Помилованные бедой

— С чего взял? Я еще не скучаю по дурдому.

— Откуда знаешь, что Олегу легче и он пошел на поправку? Я о том никому не говорил!

— Юрка! Ты наивный! Мне твой Долгополов что спит, что тащится! Какая разница, что с ним, пока он не мой клиент? Но если помнишь, говорил тебе о его сослуживцах, так они нашли своего братана и уже три раза навестили. Довольны друг другом до обморока.

— Но как их пропустила вахта?

— Эти — никогда не разрешили б! Потому твою крепость штурмовали сзади! Да ты видел бы орлов, что это отмочили! Они не отступают.

— Но там же санитары, медсестры, дежурные врачи! Как их пропустили?

— Они стучали ему в окно, он выходил во двор. Там есть скамейка, они подолгу говорили. А вместо Олега под одеялом лежало свернутое одеяло соседа. Вот и все. Мне ребята рассказывали. Только ты там своих не гоняй.

— Тогда какой смысл мне держать его, если он нарушает мои предписания?

— Юр! Успокойся. Не устраивай шухер из ничего. Я поделился с тобой, а ты теперь своим истерику закатишь. А я окажусь крайним, виноватым во всем. Уж лучше б не делился с психопатом!

— Ладно! Успокойся! Не засвечу. Но мать Долгополова сегодня приглашу. Пусть увидятся, пора! И если есть у них условия, через недельку пусть забирают Олега.

— Ага! Недельку станут ждать! Сегодня уволокут домой! И спрашивать не станут. Ты сам отец! Поставь себя на их место!

— Долечить надо парня. Зачем так торопиться? Не отпущу раньше времени!

— Юрка! Ты просто вспомни свою мать. И эту пощади, поимей к ней сердце. Она слишком много выстрадала!

— Лень! Петрович! Не уговаривай. Это твоих можно хоть сразу отдавать родне! Вскрыл, заглянул, заштопал — и готов! А я души лечу.

— Свою сначала отогрей! Потом уж помогать берись! — буркнул Петрович недовольно. И, увидев в дверях клиентов, сказал им: — Проходите!

— Это ты мне? — услышал голос Бронникова в трубке.

— Ага! Только гроб не забудь прихватить себе. — Петрович поспешил положить трубку на рычаг. Но все ж успел услышать злое:

— Ох и ощиплю тебя, облезлый ворон! Попадешься ты мне на пути…

Петрович, как когда-то в детстве, свернул Юрке в ответ фигу, но, устыдившись вошедших, мигом сунул руку в карман.

Бронников после разговора с Сидоровым придирчиво проверил палаты, посты дежурных. Заглянул в журнал медсестры — все в порядке. Палаты сверкают. Петухов осматривает больных — кивнул коротко и снова повернулся к старику. В женском корпусе и вовсе тихо. Таисия Тимофеевна заполняет журнал. За окном утро, а женщина так и не выключила настольную лампу. Плохо видеть стала, но молчит. Ох как не хочется ей на пенсию. До слез обидно остаться одной, не нужной никому.

— Тая, как дежурство прошло? — осторожно тронул за плечо.

— Спокойно. Без единого крика. Повезло.

— Давай чайку попьем, — предложил врачихе.

— Сейчас. Мне три строчки осталось! — Дописала и, встав из-за стола, подошла к главврачу.

— Тая, как твои старушки — две последние? Не очень дергали? Иль были приступы?

— Миновало. Сидят по разным углам. Сами себя развлекают. Если одна плачет, вторая частушки поет. Бывает совпадение желаний. Обе поют. Только песни разные, — улыбалась Таисия Тимофеевна. Одна «Камаринскую» любит. Сама себе припевает, хлопает в ладоши и приплясывает. Вторая о неразделенной любви, эдак жалобно, с подвыванием. Видно, не везло бабульке основательно. Иногда бранятся.

— Друг с другом?

— Нет! В разные стороны смотрят. И кулаками грозят углам, стенам, потолку. Наверное, у них куча внуков. Велят им с чердаков слезть. И невесток грязью поливают…

— Просветы были? — спросил Юрий Гаврилович.

— Одна, которая моложе, плакала втихомолку. Пыталась с ней поговорить, кулаком замахнулась и послала в задницу. Я ушла…

— По адресу?

— Юрка, не хулигань!

— Ну а вторая что преподнесла?

— Помочилась в тапки, потом давай этим руки мыть. На пол налила лужу и в ней отплясывала. Халат на голову задрала, от дождя голову прятала и все кричала: «Ой, бабоньки, вся наскрозь обмочилася! От транды до макушки сухой нитки нет!»

— Бедная! Такое сокровище подпортила! Другие на ленты эту штуку распускают, у этой даже ниток не осталось! — хохотал Бронников.

— Зато поели обе очень хорошо. Ничего после себя не оставили.

— Это ты в каком смысле?

— Все съели дочиста! Но до унитаза не донесли. Рядом сделали.

— Хулиганки! Говорили с ними, как унитазом пользоваться?

— Они Ромку-санитара в туалет затащили и требовали, чтоб он показал в натуре. Тот, бедолага, Сему на помощь позвал.

— Чем все закончилось? Практические занятия прошли успешно?

— Ну да! Любу позвали. Она обеих старух мигом привела в чувство! Шутницы-озорницы, две кочки, а ребят до икоты довели!

— Ничего! К этому давно пора привыкнуть. Не первый день в нашем заведении.

— Юра! Все понятно. Но если тебя две бабки станут вынуждать снять при них брюки и сесть на унитаз, разве такое, даже в твоем возрасте, выполнимо?

— Тая! Дело вовсе не в возрасте и не в распущенности старух. Они впали в детство, потеряли то, что приобретали всю жизнь. Возраст сказался. К сожалению, сама знаешь, впадение в младенчество — явление довольно частое. А мы не можем забирать к себе всех старух. Лишь тех, кто опасен для окружающих. Эти обе хватались за ножи. И одна чуть не отрезала голову двухмесячной правнучке, приняв ребенка за курицу. Хорошо, что на тот момент внук вошел. Увидел и отнял ребенка уже из-под ножа! Этот внук у меня в кабинете все полы слезами вымыл, умолял взять старую на лечение, покуда горе не приключилось, А и мне куда брать? Вот сегодня четверых домой отправляю, а за воротами очередь в сотню больных. Сама все знаешь! На лекарства и продукты нужны деньги! Их нам цедят по копейке, Не хватает персонала! Мы задыхаемся и работаем на износ. Кто это поймет и поможет? Не одни мы бедствуем. Что можем изменить? Я бы рад помочь, да не могу. Сам уже устал. А и ты вымоталась, голубка наша. Вот приходит время пенсии твоей.

Заметил, как дрогнула женщина, и продолжил:

— Только не видать тебе отдыха! Придется работать, пока ноги носят. За нашу зарплату в дурдоме, как мне ответили, только психи соглашаются работать. Видно, мы здесь пожизненно, без замены и надежд на нее. Так что терпи, иного выхода у нас нет. — Грустно глянул Бронников на женщину, та тихо улыбалась.

Люди выписывались из больницы, на их места приходили новые, и только медперсонал оставался прежним,

С утра и до глубокой ночи в больнице шла своя жизнь. Сложная, противоречивая, смешная, она не останавливалась ни на минуту.

Вот так и сегодня. Ну чего нужно было этой старой Фекле? Но она все ж вскарабкалась на окно. Вцепилась за видимые и невидимые выступы, прилипла, замерла.

— Альпинистка моя! Скалолазка моя! — вошла санитарка в палату и потянула старуху с окна за подол халата. Та так лягнула Любку, что санитарку мигом сбила с ног. Женщина не сразу смогла встать. А бабка, повисев на окне, решила спуститься самостоятельно. Она мотала ногой, пытаясь достать пол. Не почувствовав опоры, заорала от страха диким голосом.

На ее крик прибежали Семка с Ромкой.

— Бабуль! Ты зачем туда залезла? — отвлекали внимание Феклы, чтобы та не прицелилась им пяткой в лоб.

— Землянику сбираю! Пошли вон с моей полянки, окаянные! — орала бабка, дергаясь в окне.

Вторая старуха сидела в углу, обложившись подушками, одеялами. Смастерив это гнездо, она представила себя курицей и, взгромоздившись сверху, усердно неслась, ждала, когда вылезет яйцо.

— Настя! Верните на место одеяло и подушку Феклы! — попросили санитары.

— Я курочка! Несу золотое яичко, — проскрипела старуха.

— Бабка! Да ты забыла! Последнее яйцо полвека назад снесла. Тогда тебя в последний раз дед топтал. Чего теперь ждешь, нетоптаная? Иль все еще своего петуха во снах видишь? Слезай с гнезда! Отнеслась уже! Ложись на свою постель! — Санитары пытались разорить «гнездо».