Помилованные бедой

— Ванюша, начнем с первого: я девушка. Дальше все понятно? Я не признаю нынешних отношений, свободный секс, скороспелые семьи и разводы через месяц. У меня другие убеждения, свои, старомодные. Я консерватор, на свою беду. Потому до сих пор одна. Ну и ладно! Предложения еще есть. Но все не то. — Села к столу.

— Лида! Пошли в комнату.

Подхватил чашки и, поставив их, усадил гостью на диван, рядом с собой.

— А тебе кто-нибудь нравится? — взял ее руку в свои ладони.

— Пока нет, — отвела взгляд.

— Нет? — дрогнули его руки. — Скажи, какого мужа хотела б иметь?

— Ну, чтобы он был добрым, сильным, хорошо сложенным, смелым и самостоятельным.

— А главное, чтобы хорошо зарабатывал? Не то что я? Так или нет? — пытливо смотрел на девушку.

— Конечно, было бы неплохо иметь обеспеченного мужа, но такие либо распутные, либо уже занятые!

— Значит, ты свободна? А я думал, что прозевал и упустил тебя!

— Ванечка! Сейчас не то время. Погоди сорок дней после смерти матери. Так положено, как говорят старики.

— А ты подождешь?

— Куда денусь, само собой, дождусь. Больше ожидала, когда смелее станешь, обратишь внимание, но ты словно замороженный, никого вокруг себя не видел, — улыбалась Лида.

Иван схватил ее в охапку, целовал глаза, щеки, губы, шею, прижал к себе растерявшуюся, испуганную ласковым шквалом.

— Лида, девочка моя, — гладил плечи, голову. — Как долго я ждал тебя! Радость моя! Сколько думал о тебе! Мать не обиделась бы, она знала, я рассказывал ей! Единственное счастье мое! — Взял Лиду на руки, перенес в свою комнату.

— Ваня, Ванюша! — Обвила руками шею, на сопротивление не было ни сил, ни желания…

— Мы решили жить вместе! — объявил Иван, вернувшись на работу.

— В час добрый! — улыбнулся Юрий Гаврилович и добавил свое коронное: — Не было счастья, так несчастье помогло…

Их шумно поздравил медперсонал обоих корпусов. И с пожеланиями всяческих благ устроили праздничное чаепитие.

— Значит, так? Когда беда за зад прихватывает, вы ко мне бегом! Чуть боль прошла — меня забыли? — просунулась в дверь голова Петровича.

— Проходи! Понимаешь, Иван с Лидой решили пожениться.

— Только вздумали. Я был уверен, что у них уж не меньше двух партизан подрастают. Один в первый класс пойдет, а вторая — пятилетка! А они и не снюхались до сих пор. Что ж ты, Юрий Гаврилович, так плохо молодых растишь? Да если бы не я, они до пенсии не осмелились остаться наедине. У меня покойники смелее! — хохотал Сидоров.

— Погоди, Лень! Ребята осмелели, и хотя удивили, но и обрадовали меня. Но больше всех удивил меня сегодня Гитлер из пятой палаты.

— Не иначе как присмотрел какую-нибудь шизофреничку в окне и вздумал через тебя сделать ей предложение, осчастливив до конца жизни? — встрял Сидоров.

— Если бы так, я б еще понял!

— Предложил открыть пивбар под названием «Голубые козлы»?

— Не угадал, Леня! Гитлер предложил организовать свой оркестр и ансамбль. Чтобы давать концерты в этом корпусе. А наши бабы, мол, тоже пусть поднатужатся и выдадут свой ансамбль — «Интербабки». Ну и давай меня убеждать в пользе такого мероприятия. И говорит: «Поначалу это будет хоровое пение. Начнем мы с песни «Если радость на всех одна, на всех и беда одна…».

— Юрий! Это же песня групповых насильников! — рассмеялся патологоанатом.

— Гаврилович! Я даже репетиции их видел, — встрял завхоз и продолжил: — Они тренировались в «маленьких лебедях». Тапки поскидывали, куртки пижамные поверх трусов завязали и, потряхивая задницами, друг за другом скакали.

— Кто за кем? — не понял Бронников.

— Наполеон за Гитлером, а за ними обоими — Кутузов. Гитлер бежит, жопу руками загородил и орет: «Нас не догонишь!» Наполеон за ним с рычанием: «Ты такая-растакая!» И только Кутузов не забыл политику: «Увезу на Колыму вас, увезу…»

Ну, это бы все ладно, я их посмотрел целиком. Честно говоря, со смеху на четвереньках выполз. А мужики так довольны, что я их похвалил. Все просили, чтоб ты пришел глянуть и разрешил повеселить соседок! Обещали постараться и еще пару номеров подготовить. Кстати! Бабок они подготовили классных. Они не хуже тех, какие по телевидению выступают.

— Ну конечно! Наши как начнут об пол головами колотиться, дергаться и корчить рожи хором иль стриптиз изобразят всем корпусом, какой зритель усидит. А главное, кто их удержит на сцене? Оцепления горотдела не хватит, чтоб уберечь зрителей от горячих благодарностей. Сами знаете, в этом случае все идет в ход! — рассмеялся Бронников.

— Точно! Кутузов Гитлера достал зубами за самую жопу! Ох и орал Адольф. Обещал Кутузову лично второй глаз выбить. Ну а Кутузов обещал прислать ему вместо себя Сталина. Мол, ему, сыну сапожника, сподручней с тобой драться, чем мне — дворянину.

— А что, уж и Сталин у вас завелся? — смеялся Петрович.

— Он давнишний! Вот только Сталиным его никто не признавал. Самозванцем дразнили. Так этот паразит поймал во дворе на прогулке Ленина да так ему вломил за дразнилку, что тот теперь не только картавит, но и заикается. С тех пор все убедились — настоящий Иосиф Виссарионович! Не догляди в тот день, этот Сталин отправил бы Ленина на погост без захода в Горки. Он и теперь грозит Ильичу выкинуть его из Мавзолея за неуплату аренды на занимаемое жилье!

— А Муссолини еще не появился? — спросил Петрович.

— Был! Гитлер к нему все прорывался. Но не достал. В прошлом году умер. Потешный мужик, он и впрямь пять иностранных языков знал. Видно, от избытка информации крыша поехала. Все хотел повисеть головой вниз, как Муссолини. Но умер на койке, от инсульта. Тихо и быстро! Никто и не услышал, — сказал Бронников.

— Юрий Гаврилович! Баба Женя санитарку приловила. Костылем по голове лупит. Та уже без сознания! — всунулась худая физиономия Глеба.

Бабку от санитарки еле оторвали. Связали ей руки и ноги, завалили в постель, сделали успокаивающий укол, но старуха долго ругалась и пыхтела. Она материла санитаров и врачей за зубной протез, который якобы украли и спрятали.

— Вы, суки! Как я теперь есть стану? — орала старуха на всю больницу. — А ты, дрянь, знай! Я свои зубы из твоей поганой пасти выломаю! — грозила санитарке, которую врачи приводили в сознание.

— Юрий Гаврилович, Таисия Тимофеевна, вас какая-то женщина зовет во двор. По-моему, я ее видел здесь! Она свою дочь забрала не так давно. Но почему в черном платке теперь? — удивлялся Глеб.

— Беда у меня! Сколько вы мою дочку лечили. Уже совсем хорошей стала. Успокоилась. И память к ней воротилась, и ум. В доме и по хозяйству так хорошо помогала…

— Это вы об Ульяне? — спросила Таисия Тимофеевна.

— Про нее сказываю. Уж мы с отцом нарадоваться не могли. Вовсе выровнялась дочка. Даже в тело вошла. Уже ребята на нее заглядываться стали. Ну, мы отпускали с подружками Улюшку. И все добром. Верталась вовремя. До зари не гуляла. А тут белья много набралось. Дочка его перестирала все. И понесла полный таз на озеро, отполоскать вздумала. Ну, мы с отцом ждем, а Ули нету. Вот уж и темнеет, пошли на озеро. Глядь, наше белье лежит на траве, уже сухое. А дочки нету нигде. Мы горло сорвали кричавши. Все кусты и заросли облазали, оглядели — нету! Ни на деревьях, ни под ими, — заплакала в голос баба, вытирая глаза концами платка.

— Так нашли вы Улю? — спросил Бронников.

— Сыскали, то как же…

— Живую? — тормошила женщину Таисия Тимофеевна.

— Где там? Потонула, как того давно желала — к русалкам ушла хороводы водить. Камень привязала на шею, с им и утопилась. С детства про такую смерть для себя говорила.

— Мы ж предупреждали вас, отдавая дочку, не отпускать ее одну никуда, особо к воде. Тем более что странности за девушкой замечали с детства. Мы ее лечили пять лет! Сколько сил и души вложили в нее! А вы мать, и забыли! — расстроился Бронников и ушел не простившись.

— Что случилось? — встретил его Петухов в коридоре.

— Опять фиаско, Ванюш! Но ты не обращай внимания, мне надо перекурить.