Королевская книга

— Мне известно, князь, что ты с некоторых пор не в себе. А слова умалишенных меня не задевают.

Неверный ход. Теперь оскорбленным считался я. И я выхватил меч. Солдаты восприняли это как команду. Никак не ожидал от них такого понимания. Такого остервенения, впрочем, тоже не ожидал. Они ринулись на свиту посланника как на давних смертельных врагов. Сразу всей толпой и сразу позабыв все, чему я их учил. Черные плащи мгновенно встали спина к спине, ощетинились мечами, толпа с воплями набежала на них, и больше я уже ничего не видел, кроме посланника и узкого светлого клинка в его руке.

Алек оказался увертливым и гибким, как змей. Два первых моих удара пришлись в пустоту, третий отсек лоскут черного плаща. Поддавшись на обманное движение, я чуть не пропустил быстрый ответный выпад. Посланник гортанно крикнул, и на меня градом посыпались столичные фехтовальные изыски. Едва успевая подставлять свой клинок, я пятился к стене, пока не уперся в нее лопатками. Посланник вильнул куда-то вбок, и не успел я понять, что случилось, как меч его коротко черкнул меня по лицу от виска до подбородка.

— Это за Мордашку, — пояснил он.

Я ударил с такой яростью, что вполне мог бы разрубить его пополам. Но непостижимым образом Алек выскользнул из-под удара и снова черкнул меня по щеке.

— За крысу дворцовую! — Он бесшумно отскочил, рванул застежку на плече и отшвырнул плащ. — А теперь по-настоящему.

После этого я опомнился только в гулкой арке ворот. Алек с молодецкими возгласами теснил меня дальше, на дорогу. Почувствовав спиной равнину, я забыл про своего противника и бросился вперед, сквозь него, с единственным желанием снова оказаться во дворе. Не выдержав натиска, он заметался, увертываясь и отступая. Я прогнал его по двору и под стеной главной башни исхитрился выбить у него меч. Он прыгнул за ним и рухнул плашмя, не дотянувшись совсем немного. Не теряя времени, я пинком перевернул его и с размаху наступил на серебряную кольчужную грудь. Он тихо охнул. Задержав острие меча у его горла, я ждал традиционной просьбы о пощаде. Просьбы не последовало. Я медлил. Он судорожно глотнул и выдавил сквозь зубы:

— Ну же…

— А ты не торопись, — посоветовал я и огляделся.

Четверо в черном лежали на мокрых плитах двора среди расплывающихся кровавых луж. Лежали там и наши, и было их удручающе много. Кто-то из близнецов оттаскивал раненых под навес. Остальное воинство, поредевшее и помятое, жадно наблюдало за мной и Алеком.

— Вот что, Мордашка, — сказал я громко, — ты скажешь королю, что Даугтер — мой, так же как и все, что лежит выше по течению рек, до самой Гары. Отныне и навсегда. Если король с этим не согласен, пусть будет война. Ты запомнил, Мордашка?

Он беззвучно ответил «да», и я убрал ногу с его груди. Пока он вставал, отплевываясь и переводя дух, я подхватил его меч, мимолетно удивившись тому, как легко и ловко легла в мою ладонь витая рукоять.

— Ножны, — приказал я. Он медленно отстегнул пояс с ножнами и бросил мне под ноги. — Ты невежлив со старшими, Мордашка, — сказал я назидательно. — Подними и подай.

Он упрямо закусил губу. Тогда, шагнув вперед, я коротко ударил его снизу в подбородок. Он пошатнулся, но устоял.

— Теперь можешь идти, — разрешил я, поднимая ножны.

— М-м-х, — чуть слышно сказал Алек. Он стоял, опустив голову, и прижимал к губам запястье.

— Убирайся, а то передумаю. Сумасшедшие очень непоследовательны.

Не отнимая руки от лица, он сделал нетвердый шаг в сторону лошадей.

— Куда! — осадил я его. — Пешком, господин посланник.

Тихим-тихим голосом Алек пообещал, что мы еще встретимся, и чуть громче добавил, что клянется предать меня смерти так скоро, как только будет возможно. Я отсалютовал трофейным мечом и гаркнул:

— Пошел вон!

Он подобрал свой плащ и, волоча его, побрел к воротам. Необычайно довольный, я любовался его враз ссутулившейся спиной. Дать королевскому посланнику в морду и отправить восвояси пешего и безоружного — именно то, что надо. Этого король не простит никогда. Чего-то не хватало для полноты картины. Штаны бы с него спустить, вот что. Чудесное зрелище — посланник в серебряной кольчуге и без штанов.

— Стой! — скомандовал я. Он замер.

Но тут, на его счастье, я заметил Перегрина, неизвестно сколько времени уже стоявшего рядом со мной. Представление отменяется, подумал я с сожалением, а на немой вопрос Перегрина спокойно ответил:

— Королевские посланники привезли письмо от его величества. Мы немного повздорили, вот и все, — я улыбнулся, но Перегрин, кажется, испугался моей улыбки.

— Вы с ума сошли… — сказал он, растерянно озирая место побоища.

«И этот туда же», — подумал я.

Вдруг солдаты засвистели и заорали. Обернувшись, я увидел, как Алек длинными прыжками несется к воротам, и тоже засвистел и заорал.

— Догнать? — подскочил ко мне Барг Длинный.

— Не надо, — отвечал я, смеясь. — Он теперь не остановится до самого королевского дворца.

Посланник миновал ворота и прибавил ходу, оскальзываясь на колдобинах раскисшей дороги. Я повернулся к Перегрину, но его уже рядом не было.

— Что у вас там? — спросил я Длинного.

— Ну и заразы эти посланники, — сообщил он. — Я зашел ему сзади, а он, паразит, как лягнет меня в пузо. Ну я потом ему тоже вломил, конечно…

Раненых оказалось одиннадцать человек.

— Недоделки, — вымолвил я с отвращением. — Вас же пятеро на одного было. Крестьяне.

— Всяко, не рыцари, — согласился Длинный, облизывая ободранные костяшки пальцев. — Вот тут близнец подскочил, не знаю который, — стойте, говорит, ребята, отойдите, хочу, говорит, один на один, чем я хуже князя. Так тот его с первого же выпада… — И он указал через плечо под навес, где рядком лежали и сидели раненые и суетился хмурый, озабоченный Фиделин с охапкой чистого полотна для перевязки. Поодаль в уголке Анч (или Хач?) осторожно укладывал брата.

— Это ничего, — убежденно сказал он, когда я подошел. — Щас очухается. Так с ним было уже. На охоте. Я думал — все, а он полежал маленько и опамятовался. Это ничего. Крови только много. Щас.

Мельком взглянув на бледное неподвижное лицо раненого, на темную от крови одежду, я опустился на колени, взял его холодное, тяжелое запястье и тут же отпустил.

— Нет, Анч, — сказал я тихо.

— Я Хач, господин, — отозвался он не поднимая головы. — Что — нет? Вы натуру нашу не знаете. Мы крепкие.

Подошел Фиделин и, присев рядом, принялся вытирать кровь с моего лица. Глянув на Хача, он горестно молвил:

— Хач, сынок… Я ведь тебе сказал уже…

— Пошел ты, — прошептал Хач, старательно подсовывая под голову брата свернутый плащ.

Я вышел из-под навеса. Солдаты сгрудились вокруг меня. Странно они на меня смотрели — не так, как всегда. С каким-то оторопелым восхищением. И только тут я понял, что почти слово в слово повторил легендарную речь Зэ-Боброзуба, ознаменовавшую когда-то начало войны за независимость этого края. «Что ж, тем лучше», — подумал я и сказал громко:

— Тот, кто всерьез испугался королевского гнева, может убраться из замка сегодня до захода солнца. Сегодня я не наказываю за трусость.

Все зашумели. Каждый, оказалось, желал теперь лишь одного — сражаться рядом с господином и умереть вместе с ним, если такова будет судьба.

Перегрина я нашел в его комнате. Он сидел за столом, опустив голову на руки. Было как-то по-особенному тихо — и шелест дождя за окном, и звук моих шагов казались лишь частью тишины.

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказал я.

— О чем? — тихо отозвался он, не двигаясь.

Я сказал, что армия короля Йорума будет здесь недели через три-четыре, и к тому времени замок должен быть готов принять ее.

Перегрин поднял голову, и я внутренне вздрогнул. Он был старым. Только мгновение спустя я понял, что так показалось из-за выражения его глаз. У него был взгляд человека, прожившего долгую-долгую жизнь и бесконечно уставшего. Ему было вредно видеть кровь, не говоря уже об убитых. В этом я убедился после случая с Верзилой. Идя сюда, я знал, что застану Перегрина в печали. Но таким его увидеть никак не ожидал.