда больше не будешь рабом своенравного каменного чудовища, именуемого замком. Правда, великим завоевателем и властелином империи ты тоже не будешь никогда…»

Я оглянулся. Холм Даугтера еще виднелся вдали. До Изсоура пять дней пути, надо спешить. А там… Кто знает.

Горизонт затуманился. С севера шла белесая стена дождя.

Алый Дракон и Серебряная Башня

1

Осталось только миновать лес и пшеничные поля, чтобы увидеть на холме, у излучины реки, далекие резные башни. Юрги видел их много раз и знал, что город, как всегда, окажется красивее, чем ожидаешь. Этим город напоминал свою хозяйку — Юрги помнил ее лицо до мельчайших подробностей, но стоило ему взглянуть на нее после недолгой разлуки, он снова переживал легкое потрясение, лишавшее его красноречия. Огра была первой красавицей клана Пламенной Чаши, Юрги вез ей семь небывало крупных рубинов, оправленных в золото. Вообще-то их полагалось бы вручить ей в день свадьбы. Но в их предыдущую встречу Огра горестно призналась, что не обнаружила в шкатулке прежних его подарков. Это были древние украшения, секрет изготовления которых теперь утрачен, но главное — это были его, Юрги, дары, и она плакала все утро. Юрги клятвенно обещал ей найти и наказать вора, но она качала головой, повторяя странные слова: