Расплата за жизнь

— С Поповой говорили? Она знает, что эти двое уже не опасны для нее? — спросил Вадим у следователя.

— Я говорил с нею. Сказал, что счел нужным. Но мне кажется, она тоже недоговаривает. Что–то знает. Но сказать боится.

— О чем? — насторожился Потапов.

— Пока не понял. Но ее страх очевиден. Когда я сказал, что по делу, возможно, будет проведена очная ставка, Попова вся задрожала, сникла. И хотя ничего не ответила, было видно, что она постарается избежать ее.

— Это объяснимо. Ей угрожали расправой. Взяли мы двоих. А кто и сколько осталось на воле? Она тоже понимает, — вступился Вадим за женщину.

— Возможно, все так. Но кто из нас прав, покажет следствие. Времени у всех немного. Посмотрим, что скажут задержанные завтра. Они уже вот–вот начнут блудить в собственных показаниях. Мне это только на руку, — улыбался следователь.

…Валентина Попова и впрямь не спала несколько ночей после той встречи со следователем и упоминании об очной ставке.

Все дело в том, что, сдружившись с Митрошиным, она наслушалась от Михаила о пережитом в зоне, об издевательствах, какие ему пришлось перенести в заключении. Он говорил обо всем так ярко и подробно, что женщина, слушая его, казалось, сама прошла через весь ад испытаний и мук. Она жалела Михаила, запоздало сочувствовала. А он рассказывал:

— Если б знал я, что доведется выстрадать впереди, уж постарался бы не дотянуть до очной ставки. Она и поставила точку на моей судьбе. Очная ставка, Валюха, самое непредсказуемое.

С нее и потерпевшие выходят обвиняемыми, и свидетели — пособниками. Не приведись еще раз загреметь на нее, лучше сразу на погост…

Валентина помнила, что и Петр не раз говорил о беспределе и анархии, жаловался на беззаконие и беззащитность фирмачей.

— Правду всю жизнь ищут люди. Но нет ее нигде. Куда ни ткнись — жулье и ворье! Повсюду брехуны и кровопийцы. Держись от них подальше, живи спокойнее. Никуда не лезь, — советовал ей Митрошин. И Валентина старалась следовать его совету. Но судьба словно посмеялась над нею. Она не выдерживала, вскакивала среди ночи. Ей казалось, что кто–то остановился у ее двери на лестничной площадке и теперь пытается неслышно вставить ключ в скважину.

Валентина подходила к двери, прислушивалась. Но нет… Сердце стучит учащенно в груди, бьется пойманной в клетку птицей. Она ждала прихода утра и боялась его.

А между тем в городе текла своя жизнь.

Чекисты не имели права вторгаться в ход следствия и знали о его результатах лишь из скупой информации. Следователь не любил советчиков и помощников. И о ходе дела подробно докладывал лишь генералу. При встречах с Соколовым и Потаповым старался отшутиться:

— Задержанные? Да ничего! Вчера их в баньку сводили. Очень сетовали, что не в женскую. И все вспоминали про сауну, жаловались, что сервис хромает. Ну а что делать? Попросили их потерпеть временные неудобства…

Александр и Вадим ждали, что он скажет нового по делу. Но следователь молчал. Хотя с работы уходил все позднее.

Чекисты занимались проверкой станкостроительного завода, когда весь город облетел слух об убийстве старика с улицы Маяковского. Может, и не обратил бы внимания Вадим, но адрес показался уж очень знакомым. Вслушавшись, понял, что речь и впрямь идет о сапожнике Иосифе.

— Хочу узнать сам, как это случилось? Кто его мог убить? — поделился с Александром.

— Я с тобой поеду. Возьмешь?

— Конечно!

Испуганный бледный Колька открыл двери и сказал, дрогнув:

— А дед в тот день вас все вспоминал. Хотел увидеть, о чем–то поговорить. Но не успел.

— Когда это случилось? Где Иосиф? — спросил Вадим.

— Его в морг увезли. Утром. А случилось как, я и сам не знаю. Собирался на дискотеку. Ребята меня на улице ждали, чтобы вместе пойти, дед не любил, когда они в дом заходили. Я уже оделся. Тут по телефону позвонили. Мне не хотелось возвращаться, позвал деда, чтобы взял трубку. Сам вышел. Мы с друзьями закурили, тут дед выходит и говорит:

— Остался бы ты, Колька, дома!

— Я и говорю: с чего бы это? Посоветовал ему закрыться на замок. Сказал, что ненадолго, часа через два вернусь. Ну дед на часы глянул. И пошел в дом. Я — в дискотеку. Вернулся в половине двенадцатого. Дверь не на замке. Просто прикрыта. Я позвал, дед не откликнулся. Я вошел на кухню, — дрогнули губы Кольки, искривились, из глаз потекли слезы.

Вадим не торопил. Ждал, когда парень успокоится.

— Дед лежал на полу, вниз лицом. Когда повернул его, — дрожал, захлебываясь слезами парень, подбирал нужные слова: — лица не было у него. Все, как вырвано, все в крови. Он уже мертвый. Я позвонил отцу. И ждал его во дворе. Мне было страшно. Потом приехал отец, позвонил в милицию. Деда забрали в морг. Отец не велел мне уходить никуда. Еще и по морде дал, что ушел в дискотеку. А следователь милиции сказал, что если бы остался, то и меня убили бы…

— Что–нибудь пропало из дома? — спросил Вадим.

— Не знаю, не смотрел. По–моему, все на месте. Сейчас гляну по комнатам. Вы не уходите! — попросил Колька. И, быстро проскочив по дому, сказал: — Все в порядке.

— А кто мог звонить деду, когда ты собирался в дискотеку?

— Не знаю! Он всегда был один. Может, кто–нибудь из клиентов? Хотя он недавно жаловался, что даже вы — последний клиент — забыли его вовсе.

— Значит, это был не клиент! Ну а друзья, знакомые имелись у него? — интересовался Вадим.

— Я не знаю. Я только вас видел.

— О Петре Попове что–нибудь слышали от деда? — внезапно спросил Кольку Потапов.

— Слыхал. Его тоже убили. Наверное, те же крутые. А может, рэкет? Дед жалел его. И говорил, что Попов был хорошим мужиком. Вот только с говном связался.

— А кого называл говном?

— Он говорил о братьях Быковых. Вроде этот

Попов с ними корефанил и они его угробили.

— Быковы приходили к вам?

— Нет, дед зарубил Попову! И не велел ему давать свой телефон.

— А почему?

Их весь город знает как отпетых бандитов. Уж много лет о них такое слышу.

— А Петр Попов зачем к вам приходил? — спросил Потапов.

— Я не знаю, ни разу его не видел, — вытер Колька мокрый нос.

— А дед что говорил об этом?

— Ничего. Он только один раз из–за него с отцом поругался. Я слышал. Отец обиделся, что дед Попову денег дал, а ему отказал. Отец и выпалил: «Чужому под хвост сунул. А своим помочь отказался». Дед тогда сказал: «С Петра я взял свое сторицей. Не живи только днем сегодняшним. Гляди в завтра. Не все счастье в сытом пузе». Отец тогда заругался и долго не приходил к деду Но тот не выдержал, позвонил и они снова помирились.

— А что Иосиф взял у Попова?

— Не знаю. Он иногда хорошим знакомым давал взаймы. Может, о том говорил. Было, под залог одалживал. Но я не видел. Отец догадывался. Дома говорил о том. Иначе откуда у деда появлялись деньги? Вот мы и думаем, что он под проценты давал.

— Сам Иосиф тебе не говорил о том, кто кому должен и сколько?

— Нет. Когда Попова убили, он сказал: «Прости ему. Господи, и грехи, и долги». А больше ничего не говорил. Я и понял, что ушел он на тот свет в должниках.

— Когда отец обещал вернуться? — спросил Вадим вставая.

— Не знаю. Он тоже в морг уехал. Вы подождите. Побудьте еще, — просил Колька. С ужасом озираясь по сторонам, боясь снова остаться в доме один на один с несчастьем, торчавшим со всех сторон кровавым следом…

Вскоре из морга вернулся сын Иосифа, здоровенный лысый Тимофей. Увидев в доме чужих, нахмурился. Спросил сына жестко:

— Я тебе не разрешал впускать посторонних. Почему привел этих?

— Он не посторонний! Он к деду приходил. И дед уважал Вадима. Он чекист…

— Откуда ты знаешь? Может, из тех?

— Не стоит, Тимофей, срываться на парнишке. Давайте поговорим. Может, выясним, кто убил Иосифа? — предложил Вадим.

— Только ли отца? Он уже пятый, с кем за эту неделю разделались крутые. И к тем милиция приезжала. А толку от того? Отца уже не вернуть. Л станете искать — напоретесь на кого, оставшиеся нас достанут. Я–то ладно, отмахнусь, а вот Кольку жалко.