Страница 42 из 59
Они не доиграли партию в шахматы и не закончили разговор. Это было всего три дня назад, а сегодня капитана уже нет…
«Он чувствовал свою смерть, он все чувствовал!» — повторял Мэнсфилд как в забытьи.
Только теперь, все вспомнив и заново пережив, Майкл понял, чем терзался Аллисон, думая о монастыре. Его мучили какие-то давние грехи, и он боялся уйти из этого мира, не заплатив по счетам души. Он искал у Майкла поддержки, ждал его помощи. Ему хотелось, чтобы он его в чем-то убедил. Но в чем? Почему он не сказал всего до конца?
В половине третьего ночи на расстоянии около пяти морских миль показались огни маяка в Бернегатте. До Нью-Йорка оставалось идти пять часов.
Склонившись над крупномасштабной картой прибрежной полосы моря, Джексон что-то высчитывал, когда в штурманскую рубку вошел доктор. Вернее, он не вошел, а боком как бы вскользнул в рубку. Вид у него был настороженно-таинственный, на молочно-белых, не воспринимающих загара полных щеках проступал румянец чрезмерного возбуждения.
Их разговор слышал вахтенный матрос, менявший ленту в курсографе.
— Да, мистер Джексон, — сняв старомодное пенсне и в волнении протирая его полой распахнутого халата, сказал доктор вполголоса, — мои предположения, кажется, верны. В пузырьке из-под валерьянки ничего подозрительного я не обнаружил. Такое впечатление, что из него нарочно все вылили, он почти сухой. Но на ложечке темные пятна. Очень похожее потемнение, насколько мне известно, дает реакция золота на цианистый калий. Если это так, он умер мгновенно.
— А если не так? — Джексон смотрел на доктора внимательно и строго.
— Утверждать определенно я не могу… — Холодность первого помощника смутила доктора. Неловко водрузив на место пенсне, он не мигая уставился на Джексона. — Вы с чем-то не согласны?
У Джексона слегка дернулось веко.
— Я не знаю, как выглядела ложечка до сегодняшнего вечера.
— Кроме самого Аллисона, этого, видимо, никто не знал. Окончательно все выяснится после экспертизы и вскрытия тела. Но я не первый год работаю врачом, мой опыт позволяет сделать некоторые выводы. По тому, в каком положении мы застали мертвого, для меня ясно, что смерть наступила не от сердечного приступа.
— Самоубийство вы исключаете?
— Я знал Аллисона двадцать лет, он не мог умереть, не подумав о последствиях. Он был достаточно разумным человеком, чтобы оставить документ, который снял бы неизбежные подозрения.
Вахтенному матросу показалось, что Джексон слушал доктора, подавляя раздражение. Но держался он спокойно.
— Возможно, вы правы, доктор, — сказал он печально. — Смерть безусловно преждевременна. Тяжело сознавать, что капитана больше нет среди нас. Но не будем строить далеко идущие гипотезы. Наша задача — только дать следствию необходимые объяснения.
— Да, совершенно верно, мистер Джексон, — подхватил доктор горячо. — И все же, пока «Вайт бёрд» в море, мы должны, мне кажется, принять скорейшие меры, чтобы преступление, если оно совершилось, было раскрыто сразу по прибытии в Нью-Йорк.
Хмурые брови Джексона сосредоточенно сдвинулись.
— А что Берри? — спросил он после паузы.
— Берри? — Глаза доктора за стеклами пенсне широко распахнулись. — Ах, Берри! С ним, я думаю, несчастный случай. У бедняги проломлен череп в области надбровья. Он тоже умер мгновенно, раздавлен most. На волосах осталась свежая белая краска. Вероятно, его ударило сорванной шлюпбалкой. Покраска там везде свежая. Я наводил справки, старший боцман Гарпер послал Берри получше закрепить мотобот. Он говорит, что в Гаване они не успели завести его найтовы.
— Идиоты! Прогноз был объявлен, знали, что надвигается шторм. — Помолчав, Джексон хотел было отпустить доктора, но уже в дверях рубки задержал его. — Минуту, доктор! Я забыл напомнить, что отчеты о смерти капитана и Джека Берри нужны к приходу в Нью-Йорк. Напишите, пожалуйста, обстоятельно и прошу указать, кто приносил Аллисону валерьянку.
Доктора словно кто-то ударил под дых. Коротко глотнув воздуха, он застыл с отвисшей челюстью.
— Но… Но… — Он не мог вымолвить слова.
В это время зазвонил телефон. Трубку снял вахтенный матрос. Пока он слушал, лицо его медленно вытягивалось.
— Что там еще? — нетерпеливо спросил Джексон.
— Из кормовой вентиляционной шахты валит дым, сэр!
Глянув на противопожарные приборы, Джексон схватил телефон.
— Какой дым? Наши приборы ничего не показывают! — заорал он в трубку.
— Но я собственными глазами видел, как из шахты поднимается дым, — настаивал голос на втором конце провода. Он был таким громким, что его слышали даже в рулевой.
— Если речь идет о кормовой шахте, то дым поднимается, наверное, из трюма, — вмешался в разговор вошедший в штурманскую третий помощник. — Я прикажу проверить, мистер Джексон. Надеюсь, вы не возражаете?
Джексон пожал плечами:
— Не может этого быть. Но пусть проверят. — Его взгляд остановился на все еще остолбенело стоявшем докторе. — Вы еще здесь?
— Но я… — Доктор с трудом пытался овладеть собой. — Все лечебные препараты Аллисон получал у меня…
Джексон поморщился:
— У вас мало времени, доктор.
— Да, но… — Пятясь к выходу, доктор икал и, как бы постепенно сознавая весь ужас возможного обвинения, уже сейчас слабел под его тяжестью. Сопротивляться у него не было ни сил, ни воли.
Едва он ушел, как на мостик прибежал приемщик почты.
— В почтовом салоне пожар! Все горит!
— Вы что, с ума посходили? — взорвался Джексон. — Это же невозможно, чтобы одновременно горели корма и середина корабля. Напились, как свиньи!
— Но салон в огне, сэр, я только что оттуда!
Джексон не ответил. В рубку вернулся матрос, которого третий помощник посылал проверить кормовой трюм, действительно ли там что-то горит.
— Горят гаванские ящики с копрой, — сказал он. — Пламя пока небольшое, но быстро разгорается.
Сообщению матроса Джексон, казалось, не придал значения. Снова обратился к приемщику почты:
— Так что у вас происходит?
— Горит все, сэр, горит! — с отчаянием закричал почтовик.
Все ждали, что Джексон распорядится остановить корабль или прикажет уменьшить ход, но никакой команды он не отдал, хотя прямо в нос лайнера дул штормовой ветер, способный в считанные минуты разнести пламя по всему судну.
Ровно в три часа в рубке появился Мэнсфилд. С крыла ходового мостика, где он стоял, оплакивая смерть капитана, второй помощник увидел огонь в иллюминаторах верхнего бара. О пожаре в почтовом салоне и в кормовом трюме Мэнсфилд еще не знал, но для немедленной пожарной тревоги было достаточно и огня в баре.
Лицо Джексона скривила презрительная ухмылка.
— На судне семьсот пятьдесят пассажиров, Мэнсфилд. Надеюсь, вы не желаете превратить их в стадо баранов?
— Тревога, возможно, поднимет панику, но…
Мэнсфилда прервал снова зазвонивший телефон.
Кто-то бессвязно, дрожащим от волнения голосом кричал в телефон, что огонь распространяется по промежуточной палубе. Горят курительный салон и концертный зал. Еще через минуту позвонили из машинного отделения. Там тоже вспыхнул пожар. «Вайт бёрд» горела уже в шести местах, и как раз там, где для огня было сколько угодно пищи: в трюме — сухая копра и деревянные ящики, в концертном зале — полно мебели; бар, почтовый и курительный салоны внутри целиком облицованы деревом, в машинном отделении — горючее.
Весть о пожаре быстро распространялась по всему судну. Встревоженные новой бедой, на мостике скоро собрались все офицеры команды. Единственным среди них, кто по-прежнему сохранял спокойствие, был Джексон. Время от времени он то включал, то выключал сигнализатор противопожарной системы, повторяя с непонятным упрямством:
— Признаков дыма нет ни в одной из выходных трубок. Какой же, скажите мне, может быть огонь, если нет дыма? Вы все посходили с ума.
— О господи! — взмолился штурман Эванс. — Неужели вы думаете, что пожарные сигнализаторы всегда исправны? Судно горит, горит, мистер Джексон! Я сам видел огонь!