Страница 76 из 90
— Ну, а ты, Сашок, чем теперь займешься? — спросил конюх Илларион.
— Небось, специальностев у тебя — полны руки? — не дождался кто-то ответа.
— Присмотрюсь. Без дела не останусь. Мне б только с жильем устроиться. Похожу, прикину, решу, чем займусь. Я ж на войне танкистом был. Сумею на тракторе работать! — говорил Земнухов.
— А нам механизаторов так не хватает! У них й заработки, и доплата к концу года! Каждый тракторист в Звягинках на дорогом счету! — застонал счетовод.
— Вот так здорово! Целое колхозное собрание устроили, а меня не позвали! — шагнул в дом председатель колхоза. Его последним известили о возвращении Земнухова.
— Где ж тебя до сих пор мотало по свету? — спросил, как выстрелил в лоб.
— Это точно, что мотало! Но о том мы после поговорим. Все ж прибило к своей деревне. Вернулся доживать на родной земле! — с трудом вспоминал нормальную речь Земнухов.
— Трудовую книжку, паспорт, военный билет давайте сюда! Завтра мы вас пропишем, поставим на учет. Устроим. И живите себе на здоровье! Работайте! Глядишь, хозяйку приглядите себе! А друзей искать не надо — все Звягинки — ваши!
Председатель колхоза все еще ждал, когда Земнухов даст
ему документы. Но тот сделал вид, что не заметил протянутой руки.
И человек, сконфуженно потоптавшись, вышел из дома, решив, что не хочет Земнухов спешить с обустройством, а может, приглядеться хочет. И, покраснев за свою торопливость, пошел в правление, выкинув из головы этого приезжего.
— А ты, Сашок, не турбуйся! Хочешь, у меня поживи, оглядись, присмотрись, покуда что-то выберешь! — предложила доярка Акулина.
— Я одна живу! Дети по институтам разъехались. Мужик помер давно. Сама управляюсь всюду! Глядишь, подсобишь когда-нибудь. Платы не надо. Хоть живая душа будет рядом, словом перекинуться! — предложила все сразу бесхитростно.
— Почему к тебе? Пусть сам выберет! Может к любому пойти! Никто не откажет! Не чужой он нам! Свой! Родная кровинка! — обиделся счетовод.
— Ко мне его! — подала голос румяная бригадир полеводов — Ксеня-
— А почему не ко мне! — встала птичница Варвара.
Седой рассмеялся и сказал:
— Можно я сам выберу? — и указав взглядом на Акулину, добавил:
— Она — первая позвала! От всего сердца. Не обессудьте! — и поблагодарив всех за доброе, вышел следом за дояркой из дома.
Седой шел за бабой знакомой с детства улицей. Детвора, выскочив из домов, приветливо улыбалась незнакомому земляку.
Александр шел понурив голову, о своем думал, что надо набраться смелости и позвонить Семену, чтобы простил, а может и порадовался — за него — за Саньку…
Мучило! его и то, что не было у него трудовой книжки. Да и откуда ей взяться? Не имел и военного билета. Семен обещал все это уладить. Но теперь уж не захочет о том говорить. Расставанье оказалось паскудным. И все ж нельзя до конца жизни в молчанку играть, думал Земнухов и ранним утром уехал в Орел, чтобы переговорить с Семеном. Вина перед ним не давала покоя. Он знал, что Семена успеет еще застать дома телефонный звонок.
Он поднял трубку на первом гудке. Сразу узнал Сашку по голосу. Не удивился, будто все это время ждал звонка от Седого. И очень обрадовался, узнав о возвращении Седого в Звягинки.
— Сегодня спецпочтой вышлю твои документы! Начинай
заново, Сашок! Это никогда не поздно! Я — рад за тебя! Держись!
Земнухов походил по городу. Все в душе пело. Семен его простил. Он сможет жить человеком. Заново. Среди своих сельчан…
— Эй, кент! Не узнаешь своих? — услышал голос сбоку. Трое законников обступили на глухой улице, со смешным названьем — Первая Пуховая.
— Валяйте от винта! Я завязал с фартом! Доперло, козлы? — сжал кулаки Седой.
— Ты — в откол? Суку — в жмуры! Так паханы на сходе решили!
— А у меня — привет всем вам! — показал наколку на руке. Законники внимательно вгляделись, узнали почерк, отступили матерясь.
Седому сразу захотелось в Звягинки, скорее из города, от прошлого.
Через час он уже вернулся в дом Акулины.
Земнухов понимал, что документы придут через несколько дней. Значит, надо подождать. И решил отсидеться в Звягинках.
Он не смог усидеть дома без дела, видя, как с темна до темна надрываются на работе люди. Акулина и впрямь почти не бывала дома. С последней дойки возвращалась затемно. Крутилась возле корыта, печки, убирала в доме, ей было недосуг присесть, поговорить. Когда начинала валиться с ног, ложилась в постель разбитая, усталая.
Земнухов, отвыкший от домашних забот, не знал, чем и как помочь бабе. А тут еще соседи головами качают:
— Хоть бы дров нарубил! — И взялся. Вначале не получалось. Отвык. Натер мозоли. На третий день — словно вспомнилось все. Даже поленницу выложил. Подмел двор. Проверив ракитной веткой землю за домом, как делал отец, взялся копать колодезь, чтоб не ходила баба по воду на речку. Далеко и тяжело. Пусть своя вода будет.
Едва выкопал, выложил кирпичом, обмазал, чтоб не осыпалась земля, не мутила воду, отвалил, поднял наверх — на сруб, булыжники, сдерживавшие воду, бившую из глубины холодными ключами, почтальонка принесла заказной конверт из Ростова.
В нем было все… Даже письмо от Семена. В нем он благодарил Седого за помощь и советы, за каждую консультацию:
— Ты, знаешь, нам удалось убрать самого гнусного негодяя! Маэстро! А с ним — его охрану — отпетых рецидивистов! Ты все верно высчитал. И, хорошо, что помнил номер машины! Жаль, живьем взять не удалось. Зато не будут они грабить и убивать тех, за кого мы с тобой — воевали! Зря дал ты сбежать Шакалу. Но, я думаю, недолго он на свободе походит. Поймаю его! Живым или мертвым — не отпущу!
— Маэстро убили! — ахнул Седой. И к горлу подкатил комок страха…
Он вчитывался в письмо. Руки невольно дрожали:
— Сашка! Ты пиши! Звони! И обязательно сообщи, когда получишь это письмо. Все ли у тебя в порядке? Я позабочусь о твоей безопасности…
— Вот хмырь! Ты сам стерегись! Я то что? Один — как смерть. Пришьют — плакать некому. А у тебя — семья! Ты — под угрозой многих. А я — отмахнусь. На меня не пошлют малину. Я для них — западло! Тебя ожмурить — в честь любому! На меня коль и выйдет Шакал, на халяву не дам себя размазать. У тебя же вся надежда на судьбу… А она — баба. — думал Седой приуныв.
В этот вечер его позвали к председателю колхоза. Через посыльного.
Тот сразу попросил колхозников оставить наедине с Седым и, едва закрыл двери, сказал без обиняков:
— Из Ростова мне звонили о вас! Очень большой человек. Много рассказал, объяснил. Теперь я все понял. Начинайте заново! И о своем пережитом — лучше не рассказывайте никому. Кто-то поймет, другой — осудит. Зачем лишнее на душу? Хватило с вас. Как вам у Акулины? Если не подходит жилье, переселим в другой дом. Там сами хозяевать станете! А найдете хозяйку — в новый дом переселим! Мы три фундамента заложили! К зиме мужики обещают дома под крышу подвести. Так что торопитесь. Мне сказали из Ростова, не оставлять вас в одиночестве! Беречь! Я лишь предлагаю. А решать — вам!
— Пусть все будет, как есть! — отдал Земнухов документы. И спросил, когда и куда выходить на работу?
— Новый трактор дам! Гусеничный! Обкатывайте его и принимайтесь за дело. Сено на гумно пора отвезти. Потом в уборочную запряжем. Там и вспашка под зиму подоспеет. И дрова возить надо.
Земнухов вскоре работал наравне со всеми. Уходил с зарей, возвращался затемно. Поначалу усталость сбивала с ног, потом притерпелся. И когда увозил с поля последнюю тележку, загруженную картошкой, радовался, что успел прикипеть заново к нехитрой крестьянской жизни.
После уборочной всем механизаторам дали выходной, чтоб сумели люди сходить в баню, в кино.
Земнухов был доволен, что и его не забыли. Пусть и копеечная эта премия за уборочную, но и его не обошли. Решил Семену письмо послать. Но приличных слов в запасе оказалось очень мало. Не набиралось на письмо. И тогда он попросил почтальонку отправить в Ростов телеграмму;