Страница 29 из 92
Хотя депрессия в равной степени ударила по сельскому хозяйству Британии, Германии и России, но о последней стоит сказать особо. Вплоть до 1914 г. сельское хозяйство России, по английским и германским меркам, в целом оставалось отсталым. В то же время проблема, перед которой оказались Германия и Британия, старавшиеся прекратить засилие на внутреннем рынке дешевого иностранного зерна, русских не коснулась. Напротив, Россия сама была крупным экспортером зерна, причем до 1914 г. самым крупным в мире.
Проводя отмену крепостного права в 1861 г., русское правительство наметило стратегию, которая в общих чертах совпадала с планами аграрной реформы, разработанными мятежником-декабристом П. И. Пестелем и другими радикалами в 1825 г. Вся земля делилась приблизительно пополам. Предполагалось, что община с ее надельным земледелием и запретом продажи своего надела предохранят русских крестьян от дифференциации, обнищания и пролетаризации, которые стали уделом большинства их прусских собратьев. На некоторое время они будут хотя бы частично ограждены от мощи капиталистического рынка. А когда экономика разовьется настолько, чтобы обеспечить бывшим крестьянам рабочие места в промышленности, с общиной можно будет покончить, безболезненно и мирно. Тем временем на своей половине земли русское дворянство могло следовать примеру своих прусских собратьев по классу, развивая капиталистическое сельское хозяйство[136].
Но эта стратегия провалилась. Община сдерживала развитие крестьянского земледелия, а огромный прирост сельского населения вызвал в некоторых районах сильный земельный голод. Да и большинство дворянских поместий не превратилось в современные капиталистические предприятия. На пути к эффективному сельскому хозяйству стояло множество препятствий. Среди них — извечные проблемы русского земледелия: неплодородные северные почвы, суровый и непредсказуемый климат, короткий сельскохозяйственный сезон. В ряде районов также и доступ на рынки был долгое время сопряжен с трудностями. Большая часть дворян никогда не были предпринимателями, и им было трудно справиться со строгими правилами капиталистического сельского хозяйства[137]. Работники сплошь и рядом не отвечали требованиям: они были неквалифицированны, разболтаны и дисциплинировать их было невозможно. Учитывая размер дворянских владений, отношение капитала к выраженной в акрах площади земли нередко было весьма низким, а управление огромными латифундиями порождало административные проблемы. Если бы у советских руководителей достало ума и терпения изучить некоторые уроки дворянского земледелия конца девятнадцатого века, они, право, избежали бы многих провалов крупномасштабного коллективного хозяйства.
Пожалуй, самое большое по значению препятствие развитию капиталистического сельского хозяйства в России по прусскому образцу заключалось в пугающем контрасте между большими трудностями и риском, с которыми сталкивался крупный капиталистический фермер, в особенности в период депрессии, и гораздо более простыми путями, доступными русским помещикам, жаждавшим надежного дохода и спокойной жизни. Даже такому выдающемуся специалисту по сельскому хозяйству, как помещику Сергею Бехтереву, который владел превосходным поместьем в Орловской губернии в конце девятнадцатого века, было крайне трудно поддерживать дворянский образ жизни на доходы, получаемые при ведении хозяйства по капиталистическому образцу. А при том, что стоимость земли с 1861 по 1914 гг. стремительно возрастала, искушение продать свои земельные владения частично или целиком, чтобы поместить вырученные деньги в облигации или долевой капитал, было слишком велико. «В период между 1862 и 1912 гг. дворянские земли повысились в цене на 443 процента, в размерах же сократились более, чем наполовину <…>, в 1910 г. из 137825 дворян, проживающих в С.-Петербурге, 49 процентов существовали на доходы от ценных бумаг»[138].
С другой стороны, дворянин мог не распродавать свои поместья, а наблюдать, как взвинчиваются на них цены, и получать гарантированный доход, сдавая землю в аренду местным крестьянам и не подвергая себя неоправданным расходам и риску капиталистического хозяйствования. В то время, как в Англии цены на землю в период Великой депрессии падали, в Уэльсе они оставались стабильными, и Ф. М. Л. Томпсон объясняет это различие «постоянным земельным голодом среди крестьянства», арендная плата за землю, которую должны были вносить крестьяне, делало доходное капиталистическое хозяйство невозможным. Но во многих регионах России и Украины земельный голод вынуждал их идти на это. В результате дворянам, распоряжавшимся землей подобным образом, пришлось заплатить политической ценой. В стране, где крестьяне никогда не испытывали уважения к частной собственности, а среди интеллигенции были сильны социалистические симпатии, дворянство, превратившее свои поместья в образцовые сельскохозяйственные предприятия, могло бы укрепить законность своего благосостояния. Разве трудно было увидеть, что эксплуатация крестьянского земельного голода посредством ренты ничто иное, как паразитизм. Но и положение мелкопоместного дворянина было нелегким. При дефиците земли землевладелец, который отказывался сдавать ее в аренду и сам занимался сельским хозяйством, лично осуществляя надзор над работниками и стараясь обеспечить усердный труд и дисциплину, также, скорее всего, не нашел бы поддержки в обществе. Растущая классовая напряженность и шаткое положение в деревне, приведшие к взрывам 1902–1906 гг., лишний раз побуждали дворян избавляться от своей земли. Вслед за событиями 1905 г., в районах, которые более всего пострадали от беспорядков, началась массовая продажа земель[139].
К началу двадцатого века роль дворян в русском сельском хозяйстве была уже второстепенной. К 1914 г. подавляющее большинство крупного рогатого скота принадлежало крестьянам; они же производили 78 процентов поступающего на рынок зерна. Будущее русской деревни гораздо меньше зависело теперь от дворян, чем от способности крепких хозяев-крестьян преобразовать сельское хозяйство в капиталистическое, используя беспрецедентные возможности, которые давали им грамотность, кооперация, растущий городской рынок и столыпинские земельные реформы. Тем не менее, нельзя вовсе сбрасывать со счетов и значение дворян. В крупном лесном хозяйстве и сахарной промышленности они играли первостепенную роль. Принадлежащие им стада, как правило, по качеству превосходили крестьянский скот, а в части злаковых культур в крупных дворянских поместьях, по самым скромным оценкам, производилось на 50 процентов больше зерна с гектара, чем на крестьянских наделах. Поскольку крестьянское сельское хозяйство большей частью оставалось отсталым, образовательная роль прогрессивного поместного дворянства в России по-прежнему имела гораздо большее значение, чем в Германии и Англии[140].
В отличие от России, Германия и Англия периода позднего викторианства, во многом, по-видимому, были схожи, хотя бы уже тем, что представляли собой индустриальные и урбанизированные общества. Однако судьба сельского хозяйства этих двух стран была как нельзя более различной. В период между 1870–1876 гг. и 1904–1910 гг. производство зерна в Британии упало с 25,5 до 13 процентов от величины всей ее сельхозпродукции. Продукция животноводства возросла от 58,6 до 71,5 процентов. В Британии цены на пшеницу в 1894–1898 гг. в среднем составили половину уровня 1867–1871 гг., тогда как в Германии между 1871–1875 гг. и 1901–1905 гг. максимальное падение цен было 20 процентов для пшеницы и 25 процентов для ржи. В предвоенной Германии процент пахотных земель по существу увеличился, а цена на юнкерские поместья стала вновь стабильно повышаться. В Англии арендная плата и цены на землю сильно понизились. В среднем падение между 1874–1878 гг. и серединой 1890-х годов составило 26 процентов, причем на пахотные юго-восточные земли— 41 процент, а на самые легкие (рыхлые) и самые твердые почвы — даже больше[141].
136
Лучшая работа о правительственной аграрной стратегии: Macey D. Government and Peasant in Russia 1861–1906. Dekalb, 1987.
137
Помимо приводимых выше источников, весьма полезно ознакомиться с картиной жизни русского сельского дворянства восемнадцатого века, представленной в статье: Augustine W. R. Notes towards a Portrait of the Eighteenth-Century Russian Nobility // Canadian Slavic Studies. 1970. V. 4. № III. P. 373–425. To, что пишет августин, в основном относится к девятнадцатому веку. О дворянском сельском хозяйстве в пореформенный период было написано три основных работы: Анфимов А. М. Крупное помещичье хозяйство… Op. cit.; Минарик А. П. Экономическая характеристика… Op. cit. (см. библиографию); Ковальченко И. Д., Селунс-кая Н. Б. и Литваков Б. М. Социально-экономический строй помещичьего хозяйства Европейской России в эпоху капитализма. М., 1982. Все три источника, и в особенности книга анфимова, представляют собой полезную, чрезвычайно основательную и весьма ценную информацию. Однако, все три работы весьма выиграли бы, если бы их авторы с меньшей предвзятостью рассуждали бы о том, как следовало развиваться дворянскому капиталистическому хозяйству, и уделили больше внимания таким насущным вопросам того времени, как управление крупными прибыльными поместьями. Острую и весьма ценную критику традиционно бытующего мнения об упадке поместного дворянства представляет собой кн.: Becker S. Nobility and Privilege… Op. cit.
138
Becker S. Nobility and Privilege… Op. cit. P. 44, 53; Lieven D. С. B. Russia's Rulers… Op. cit. P. 314; Источником информации о дворянстве в пореформенный период является кн.: Корелин А. П. Дворянство в поре-форменой России 1861–1904. М., 1979.
139
Thompson F. М. L. English Landed Society… Op. cit. P. 318; Pavlovsky C. agricultural Russia… Op. cit. P. 198–200, 208–209; Ma
140
Pavlovsky C. agricultural Russia… Op. cit. P. 213–221.
141
Thompson F. M. L. English Landed Society… Op. cit. P. 308–312; O'Grada C. agricultural Decline 1860–1914 // Floud R., McCloskey D. (eds.) The Economic History of Britain since 1700. Op. cit. V. 2. P. 175–197. (особенно P. 180–181); Rolfes M. Landwirtschaft. Op. cit. S. 501–502.